— Пока мне известно, что о вас говорят как о слишком легкомысленной особе, которая ведет себя… недостаточно осторожно, скажем так.

— Но это неправда! В чем мое легкомыслие?

— Вы очень красивы, госпожа Пушкина. Вами восхищаются очень многие, вы постоянно блистаете в свете и привлекаете к себе слишком много внимания…

— Но что в этом плохого? Разве я виновата, что… выгляжу красивой?

— Нет, разумеется. Я уже сказал, что вы ни в чем не виноваты. Это ваша беда, а не вина, быть может… Но ваша красота может повредить и вам, и вашей семье.

— Да чем же она может нам повредить?!

Наталья уже не могла скрыть свой испуг. В глазах у нее стояли слезы, и последнюю фразу она выкрикнула слишком громко. К счастью, в этот момент музыканты взяли особенно звучный аккорд, и ее возглас услышал лишь танцующий с ней в паре император. Да и вокруг них уже кружилось много других пар, которые загораживали Пушкину и царя от любопытных взглядов. А сам Николай Павлович сумел сохранить на лице все то же любезно-светское выражение.

— О вас говорят, что вы слишком легкомысленно ведете себя с некоторыми своими поклонниками, — сказал он прямо. — Сплетничают, что кое-кто из них уже не просто ваш поклонник, что ему вы позволили больше, чем может позволить порядочная замужняя женщина.

— Да о ком же так говорят?! — вновь вспыхнула Наталья. — Скажите мне, ради бога, ваше величество, о ком?!

— Успокойтесь. Я же сказал, что этим слухам не верю. Но говорят так о корнете Дантесе, который слишком часто с вами танцует.

— О господине Жорже? — Пушкина удивленно вскинула свои безупречно изогнутые брови. — Он был очень любезен со мной, это правда, но… мы только танцуем и иногда беседуем…

— Люди говорят иначе, — сухо возразил ей Николай. — Он проводит с вами слишком много времени.

— Это его желание. Наверное, я… нравлюсь ему, — смущенно отвела глаза Наталья. — Но если о нас думают такое, я, конечно, попрошу его больше не приглашать меня и не приезжать к нам.

«Какая же гадость!» — хотелось ей закричать, но она ограничилась тем, что мысленно назвала не самыми вежливыми словами всех сплетников. Из-за них придется меньше общаться с Дантесом, а он так хорошо танцует, и с ним так интересно! Жаль, но больше она никаких поводов для злословия не даст. Какое счастье, что император предупредил ее об этом!

Николай Павлович, однако, продолжал смотреть на Наталью строгим и выжидающим взглядом. Вальс уже заканчивался, но разговор их явно не был окончен. Император ждал от Пушкиной чего-то еще.

— Я прошу вас ничего не говорить корнету, — заявил он неожиданно. — Он вас не послушается, и вам будет только хуже.

— Но почему вы так считаете, ваше величество?!

— Потому что на самом деле вы ему не нравитесь, госпожа Пушкина. Как ни трудно вам в это поверить.

— Но как же… — Наталья почувствовала себя уязвленной — ей всегда казалось, что она вовсе не кичится своей красотой, но известие о том, что она нравится не всем, все-таки оказалось для нее неприятным. — Если я его не интересую, зачем же он за мной ухаживает?

Николай Павлович ответил не сразу. Он смотрел на свою великолепную партнершу, старался не сбиться с ритма и никак не мог подобрать нужные слова, чтобы она поняла его. Давно уже ему не приходилось пребывать в таком затруднительном положении! Кажется, с тех самых пор, когда наследник Александр увидел написанное на заборе неприличное слово и потребовал объяснить, что оно означает. Тогда императора выручил наставник его сына Жуковский, теперь же учителя рядом не было. Надо было выкручиваться самому.

— Его не интересуете ни вы, ни другие женщины, — попытался объяснить он Наталье. — Но ему нужно, чтобы все думали, будто он вами интересуется. Поэтому я советую вам быть с ним осторожной. Не отказывайте ему от дома резко, не порывайте с ним, но постарайтесь меньше бывать в его обществе.

Пушкина все равно не до конца понимала, чего от нее хотят. Она хотела было уточнить у императора, что за интригу, по его мнению, задумал корнет Жорж, но не успела сделать этого. Музыка стихла, вальс окончился. Поклонившись своему кавалеру, молодая дама направилась к дивану. Больше возможности объясниться с Николаем Павловичем у нее в этот вечер не будет. Танцевать два раза с одной и той же партнершей, выделяя ее из числа всех остальных дам, царю нельзя. Разбираться в неловком положении, в котором она так неожиданно для себя оказалась, Наталье теперь придется самой.

