— Доброго вам дня, уважаемый, — сказал я.

— Ваш авторитет здесь ничего не стоит, — прозвучал ответ.

— Да я его и не продаю, он мне ещё самому сгодится.

— Вам нечем произвести на меня впечатление, перефразирую так. Уходите. И больше…

— Деньги.

— Я внимательно вас слушаю, Александр Николаевич, садитесь. Пусть и ваша спутница присядет, вот, я подвину вам стулья.

Стулья подъехали к нам сами по себе. Мы не удивились, всё-таки студент-психокинетик. Поблагодарили и сели. К чести Акакия Прощелыгина, он не стал силой мысли выдёргивать стулья из-под нас.

— Итак, я готов воспринять ваши запросы.

Рассказывая суть проблемы, я осматривался в лаборатории. Здесь было, если можно так выразиться, современно. Белёные стены и потолок, столы накрыты чистыми белыми простынями, пробирки и реторты, посередине — печка с трубой, уходящей в потолок. Никаких, надо заметить, котлов, ничего такого. Если что требовалось варить — варили, видимо, на спиртовке.

— Список ингредиентов я вам составлю, — сказал Акакий Прощелыгин, опустив пустую пробирку в держатель. — С подробнейшими рекомендациями, где их можно будет купить. Однако кое-что не купить ни за какие деньги.

— Ваши услуги? — предположил я.

— Ни в коем случае. Речь идёт о плоти зачарованного студента. Всё, что угодно. Кожа, кровь, зуб, волос, ресница.

— Есть что-нибудь? — повернулся я к Полине.

— Н-нет, — пробормотала она.

— И сия дева, полагаю, называет себя возлюбленной зачарованного? Поистине темна и глубока бездна, в которую опускает своё сердце человек, осмелившийся искать любви у женщины. — Акакий Прощелыгин встряхнул пробирку, глядя жидость на свет и, похоже, остался удовлетворённым. Закупорил пробкой, воткнул в соседний с пустой держатель. Жидкость медленно начинала желтеть. Акакий Прощелыгин тем временем взялся за карандаш и начал что-то строчить в блокноте.

— Откуда у меня может быть его плоть! — возмутилась Полина.

— А вот он, между прочим, в шкатулке держит ваш локон, — сказал я.

— Мне это никогда не нравилось. В этом есть нечто дикое и страшное.

— Эта дикая страшность сейчас могла бы спасти парню жизнь.

— Но у меня ничего нет!

— Прошу прощения, — вмешался Акакий Прощелыгин. — Если вас не затруднит, вы не могли бы продолжить ваши прения за дверями? Я здесь работаю. Оставьте аванс и идите.

— Да-да, конечно, прошу прощения. — Я достал кошелёк. — Оплачу пятьдесят процентов, чтобы в вашем сердце сохранилась любовь, пока мы ищем ингредиенты.

— Будьте любезны. А это список. Рекомендую лавку на улице Рюрика, там совершенно точно найдёте всё, да к тому же дешевле, чем на Верхнесосенной. Скажите, что от меня, и вам сделают скидку.

Распрощавшись с гостеприимнейшим Акакием Прощелыгиным, мы направились в общежитие. Сосед Барышникова, разумеется, успел там прибраться, чем нисколько нас не обрадовал. Сам он также нам не обрадовался, скорее озадачился.

— Признаюсь, я никогда не принимал здесь дам, — сказал он. — Можете присесть на стул. Прикажете чаю, или ещё чего-нибудь? Всё это можно устроить, но нужно некоторое время.

— Благодарю, мы ненадолго, — сказала Полина. — А нет ли у вас чего-нибудь…

Она замялась.

— Чего-нибудь в каком роде?

— В роде частиц тела господина Барышникова, — уточнил я.

— Прошу… прощения⁈

— Ну… — Я с тоской огляделся в крохотном помещении. — Неужели он нигде тут не оставил частиц своего молодого тела?

— Эм…

— Постельное ему сменили?

— Третьего дня.

— Госпожа Лапшина, посмотрите под матрасом.

Под матрасом не оказалось ровным счётом ничего, да и под кроватью тоже. Мы загрустили. Спасение, казавшееся таким близким, отъехало от нас, возможно, в недосягаемые дали.

— А дома у него ничего такого нет? — посмотрел я на Полину.

— Да откуда мне зна…

Тут она замолчала. Выражение лица её сделалось виноватым и пристыженным.

