— Посмотрите, в проёме скол, он сбежал по лестнице! — сообщила наблюдательная Анна Савельевна.

На первом этаже обнаружился Порфирий Петрович, лежащий в позе сбитого грузовиком человека. Над ним хлопотали Борис Карлович и Янина Лобзиковна.

— Леонид, займитесь! — велел я. — Куда он побежал⁈

— На улицу, вон, где турникеты… были-с, — ответил Борис Карлович.

Хорошие были турникеты. Не очень нужные и, прямо скажем, вовсе бесполезные, однако стильные, латуневые. Теперь от них остались лишь обломки, гнутые трубы да добрые воспоминания. Дверь кое-как болталась на одной петле.

— Слава богу, что сегодня пятница, — заметил я.

Наш отряд, уменьшившийся на одного, выскочил в промозглую осень, вовсю грозящую ноябрём. Ночами уже иногда падал снег. До утра, правда, не доживал, даже часа продержаться не мог, растворяясь в грязи и общем хаосе мироздания. Вот жизнь человеческая… Впрочем, отставить лирику, сейчас наша задача — обезвредить голема!

Ну… да, голема. Мы исходили из того, что если хотя бы заставим Барышникова двигаться и, быть может, разговаривать, для его родителей это уже будет лучше, чем ничего. Да может, им этого и вовсе хватит! Ну, если уж я на голубом глазу сумел им впарить под видом сына девчонку, вовсе не имеющую никаких внешних подобий, то почему бы не сработать и голему!

Однако, как мы уже увидели, голем повёл себя неадекватно. И пока Полина Лапшина сыром в масле каталась в Барышниково, полагая, будто у неё тяжкая доля и невыносимо трудная миссия, мы, по следам разрушений, бежали за её жертвой в ботанический сад академии.

Там выложенная галькой тропинка сохранила солидные вмятины, по которым мы проследили путь статуи до самого Arbor obscena membrum laesura. Членовредящее дерево встретило нас чрезвычайно растерзанным видом и мечтательным выражением призрачно-деревянного лица.

— Вот это мужчина, — прошептало оно. — Кто бы мог подумать, что в наш век жалких карликов могут существовать такие… титаны!

— Куда он побежал⁈ — гаркнул Вадим Игоревич.

— Побежал?.. О… Настоящие мужчины не бегают, Вадим Игоревич. Они, сделав даму счастливой, степенно удаляются, и даже если шаг их скоростью превосходит…

— Куда⁈

— А вот в таком тоне я с вами разговаривать не собираюсь вовсе!

Ещё чуть-чуть, и мы бы избили дерево. Несмотря на то, что оно искренне восхитило простодушную Даринку, не знающую, слава Богу, контекста. Спас кроткий звук, как будто кто-то всхлипнул.

Мы повернулись и увидели… Стёпу Аляльева. Он стоял через дорожку, в его опустившейся правой руке дрожал букет цветов.

— Стёпа, а ты что здесь делаешь? — спросила Танька.

— Ничего! — с надрывом выкрикнул он и отбросил букет. — Я… Я гулял!

В голосе его звучали слёзы человека, вся вера, все идеалы которого оказались растоптаны в мгновение ока.

— Он побежал туда! Этот… ваш…

Не выдержав напряжения моральных сил, Стёпа развернулся и пошёл куда-то… Не знаю, куда он мог пойти, там, вообще-то, находилась одна лишь только стена, да будка садовника. Впрочем, возможно, он имел в виду прогулку по саду.

Там, куда указал Стёпа, тоже была стена. Проломленная неким массивным телом, след которого, увы, простыл. Мы выскочили на опоясывающую город дорогу. Справа стоял лес, слева — город.

— Ну… — сказал Боря. И не закончил своей мысли. В принципе, мысль эту все разделяли. Действительно: «Ну». Что тут ещё скажешь.

Мы вернулись в академию. Убедились, что Порфирий Петрович жив-здоров, только был оглушён, однако, не будучи кисейной барышней, уже пришёл в себя и давал показания. Толку, правда, с тех показаний…

Я провёл всю команду (считая и Порфирия Петровича с Яниной Лобзиковной) в стихийный деканат. Секретарша уже ушла, и я впервые о ней пожалел. Вот бы сейчас кто-нибудь нас всех от души перекрестил… Но чего нет — того нет.

