— Два Мережковских.

Диль зарядила трёхмережковский браслет с нуля до ста процентов за час. Ох, и мощна моя фамильярка! Ох, и повезло же мне!

Но вернёмся в мрачное помещение в стиле лофт, озарённое огнём свечей, с распростёртой на столе затаившей дыхание Стефанией.

— Возьмитесь за руки, — приказал Николай Петрович, и все подчинились. Замкнулся круг. И я уже в этот момент почувствовал что-то… эдакое. Воздух словно бы гудел от напряжения, как будто над нами проходила высоковольтная линия.

Коля закрыл глаза, и лицо его сделалось таким напряжённо-сосредоточенным, как будто… Впрочем, ладно, воздержусь от неуместных ассоциаций. Всё равно смешно не будет, поскольку повод, по которому мы собрались, отнюдь не весёлый.

— Мы призываем дух! — провозгласил Коля. — Призываем дух…

Тут я спохватился и, отняв у Бори правую руку, сунул её во внутренний карман мундира. Нащупал там крохотный портрет и, поколебавшись, бросил его на живот Стефании. Коля, сидевший напротив, через целую Стефанию от меня, чуть заметно кивнул и договорил обязательную формулу:

— Мы призываем дух Вадима Игоревича Серебрякова! Приди и ответь нам!

Ярко полыхнули свечи. Я ощутил, как из моего браслета начинает вытекать энергия. А Стефания шумно вдохнула и выгнулась так, будто пыталась выполнить «мостик».

С Вадимом Игоревичем вышло совершенно нехорошо. Ещё только вчера, например, мы с ним, Анной Савельевной и выпущенным из не столь отдалённого места Леонидом собрались вокруг пациента, впавшего в кому после падения головой об бордюр и готовились сделать всё возможное для его исцеления.

— Вы, Вадим Игоревич, ежели хотите, чтобы Татьяна насчёт вас передумала, уже теперь меняйте стратегию, — делился бесценным опытом Леонид, пока я пытался при помощи магии мельчайших частиц нащупать мозг больного. — Напористость вам не годится.

— Ну кто бы мог подумать. А третьего дня вы говорили совершенно другое, — буркнул Серебряков.

— Третьего дня и я был совершенно другим, и вы, и, главное, самое Татьяна. А впрочем, я и тогда говорил больше в прошедшем времени. Сейчас же единственный ваш шанс — это равнодушие. Покажите девушке, что вы в ней совсем не заинтересованы! Заведите какую-нибудь пассию, пустите слух, что дело верное, и скоро вы уже собираетесь жениться. Уверяю, что Татьяна непременно…

— Ах, что за чушь! — воскликнула с гримасой отвращения Анна Савельевна. — Какие дешёвые манипуляции, как вам не стыдно!

— Может быть, эти манипуляции и впрямь стоят весьма недорого, однако их безусловная прелесть в том, что они работают! — парировал Леонид.

— Только в тех случаях, когда девушка действительно сохраняет интерес.

— А я уверяю, что это вовсе не обязательно! Дамы обладают натурой собственнической. Даже бросая кавалера, девушка желает, чтобы он остался по ней воздыхать. Если же он отказывается, более того, имеет наглость устраивать свою жизнь иначе, в обход её, это рассматривается как убыток. В хозяйстве убыло кавалеров! Что делает рачительная хозяйка? Разумеется, бросается в погоню за украденным! Не признаваясь даже сама себе в своих потешных целях, она изо всех сил старается попасться объекту на глаза, привлечь к себе внимание, заговорить. Она пытается как будто показать, что даже за него рада, но что и она сама совершенно без него счастлива. Тут главное этот первый успех не торопиться принимать за победу. Нет, продолжайте играть! Погрязшая в самообмане незадачливая femme fatale видит, что её чары, прежде работавшие безукоризненно, отныне не имеют над объектом никакой власти. Она впадает в панику. Ей нужно срочно получить подтверждение силы своей женственности. И тогда, когда она сделает свой первый робкий шаг к безумству и нарушению общественных норм, только тогда, не раньше, необходимо чуточку её поощрить…

— Леонид, вы омерзительны! Всё это такая чушь!

— Дорогая вы наша Анна Савельевна! Омерзителен не я, омерзительна человеческая природа. Но она у нас есть, от неё никуда не денешься. Можно либо её отрицать, как эти наивные спиритуалисты, либо использовать в своих интересах. Либо же, третий вариант, принимаемый большинством, это просто позволить природе использовать нас.

