В итоге, так и не разобравшись в своих чувствах, Пушкин вообще перестал думать об этом. Но гулять по городу и с удивлением разглядывать обновленные дома было интересно, и каждый раз, выходя из дома, он не забывал повертеть головой по сторонам. Так было и теперь, хотя в этом квартале Александр уже бывал после своего возвращения из Болдина, и его удивление от знакомых, но изменившихся мест было не таким сильным. А дом его товарища Павла Нащокина и вовсе выглядел самым обычным и не вызвал у Пушкина никаких эмоций, поэтому он сразу дернул за шнурок звонка.

Нащокин уже давно дожидался друга. Сам открыл ему и, схватив за плечо, рывком затянул в дом.

— Заходи скорее, мы с самого утра тебя ждем! — проворчал он вместо приветствия и так же силком потащил гостя за собой на второй этаж.

— Будто не знаешь, во сколько я встаю и во сколько ложусь, — усмехнулся в ответ Пушкин. — Ты хоть раз меня на ногах рано утром видел? Разве что я в те ночи вообще не ложился!

— Ну, так это же раньше, когда ты холостым был! — возразил хозяин дома и распахнул перед Александром дверь небольшой уютной комнаты. — Теперь-то никаких ночных гулянок у тебя не будет, значит, и вставать сможешь рано!

— Но я пока еще не женился! — напомнил ему Пушкин.

— Так ведь к этому надо заранее подготовиться, приучить себя к новому образу жизни! — расхохотался в ответ Павел.

Оба плюхнулись в стоящие друг напротив друга кресла. Нащокин покосился на камин, убедился, что огонь в нем горит достаточно жарко, и снова обернулся к своему гостю:

— Скоро Оля придет. Рассказывай, пока ее нет, как с холостой жизнью попрощался!

На лице Павла было преувеличенно-серьезное выражение, но глаза смеялись. Как и большинство лицейских друзей Александра, он отличался довольно легкомысленным характером, а в присутствии Пушкина это становилось особенно заметным. В другое время Александр подыграл бы товарищу, ответив ему какой-нибудь остроумной шуткой, но теперь ему было не до того.

— Я сейчас с нею прощаюсь, — усмехнулся он, устраиваясь поудобнее в кресле.

— Ну, сейчас ты не сможешь как следует разойтись! — Нащокин уже не скрывал своего веселья. — У меня тут Оля, да еще дети спят, да еще подруга ее, Татьяна… Не, для настоящих проводов молодости это место плохое! Но можно куда-нибудь поехать, хочешь?

— Нет, не хочу! — недовольно замотал головой Пушкин. — Никуда не хочу ехать, я не для того к тебе в гости пришел, чтобы ты меня опять на улицу потащил!

Павел с притворным испугом на лице замахал руками:

— Хорошо-хорошо, только не сердись! Желание приговоренного к свадьбе — закон!

Александр в ответ улыбнулся, но как-то вымученно. Нащокин посмотрел на него с подозрением, но не успел ничего сказать — в гостиную неслышными шагами вошла смуглая молодая женщина с черными вьющимися волосами. Хозяин и гость вскочили с кресел.

— Здравствуй, Ольга! — вновь заулыбался Пушкин, и хотя на этот раз его улыбка была искренней, в глазах у него все равно можно было заметить грусть и беспокойство.

— Здравствуй! Молодец, что пришел! — Женщина протянула ему руку для поцелуя и тоже расплылась в улыбке, обнажив идеально ровные, похожие на крупные жемчужины зубы. — Давно не виделись…

— Давно, — со вздохом согласился Александр.