Чашек хватило впритык, чайник пришлось заговаривать трижды, каждому вышло по одной печенюшке, но зато никто не ушёл обиженным. Я свою печенюшку переуступил Даринке, ей, наверное, нужнее.

— Итак, дамы и господа, что мы имеем? — провозгласил я, стоя с чашкой у окна. — Дикая каменная статуя, выпущенная нами в мир, неуправляемо в этом мире присутствует. Необходимо первым долгом статую эту обнаружить, захватить и доставить в безопасное место.

— Это в какое? — проворчал Леонид. — Она сквозь каменные стены проходит…

— Для начала давайте определимся с местоимениями. Мне кажется, говорить про Демьяна Барышникова «она» — это несколько некорректно. Ему достаточно и того, что родители сейчас считают Полину Лапшину — им.

— Прошу прощения? — выразил мягкое удивление Порфирий Петрович.

— Ах, Дмитриев! — досадливо отмахнулся Серебряков. — Тут такие дела…

Выслушав всё, Дмитриев внезапно вспомнил, что он — бывший следователь, а следователи бывшими не бывают.

— Чтобы поймать каменную статую, нужно думать, как каменная статуя, — сказал он и заходил по кабинету, привлекая к себе внимание присутствующих. — Эти ваши големы. Что мы вообще о них знаем?

— Мало, — сказала Кунгурцева. — Тут терминологическая путаница. Видите ли, то, что создают студенты-стихийники, это не совсем големы как таковые. Скорее марионетки… Буквально, без непосредственного управления они ни на что не способны. А настоящий голем — это всё же какой-никакой слуга. Он изготавливается магом с определённой целью и, пока не достигнет её, не рассыплется.

— Два вопроса, — повернулся я к Анне Савельевне. — Какая цель у нашего голема? И вторая: что значит «рассыплется»? Почему вы раньше не сказали, что он должен рассыпаться?

— Да он не должен, — не смутилась Кунгурцева. — Просто обычно маг ставит ограничивающее заклинание. Ибо голем, существующий без цели, опасен и непредсказуем.

— Блеск. Значит, у нашего голема вообще нет никаких ограничений.

— Увы… Мы наивно рассчитывали, что сознание господина Барышникова возьмёт верх, чего не произошло.

— И цель мы ему никакую не закладывали, — буркнул Серебряков. — Боюсь, придётся запрашивать помощь по моей линии. Будет введён режим чрезвычайной ситуации. Город и лес прочешут, его найдут…

— И уничтожат, — уныло сказал Боря.

— Боюсь, что так. А какие могут быть варианты? Голем без цели может только разрушать.

— Мне кажется, вы чего-то не учитываете, — вновь вмешался Порфирий Петрович. — Что первым делом сделал этот ваш голем?

— В панике сбежал, — откликнулась Кунгурцева.

— Именно! А разве големам такое свойственно?

Мы — все участники ритуала — переглянулись. Судя по вычитанным нами подробностям, големы действительно от хозяев не убегают.

— Он умчался в ботанический сад, где произвёл непотребство над деревом, — развивал мысль Дмитриев. — Проигнорировав всех встретившихся на пути лиц как женского, так и, благодарение богу, мужеского полу. Что мы можем отсюда понять?

— Переходите к выводам, — попросил я.

— Каменным големом в некотором смысле действительно управляет господин Барышников. Отчасти его разум, отчасти — инстинкты. Он осознаёт свою необычную природу и, удовлетворяя инстинкты, не желает никому навредить. Поэтому выбрал дерево. Вы ищете не статую, дамы и господа. Вы ищете студента в образе статуи. Растерявшегося и обуреваемого непонятными, хотя и очень сильными каменными чувствами.

В наступившей тишине я услышал, как Даринка тихо спрашивает у Тани, что такое «непотребство».

Допив чай, мы решили пока не подключать коллег Вадима Игоревича, а вместо этого попытаться решить вопрос самостоятельно. Первым делом наведались в общежитие, где жил Барышников, и сразу же обнаружили, что идём по верному пути. В общежитии наблюдались множественные разрушения и обалдевшие студенты. Нам сообщили, что каменная статуя действительно имела место быть, вломилась в комнату Демьяна, но практически сразу выпрыгнула в окно. Под окном на гравийке и вправду виднелась солидная вмятина. В комнате всё было перевёрнуто кверху дном.

— Что он мог взять? — задумался вслух Порфирий Петрович.