— Мне в жизни никогда ещё не было так стыдно, что я, во-первых, человек, а во-вторых, женщина…

— Уверяю, стыдиться здесь совершенно нечего!

— Господи, Леонид, да помолчите вы хоть минутку, я мозг почувствовать не могу! Войдите же в положение, я не специалист, я только сам учусь всему этому на практике, а вы создаёте обстановку невыносимую.

— Да, и хватит говорить о Татьяне, — подхватил Серебряков. — Не хочу ничего про неё слышать, решено, finita.

Леонид помолчал не дольше минуты, а казалось, что и меньше.

— Между прочим, господа, я рад вновь видеть вас лучшими друзьями! Но что за слухи о дуэли гуляют по академии?

— Не было никакой дуэли, молчите! — рявкнули хором мы с Серебряковым.

Нам не хотелось вспоминать эту дуэль, и мы мечтали о ней забыть как можно скорее, как о не самой приятной странице в наших биографиях.

Обнаружив на столе саквояж с дуэльными пистолетами, Серебряков заговорил так уверенно, что я даже не почувствовал возможности в его словах усомниться. Мы повздыхали, но выбора не было. Два аристократа, уважаемые люди приняли решение. За базар, как говорится, надо отвечать, зона трепачей не лю… Нет, немного не из той оперы, но суть плюс-минус такая.

Первым делом мы засели за стол писать завещания. Под это дело в кабинет заглянул Боря. Он со всем сочувствием и пониманием отнёсся к сложившейся ситуации и ушёл. Как позже выяснилось, он обо всём по секрету рассказал двум однокурсникам, и этого хватило, чтобы слух разнёсся по всей академии и достиг Фёдора Игнатьевича. Тот немедленно схватился за сердце и бросился ко мне.

Испорченный телефон сделал своё дело. Фёдор Игнатьевич ворвался в приёмную деканата стихийной магии и замер, тяжело дыша. Бышая секретарша Старцева, а ныне, видимо, моя дрожащей рукой перекрестила ректора.

— Не потерплю! — крикнул Фёдор Игнатьевич и распахнул дверь кабинета.

Там его встретил несгибаемый взгляд Диль, буквально закопавшейся в бумаги предыдущего владельца кабинета.

— А… Э… — Замер Фёдор Игнатьевич. Покрутил головой, не обнаружил ни меня, ни Серебрякова и спросил: — А вы, простите, кто?

Даже в совершенно диких ситуациях господин Соровский умудрялся действовать системно. Все его многочисленные таблички, регламентирующие поведение с различными людьми в различных обстоятельствах, работали безотказно. Было там, как ни странно, и такое: «Поведение при свидетелях с Диль».

По сути, вопрос господина Соровского означал примерно следующее: «Как позиционирует вас Александр Николаевич, что он про вас наврал, повторите это мне, чтобы я подхватил вашу легенду».

Диль всё это поняла моментально и доложилась:

— Дилемма Эдуардовна, личный помощник господина Александра Николаевича Соровского.

— Эдуардовна?

— Вы верно услышали, господин ректор.

Почему именно Эдуардовна, не знал никто. Ни Диль, ни Фёдор Игнатьевич, ни даже я, ляпнувший первое, что пришло в голову.

— Дилемма Эдуардовна, — сориентировался Фёдор Игнатьевич, — не соблаговолите объяснить, где мне следует искать Александра Николаевича?

— В его прежнем кабинете, полагаю.

— Премного! — выдохнул Фёдор Игнатьевич и бросился бежать. Тут же вернулся, вновь ворвался в кабинет и, посмотрев на Диль совершенно диким взглядом, громко прошептал: — Спасите его, он в опасности!

Диль исчезла моментально, однако в дальнейших событиях участия не принимала, в виду их специфики. Фёдор Игнатьевич же помчался к моему кабинету, смея испытывать надежду. Однако когда до нужной двери оставалось не больше пяти метров, из-за неё раздался пистолетный выстрел. Схватившись за сердце, Фёдор Игнатьевич затормозил и смертельно побледнел.

Всё это время в кабинете события развивались следующим образом. Мы дописали завещания, промокнули их и обменялись. Деликатно читать не стали. Задача была потом передать их родственникам покойного. Я всё своё имущество по-братски разделил между Танюхой и Даринкой. Долго думал о разных пропорциях, но в итоге плюнул и отписал поровну.