Госпожа Серебрякова, сидя на обитом шикарной алой тканью кресле, посмотрела на наши лица, на пирог, который держала в руках, снова на наши лица. Мы стояли перед нею, как провинившиеся школьники перед директором.

— Это какая-то шутка?

— Госпожа Серебрякова, поймите, мы не стали бы врываться к вам в дом на ночь глядя и говорить такие вещи шутки ради. Всё более чем серьёзно, и нам нужна ваша помощь.

— Вам. Моя. Помощь.

— Да…

— Вы втравили моего сына, который не делал вам ничего, кроме добра, в какую-то аферу, в результате которой он погиб, и теперь ещё смеете просить от меня какой-то помощи? — Она перевела пылающий взгляд на Таньку. — А ты! Ты как посмела явиться сюда со своей стряпнёй? Ты, предавшая ожидания моего сына!

Я знал, что разговор будет трудным, реакция госпожи Серебряковой меня не застала врасплох. Ответить надо было мягко, но твёрдо. И в голове даже более-менее сложились нужные предложения. Но Танька, которой велено было лишь скорбно молчать, меня опередила.

— Вы совершенно не правы, госпожа Серебрякова! — выступила она вперёд. — Ваш сын сам пожелал участвовать в благородном деле спасения человеческой жизни. И, насколько я его знаю, он, даже будучи уведомленным о таком исходе, ни в коем случае не отступился бы. Вините меня, если хотите, я и вправду повела себя не самым достойным образом, сначала подав надежду, а потом ответив категорическим отказом. Однако мой поступок ни коим образом не повлиял на моё глубокое уважение к Вадиму Игоревичу, как к человеку. И поэтому я сочла нужным приехать сюда с Александром Николаевичем. Чтобы выразить вам свои искренние соболезнования и призвать послушать Саш… Александра Николаевича. Он никогда не бросал в беде друзей и не бросит. И если он говорит, что надежда есть, значит, так дело и обстоит.

— Да, — кивнул я, не найдя, что добавить.

Госпожа Серебрякова поставила пирог на столик, достала из кармана платья платочек и промокнула глаза.

— Расскажите мне, как всё случилось.

— Произвожу считывание информации о составляющих мозг мельчайших частицах. Картинка есть.

— Принимаю картинку. Есть. Передаю, Анна Савельевна.

— Увидела. Создаю иллюзию. Леонид?

— Не вижу повреждений на затылочных долях.

— Этого не может быть, Леонид. Гражданин приложился головой.

— Послушайте, но мы же его сами не осматривали. Может быть, повреждения и не в затылке.

— Может, но затылок — самая уязвимая часть. Анна Савельевна — покрутите!

— Вращаю.

— Леонид, не томите!

— Да не вижу я ничего, хоть глаза выколи! Возможно, речь идёт об инсульте. Давайте посмотрим срезы.

— Делаю срезы.

«Диль, — мысленно позвал я. — Смотри тоже!»

Диль подключилась к процессу немедленно, и это, вполне возможно, спасло мне жизнь. Леонид внимательно смотрел на увеличенную голограмму мозга, висящую над койкой несчастного больного. Анна Савельевна меняла картинки срезов, когда Леонид кивал.

— Может быть, добавить движения? — предложил Серебряков. — Как в прошлый раз.

— Можно, — пожал я плечами. — В прошлый раз случай был труднее, тут мы ожидали более простого…

— Ну, как видите, просто не получилось. Давайте попробуем усложнить. Если придётся, возьмём перерыв, как тогда, и проанализируем.

Да, я очень хорошо видел, что просто — не получилось. И испытывал сильнейший соблазн всё прекратить. Потому что дальше без магии Ананке я бы не сунулся. Но, в конце-то концов, мы ведь просто смотрели. Что плохого в том, что мы посмотрим? А потом действительно возьмём перерыв, и тогда я сожгу в камине листок с рассказом о том, как всё будет хорошо…

— Давайте, — кивнул я и вновь возложил руки на виски потерпевшего.

К Старцеву подключиться было просто. А здесь же постоянно как будто… Не знаю, казалось, что мозг скользкий, так и выпрыгивает из моих ментальных рук. Ну, не ментальных. Ну, не рук. В общем, сложно было захватить контроль над мельчайшими частицами. Однако получилось.