Ольга Солдатова тем временем присела на подлокотник кресла Павла Нащокина и прижалась к нему плечом, склонив голову набок. Пушкин невольно залюбовался своими друзьями — совсем не похожие друг на друга, вместе они смотрелись на удивление красиво. Ольга, одетая в простое темно-голубое домашнее платье и причесанная по последней моде, на первый взгляд была похожа на обычную петербургскую даму, а не на цыганку. Даже бронзовый цвет ее кожи не бросался в глаза в полумраке освещенной всего парой свечей и огнем в камине комнаты. И только в глазах, огромных и бездонно-черных, было что-то озорное и дикое, по-цыгански веселое и вольное. Отражавшиеся в них огоньки свечей блестели особенно ярко, намного ярче, чем в глазах Нащокина. Так, насколько помнил Александр, бывало всегда. И когда Ольга с Павлом только начинали жить вместе, и когда на свет появился их первенец — девочка, прожившая всего несколько месяцев, и когда вскоре после этого, словно в утешение им, у них родился второй ребенок, сын, названный в честь отца Павликом. Солдатову не изменили ни горе, ни вновь обретенное счастье — в ней по-прежнему было много, слишком много страсти. Хотя когда-то именно Нащокин первым полюбил ее и долго добивался ее благосклонности. Пушкин хорошо помнил то время. Поначалу и он, и их с Павлом общие друзья думали, что Нащокин быстро охладеет к Ольге, как только она ответит ему взаимностью. Потом все ждали, что певица, прожив с ним пару лет, сама его бросит или что у кого-то из них появится новое увлечение. Но все эти ожидания так и не оправдались. Павел и Ольга продолжали жить вместе, растить маленького сына и смотреть друг на друга с искренним и нескрываемым счастьем.

Весь их вид, казалось, говорил о том, что у них все хорошо. Неженатые, невенчанные, осуждаемые всеми родными Павла Нащокина и многими знакомыми, они как будто бы не придавали этому никакого значения и были счастливой семьей вопреки всему. Глядя на них, Пушкин порой подумывал о том, что и согласие родителей, и их благословение, и венчание могут быть не так уж и обязательны для того, чтобы быть рядом с любимой женщиной и не скрывать этого от людей. Но теперь, несмотря на то что с тех пор, как он виделся с другом и его любимой в последний раз, прошло не так уж много времени, у Александра откуда-то появилась уверенность, что тогда он был не прав. Было все-таки в семье Павла и Ольги что-то неправильное, что-то предвещающее их счастью близкий конец, хотя пока в их отношениях и не произошло ничего плохого.

«И все же так, как у них, быть не должно. Так нельзя», — вдруг с особенной ясностью понял Пушкин. Должно быть, при этом он нахмурился, или просто выражение лица у него стало излишне мрачным, потому что Ольга вдруг взглянула на него с удивлением и кокетливо воскликнула:

— Саша, для мужчины, который послезавтра женится, ты что-то совсем грустный! Развеселись, а то мы с Павлушей обидимся! А еще сейчас сюда Татьяна придет, и твой вид ее напугает!

— Татьяна? — переспросил Пушкин и, помимо воли, расплылся в улыбке: — Таня Демьянова, да?

— Она самая, — кивнула Ольга. — Она в детской, с Павликом возится, но сейчас придет.

— Сходи, может, позови ее! — предложил Нащокин, которому тоже не терпелось развеселить гостя.

Солдатова встала с подлокотника и направилась было к двери, но тут она открылась, и в гостиную вошла еще одна смуглая и черноволосая молодая женщина.

— Таня! — вскочив, радостно бросился к ней Пушкин. — Вот так встреча, вот не ожидал!.. — Он крепко обнял девушку, но сразу же отпустил и отступил на шаг назад. В его голосе послышались просительные нотки: — Таня… Спой мне, пожалуйста! Спой какой-нибудь романс! Очень тебя прошу! Я послезавтра женюсь, ты ведь уже знаешь? Спой мне…

Демьянова с удивлением переглянулась со своей подругой Ольгой. Та ответила ей таким же непонимающим взглядом — Пушкин, только что сидевший с мрачным и чуть ли не несчастным видом, так неожиданно оживился!

— С удовольствием спою, — улыбнулась ему Татьяна и шагнула в угол гостиной, где стояли, прислоненные к стене, две одинаковые гитары. — Что тебе спеть, какой романс?

— Спой мне… «Матушку»! — на мгновение задумавшись, ответил Александр.

Демьянова подняла гитару и, присев с ней на стул, прищурилась:

— «Матушку»? Ну, хорошо… — Пальцы ее коснулись струн, и комнату заполнил чистый мелодичный звук. Она взяла несколько аккордов, прислушалась к их звучанию и удовлетворенно кивнула. Пушкин, вернувшийся в свое кресло, нетерпеливо заерзал на мягком сиденье, и певица, польщено улыбнувшись, заиграла.

Тихая, плавная мелодия поплыла по уютной гостиной, захватив каждый ее уголок. Все трое слушателей Татьяны замерли на своих местах, затаив дыхание, хотя уже не раз слышали этот романс в ее исполнении. Александр казался самым увлеченным музыкой, он даже закрыл глаза, чтобы ничто вокруг не отвлекало его от песни.