— Но в таком случае, отчего бы не назвать небесами зону нашего комфорта?

— Не думаю, что небеса должны быть комфортными, Николай Петрович. Будучи идеальным состоянием человеческого духа, они должны давать возможность бесконечного движения, ибо в движении — жизнь, а неподвижность есть смерть.

— По-вашему, преисподняя — неподвижна?

— Весьма подвижна, полагаю, однако там все движутся из-под палки и не видят в движении никакого смысла, кроме попыток ускользнуть от побоев. В то время как на небесах деятельность является сугубо добровольной, и, как следствие, открыты небеса лишь тем, кто на эту добровольную деятельность способен. Действуя каждый в соответствии с собственным разумением, все вместе функционируют на общее благо сокрытого от нас божественного промысла. Иногда я думаю: а вдруг я уже на небесах? Свалился с внезапным инфарктом в библиотеке, а очнулся — здесь… И я не разочарован, ибо этот мир — лучший из миров, и всё здесь к лучшему, что, однако, не избавляет нас от радостной потребности возделывать свой сад.

Николай Петрович помолчал, продолжая удерживать мою руку в затянувшемся приветствии. Потом, спохватившись, разжал ладонь.

— С вами весьма интересно беседовать, Александр Николаевич. Вы далеки от вульгарного материализма и куда более образованы, чем большинство моих однокурсников.

— Я тоже получил большое удовольствие от нашей беседы. Однако же цель моего к вам обращения носит конкретный характер. Попросту выражаясь, мне вновь нужна ваша помощь.

— Я весь внимание. И если сие в моих силах…

\*\*\*

Сбор устроили в гимнастическом зале. На сбор пришли полтора десятка спиритуалистов, из которых я по именам знал лишь Нестерова и Муратова. Когдя я подошёл, уже был закончен брифинг, и Нестеров, стоя посреди зала, демонстративно вязал из верёвки петлю.

— Всё настолько безнадёжно? — спросил я, сделав из сцены определённые выводы.

— Отчего же? Ситуация, на мой взгляд, вполне разрешима. Сей артефакт был мною изготовлен ещё на третьем курсе, когда под руку попалась так называемая «верёвка висельника». Она называется так… Впрочем, вы поняли. Верёвка эта, будучи заговорена и подготовлена известным образом, позволяет пленить сколь угодно сильного духа.

— Ну, положим, со «сколь угодно» — это ты погорячился, — возразил кто-то из паствы. — Мережковских восемь, ну, десять…

— Мы как раз на десять и рассчитываем, — метнул в него сердитый взгляд Нестеров. — По крайней мере, верёвка даст нам время и возможности. Далее — обычный набор заклинаний, начиная от самых слабых — к самым сильным.

— Может, лучше наоборот?

— Не лучше, господин Пожарский, не лучше. Основа стратегии. Вернее измотать противника слабыми атаками, а потом нанести основной удар, чем сразу выложить все козыри, а потом, когда он отобьётся, швырять в атаку шестёрки.

— А не выйдет так, что на слабых атаках мы сами измотаемся?

— Именно поэтому, господин Пожарский, я созвал не абы кого, а сильнейших из известных мне спиритуалистов, не беря во внимание лишь преподавательского состава.

На это возражений не последовало. Известно: доброе слово и кошке приятно.

— Ну что, охотники на духов? — взмахнул готовой петлёй Нестеров. — Предлагаю поохотиться на духов!

\*\*\*

В саму библиотеку меня не взяли, да я и не настаивал. Как правильно заметила Диль, духи — это всё же не моя специализация. Что конкретно является моей специализацией, я бы и сам сказать не мог. Я какой-то такой… междисциплинарный персонаж. Но Фёдор Игнатьевич не ошибся: организовать такого масштаба охоту на духа, при том, в тайне от «взрослых», мог, наверное, только я. Попробуй что-то в этом духе устроить та же Татьяна, и уже сегодня вся академия бы гудела о произошедшем. У меня же как-то получалось не просто располагать к себе людей, но внушать им к себе и к своим потребностям уважение.

Я стоял недалеко от двери, на которой висела табличка «Закрыто. Санитарный день» и с любопытством прислушивался к доносящимся из-за двери звукам. А неслась оттуда сущая какофония, состоящая из беспорядочного грохота ломающейся мебели и несмолкающего отчаянного на одной ноте вопля:

— ААААААААААААААААААААААААААААААААА!!!