— Та-а-ак? — подбодрил я студентку интонационно.

— Как же это я запамятовала… Ведь действительно, когда только приехали в Барышниково, матушка его шкатулку достала, показывала мне его детские локоны и рыдала… Видимо, я это воспоминание погребла под чувством вины.

— Вероятно, он эту манеру у матушки и перенял. Что ж, раздобудьте!

— Да как же я…

— Украдите, госпожа Лапшина.

— Ук-расть⁈

— Вы введены в дом господина Барышникова под видом его самого. В сущности, это и не воровство вовсе. Разве вы не имеете права забрать собственные волосы в любой момент, как только пожелаете?

— Ваши доводы очень сомнительны, однако убедительно звучат. Они меня убеждают!

— Одна нога здесь — другая там.

— Я обернусь за двое суток!

Я попрощался с соседом Барышникова и вернулся в академию. Пока Полина оборачивалась, планировал заняться бездельем, однако коварная судьба в лице печального Фёдора Игнатьевича подкорректировала мои планы.

— Александр Николаевич, — сказал он, войдя в мой деканский кабинет, — вы обещались нанять преподавателя земельной магии.

— Обещался — найму, не нужно каждые полгода об этом напоминать.

— Полгода⁈ Помилосердствуйте, да преподаватель нужен ещё вчера. Либо я вернусь к практике…

— Не надо, Фёдор Игнатьевич, мы ещё ту ситуацию до конца не решили. Будет вам преподаватель завтра, самый лучший.

Обнадёжив таким образом господина ректора, я накинул пальто, вышел из академии и свистнул извозчика.

— На Побережную!

— Побережная большая.

— Академию знаешь?

— Как не знать. Садитесь.

Вскоре я впервые увидел заведение конкурентов. Ну что сказать… Впечатлило. Модерново, строго, прямые резкие линии. Вот буквально на улице стоишь, смотришь и понимаешь уже на чувственном уровне, сколь много всего придётся выучить, как это тяжело будет, как тебе тут не рады, и что лучше всего было бы уехать домой, поставив крест на образовании.

— Вам куда? — процедил злой, замёрзший, но при этом безукоризненный, будто из пластика отлитый швейцар у входа.

— Я по вопросу трудоустройства.

— Назначено?

— Да.

Мы с швейцаром долго смотрели друг другу в глаза. В его взгляде читалось: «Я же знаю, что ты врёшь!». В моём: «А как ты проверишь? Ты швейцар». И он вздохнул, открыл передо мной дверь.

Внутри сцена повторилась с охранником. Здесь мне выделили провожатого и отконвоировали в отдел кадров, по-местному — в канцелярию. Там чопорные затянутые в корсеты дамы смотрели на меня, как на вошь. Однако дали написать заявление.

— Рекомендации потрудитесь предоставить. У нас, вообще-то, самые лучшие преподаватели, конкурс очень большой.

— Ой, я так волнуюсь, так волнуюсь… Ну вот, кляксу посадил.

— Перепишите…

Разобравшись с заявлением, я вышел и уже без конвоя прогулялся по коридорам, насвистывая. Чувствовалось, что денег тут действительно больше. Ремонт свеженький, стен касаться страшно. Одна из дверей была приоткрыта, из-за неё доносился женский голос:

— Разумеется, с открытием под Белодолском магического источника можно не беспокоиться о землетрясениях, однако тектонический раздел магии включён в образовательную программу и будет на экзамене, а следовательно…

— Да вас уволят скоро, — оборвал голос из зала. — Говорил же вам, нельзя было меня на пересдачу отправлять. А теперь ещё и тектоника эта ваша неактуальная.

Я заглянул внутрь. Увидел полсотни самодовольных студентов, смеющихся на женщину лет сорока с плюсом, с невзрачной причёской и круглыми очками. Она, судя по лицу, изо всех сил старалась не плакать. Во имя этой же цели сжимала кулаки. Дорогого стоит, дожив до таких лет сохранить чуткую и ранимую душу.

— Доброго вам дня, — сказал я.

На меня посмотрели.

— Вы кто? Чего изволите? — резко спросила преподавательская женщина, заработав у меня ещё пару призовых баллов.

— Я — Александр Николаевич Соровский, преподаватель многообещающей дисциплины магии мельчайших частиц, владелец земли, на которой был открыт означенный источник, герой, спасший из поражённой источником деревни местных жителей и вообще всесторонне замечательный человек.