В этот вечер она уехала домой рано. Бал еще продолжался, уставшие, но не желающие, чтобы праздник закончился, дамы и кавалеры продолжали танцевать, и все время, пока Пушкина спускалась по лестнице и шла к выходу на улицу, за ее спиной звучала веселая музыка. Да и после, когда она вышла в холодную осеннюю ночь, села в карету и поехала к дому, эта музыка продолжала звучать у нее в ушах. Вместе с такими обидными и так сильно пугающими словами: «О вас говорят как о легкомысленной особе. Вы привлекаете к себе слишком много внимания». Раз за разом повторяя эти слова про себя, Наталья вышла из кареты у своего дома на Мойке, поднялась на второй этаж и медленно, нерешительно зашагала к кабинету мужа. Было уже очень поздно, но Александр часто засиживался над рукописью до утра, и она надеялась, что он еще не спит. В первый момент, увидев под его дверью полоску слабого света, Наталья решила, что так и есть, но, заглянув в кабинет, разочарованно вздохнула. Александр спал, раскинувшись на своем любимом красном бархатном диване, а на столе едва мерцал догорающий огарок свечи.

Пушкина на цыпочках подошла к столу, на котором в беспорядке лежали листы бумаги, исписанные его неразборчивым почерком и изрисованные крошечными картинками, задула свечу и, остановившись возле дивана, наклонилась над спящим мужем. Ей хотелось поцеловать его, но она не стала этого делать — побоялась разбудить. Александр лежал на диване прямо в одежде, а это значило, что он писал весь вечер и почти всю ночь и устал так сильно, что не смог даже дойти до спальни. Наверное, он начал засыпать, еще сидя за столом, поэтому в конце концов лег, забыв даже задуть свечку. Полюбовавшись им, Наталья все так же тихо, на цыпочках, вышла в коридор и притворила за собой дверь. Ничего, с мужем она поговорит обо всем завтра. А пока ей самой не помешает поспать.

Под дверью детской комнаты было темно — малыши, конечно, видели уже десятый сон. Их Наталья беспокоить не стала: младшая дочь в последнее время спала очень чутко и могла проснуться от любого шороха и разбудить остальных. А вот в комнате, которую занимала Екатерина Гончарова, горел свет, и из-за приоткрытой двери доносился неразборчивый шепот. В те вечера, когда Наталья ездила на бал, а ее старшие сестры оставались дома, они могли засидеться далеко за полночь. Видимо, и теперь у Екатерины была Александра, и они о чем-то болтали. Наталья шагнула было к двери, собираясь войти и узнать, как дела у сестер, но внезапно из комнаты донесся звон разбитого стекла и испуганное аханье Екатерины:

— Ну вот, еще один флакон! Что ж они бьются-то так легко!

— Хрупкие очень, что ж поделаешь, — ответил ей приглушенный голос Александры. — Красивые зато…

— Красивые и бесполезные. Ни духи в них не нальешь, ни соль не положишь, — отозвалась Катя и со злобной усмешкой добавила: — Прямо как наша Ташенька!

— Ну что ты! — укоризненно зашипела на нее старшая сестра, однако Екатерина в ответ только фыркнула.

Наталья медленно, на цыпочках, отступила назад. Ей повезло — пол под ее ногами ни разу не скрипнул, и она добралась до собственной спальни, не замеченная сестрами. Там она первым делом сняла тесные бальные туфли и почти без сил опустилась на стул перед трюмо. Непослушные пальцы с трудом сумели расстегнуть платье и распустить завязки корсета.

Прямо перед Натальей выстроился длинный ряд хрустальных флаконов с духами и нюхательными солями. У самого зеркала поблескивали серебристыми искорками три маленьких пустых флакона из свинцового стекла. Даже сейчас, в полумраке, слабо освещенные газовым фонарем из-за окна, они выглядели очень красиво. Вот только обращаться с ними надо было очень осторожно — свинцовые флаконы могли разбиться, даже если случайно опрокинешь их или просто слишком резко поставишь на стол. Наверное, именно такую вещицу, созданную лишь для украшения будуаров, только что разбила Екатерина. И именно с ней она сравнила свою младшую сестру Наталью.