В этом вопле тонули все остальные голоса. Время от времени в щели под дверью появлялись отблески вспышек подсвеченных спецэффектами заклинаний. Сначала они были пастельных тонов, потом сделались более яркими, даже ядовитыми. С ярко-красной дверь вылетела из проёма.

Передо мною моментально образовалась Диль и выставила вперёд локоть, о который дверь и раскололась. Половинки пролетели слева и справа от меня. Вслед за ними из библиотеки вырвалось нечто, напоминающее грозовое облако, сверкающее молниями разных цветов. Диль встретила и его. Они схватились, борьба была короткой и сложноописуемой. Закончилась тем, что Диль, схватив тучку, швырнула её в стену — там она и пропала.

— Ты как? — подошёл я к тяжело дышащей фамильярке.

— Хорошо, — выдохнула та. — Он основательно ослаб. И всё же…

Не договорив, она исчезла. В проёме появился Нестеров. На шее у него болталась оборванная верёвка, волосы стояли дыбом, взгляд блуждал, а брюки оказались прожжены в нескольких местах.

— Полагаю, — пробормотал он, — в некотором смысле… М-да.

Нестеров принялся медленно оседать на пол. Я подхватил его, он с благодарность оперся мне на плечо. Мы вернулись в библиотеку.

Визуально все спиритуалисты были живы — по крайней мере, они шевелились среди обломков и растерзанных книг, некоторые даже держались на ногах. Нестеров присел на поваленный стеллаж и вздохнул.

— Что-то несусветное, Александр Николаевич. Но, по крайней мере, нам удалось изгнать это существо из библиотеки, сюда оно не вернётся. И, полагаю, в академию тоже. А я ведь говорил — дурное это дело, надо было сжечь все книги!

— Прямо все? — уточнил я.

— До единой! Ах, да я не имею в виду буквально все, конечно же. Речь об этой иномирной заразе.

— Что с ней не так?

— Дух был к ним привязан и как-то от них же получал силы! Я всегда говорил: каждый мир — замкнутая система, и в эту систему не должно вносить ничего извне, равно как нельзя и ничего выбрасывать. Мир создан таким, каким он должен быть, все прочие пертурбации — от лукавого! Вы ведь знаете о попаданцах?

— Слышал… краем уха.

— Неудивительно, что лишь краем. Обо всём молчат, всё полагают, будто если не замечать, так и проблемы не будет. А ведь в прошлом веке, не так давно, в этом самом Белодолске случались попадания людей из другого мира! К чему это привело? Землетрясения, пожары, огонь с небес. Одно кладбище целиком поднялось и ушло!

— В смысле, мертвецы?

— Ну, натурально! Не могилы ведь. Впрочем, и то было бы неудивительно.

— А куда они все ушли?

— Утопились в реке непонятно зачем. Согласно преданию. Отчего-то решили, что призванные из иного мира неодушевлённые предметы безопасны. Ха, ха и ещё тысячу раз ха!

— Нельзя считать книги неодушевлёнными.

— Вот! Вот, вы понимаете, Александр Николавевич. — Нестеров немного заговаривался, и моё отчество у него превратилось в «Николавевич».

— В любой, пусть даже самый сомнительный с точки зрения искусства труд автор вложил душу, которая затем подкрепилась частицами душ читателей. Книги живые! Особенно библиотечные, несущие на себе отпечатки множества личностей, к ним обращавшихся, — развивал я триггернувшую меня тему.

— В том и дело! Одна такая книга может стоить сотни попаданцев. А их хранят практически в открытом доступе… Муратов, положите немедля порнографию!

— Это не порнография, а про солдата! Мне любопытственно.

— Любопытственно — ступайте и запишитесь в солдаты! А сие — положите, оно безнравственно и опасно.

— Знаете, господин Нестеров, вы мне не начальство. Под вашим бездарным руководством мы тут едва не погибли.

— Вы посмотрите, кто заговорил, у кого прорезался голос! Он обвиняет меня в бездарном руководстве! Ну да, возможно, я не до конца просчитал ситуацию, возможно, недооценил духа. Но у нас не было времени подготовиться лучше, Александр Николаевич весьма чётко обозначил сроки.