— Передаю, — сказал я с закрытыми глазами.

Перед внутренним взором у меня был мозг. Не картинкой даже, а какой-то суммой ощущений. И вдруг на фоне всего этого возникла человекоподобная фигура чернее ночи. Она бросилась ко мне, издавая рычание.

В то же мгновение навстречу ей бросилась Диль. Схватив чёрную тварь, она швырнула её в сторону.

— Принимаю, — услышал я голос из реальности.

Голос Серебрякова.

В следующий миг он закричал таким голосом, словно его заживо взялись резать.

Я распахнул глаза, отшатнулся от пациента. Бледный Серебряков упал лицом вниз.

— О боже мой, что с ним! — ахнула Кунгурцева.

Выругался Леонид. Бросился к Серебрякову, перевернул его на спину и возложил руки на голову. Несколько секунд прошло, ничего не изменилось.

— Это уже за пределами здравого смысла, — пробормотал Леонид. — У нас второй пациент, и здесь ситуация приоритетна, ибо загадочна. Предлагаю действовать по прежней схеме.

— Не получится по прежней, — сказала Анна Савельевна. — Нам нужен новый менталист.

— Нам нужен новый план, — возразил я. — И новая койка.

Кивнув, Леонид выскочил из палаты искать койку.

— Что же это было? — недоумевала госпожа Серебрякова.

— Некая потусторонняя сущность. Мы приняли следствие за причину.

— Поясните, прошу!

— Излагаю. Тот пациент был одержим, в него вселилось нечто неприятное не из нашего мира. Уже в результате этого вселения он упал и ударился головой. И получилось так, что сознания он лишился. Сущность оказалась в нём заперта. А когда мы полезли со своим лечением, Вадим Игоревич чересчур сильно открылся. И тварь бросилась в него. Но почему в кому впал он, я не понял.

— Это как раз весьма прозрачно, — прошептала госпожа Серебрякова. — Мой сын — менталист на службе государевой. Каждый, принёсший присягу, получает магическую блокировку. Нельзя, чтобы какие-либо сущности, вселившись в тело государственного мага, узнали то, что знают они, либо пользовались их телами и, как следствие, полномочиями. И способностями…

— Вот оно как… Ну, что-то такое мы и предполагали. Теперь мы видим лишь один способ как-то спасти ситуацию.

— И какой же?

— Проконсультироваться с самым сильным и опытным менталистом из всех, кого мы знаем. С вашим сыном.

— Безумцы… А чего же вы хотите от меня?

— Портрет Вадима Игоревича.

Помолчав, Серебрякова сняла с шеи спрятанный под платьем кулон, открыла его. Внутри, по канону, было две миниатюрные картинки. Та, что слева, изображала немолодого мужчину, справа — мальчишку лет пятнадцати. Даже на расстоянии я видел, что черты их лиц схожи. Отец и сын.

Серебрякова вынула изображение сына и протянула мне.

— Верните хотя бы портрет, — тускло попросила она.

— Я верну вам кое-что получше, сударыня. Я верну вам сына.

Стефания, выгнувшись дугой над столом, внезапным резким движением села. Я даже вздрогнул. Невольно подумал, что на эту должность только молодых и стоит брать. Кто постарше так дёрнется — и месяц спину лечи потом.

Стефания уставилась на меня расфокусированным взглядом новорожденного младенца.

— А, Александр Николаевич, — сказала не своим голосом, который точно так же не походил и на голос Вадима Игоревича, хотя сильно старался. — Я, вы знаете, верил, что вы изыщете какой-нибудь способ. Правда, думал, что вы обратитесь к моим коллегам.

— Мне показалось, Вадим Игоревич, что так будет быстрее и эффективнее, нежели давать делу официальный ход и тысячу раз объяснять всем подряд, что случилось.

— И мудро поступили. Особенно в свете так называемого Жидкого, что навис над вами тенью…

— Давайте пока отложим мои проблемы и соредоточимся на ваших. Что можно сделать, как вас спасти?

— Пациент в себя пришёл? — деловито спросила Стефания-Серебряков.

— Нет, лежит как лежал.