— Охохонюшки хо-хо… Вот прям так всё и вывалил?

— Это я ещё где-то на середине остановилась. Общий смысл его монолога сводился к тому, что ты — человек свободный, независимый и невероятно порядочный, кроме того, от природы чрезвычайно добрый. И будь на то твоё желание — к тебе очередь из невест выстроится. В то время как ей, если она откажет господину Серебрякову и с вами продолжит вести себя в подобном ключе, останется, быть может, один только Аляльев, да и тот, будем откровенны, в Татьяне заинтересован не сильно. Девушка она видная и яркая, да только этой яркостью все предпочитают издалека любоваться, вблизи больно уж характер обжигает.

— Н-да, Игнатьич, конечно, умеет вдарить… Редко, но метко. И что, она всё это выслушала и моментально превратилась в плюшевого зайчика?

— Нет, она сначала долго плакала, а потом стала злая. И тут как раз Серебряков пришёл, под тем предлогом, что искал тебя. Ну, она при Фёдоре Игнатьевиче ему всё и выложила. Что выходит замуж за тебя, и что решение её бесповоротно.

— Н-да, ясно, чего он в кабак такой невесёлый пришёл… Блин, ну, это мне как-то совсем не нравится. Испортили Танюху. Такой бенгальский огонёк был, а теперь что? С другой стороны, завтрак… Да, давай с тобой, Диль, позавтракаем, а потом уже будем решать.

— Можно мне яйцо?

— Разумеется, у меня тут ещё два есть. Давай, я тебе почищу, не пачкай руки.

После завтрака, более-менее оживший и переодевшийся, я спустился вниз и напоролся на Дармидонта.

— Вас Фёдор Игнатьевич просят-с…

— Стремлюсь к нему. Татьяна ушла уже?

— Ушла-с…

— Да не провожай ты меня, я дорогу знаю.

Фёдор Игнатьевич в кабинете спешно собирал портфель. Увидев меня, замедлился.

— Александр Николаевич…

— Доброго утра.

— Да-да, утро, разумеется, это всё, как уж заведено… Одним словом, есть у меня до вас просьба.

— У меня к вам встречная. Завязывайте Таньку кошмарить, ну что это такое, в самом деле. Знаете, как говорится: правду надо подавать, как полотенце, а не бить ею по лицу, будто бы ссаной тряпкой.

— По-моему, говорится несколько иначе, но я вас, полагаю, понял. Что ж, каюсь, да, я был жесток, но ведь тут положительно какой-то кошмар. И лучше сделаю ей больно я, чем это вынуждены будете сделать вы. В конце концов, я — отец, от меня никуда не денешься, а вот вам, рассорившись, будет жить под одной крышей невыносимо.

— Я, в общем, и съехать могу. Доход позволяет арендовать что-нибудь приличное неподалёку от работы. А то и купить в рассрочку. Полагаю, с учётом моей репутации, с кредитованием проблем не возникнет.

— Прошу, оставьте эти мысли, умоляю просто! Тут живёт эта девочка, имеющая определённые надежды, и Татьяна с ней занимается. Вас не будет — всё рассыплется, да, тут, я бы сказал, уже многое только на вас одном и держится.

— Я вас тоже люблю, Фёдор Игнатьевич.

— Приятно… слышать…

— А Таньку всё же больше не пугайте. Кому вообще нужна такая жена, которая на задних лапках ходит и только ищет, как бы услужить?

— Что значит, кому? Всем!

— Ну, может, и всем. А мне — неинтересно. Мне страсть нужна. Буйная. Чувственный фонтан искр!

— По-моему, раньше вы свои предпочтения касаемо женщин совершенно по-другому излагали…

— Это другое. Это я про других женщин говорил, в целом, абстрактно. А Татьяна — вещь конкретная. Я, понимаете ли, как скульптор. Да, я привык к определённому типу глины, с которым мне комфортно работать. Но вот мне в руки попадается слиток золота! Что правильнее: работать по золоту, или же вынудить золото обратиться в серую и невзрачную глину?

— Вот теперь, когда вы огорошили меня этим риторическим вопросом, я, в свою очередь, тоже вынужден спросить: какие у вас, наконец, намерения в отношение моей дочери? О том, что помолвку она разорвала, вы, полагаю, уже знаете. В вину вам этого ни коим образом не вменяю, и отвечать за это вы не должны, но просто так, для сведения.

— Намерения я озвучу.

— Когда же?

— Сегодня… Завтра. Не знаю. Я что сказать-то хотел: на службу сегодня не явлюсь. Всё равно занятий моих нет, так я тут один вопрос, тесно связанный, решить хочу.

Хотел я отыскать Серебрякова, поднять его, даже если для этого понадобится помощь некромантов, столь презираемых Борей, и выспросить, что же мы такого решили вчера насчёт всей этой истории. Что решение было принято — я прекрасно помнил, мы даже в честь этого на столе танцевали. Однако когда я со стола спрыгнул, подробности из памяти как-то вылетели.

— Решительно невозможно, и вы предупреждаете мою просьбу.

— Ах да, вы же с просьбы начинали…

— Как вы знаете, господин Старцев…

— Слышал, да.

— Место декана занять некому.

— А замдекана?

— Замдекана — это, собственно говоря, Арина Нафанаиловна и была.

— Надо же, как совпало…

— Я вас уверяю, там просто административная работа, вы, с вашими талантами, освоитесь моментально!

— Федор Игнатьевич, да вы смеётесь⁈ Это же факультет стихийной магии! Я-то к нему каким боком вообще?

— Вы, прошу меня извинить, по документам — маг-стихийник.

— Ну, может, конечно, и маг. Может, и стихийник. Но деканом⁈

— Поверьте, я бы с удовольствием поставил кого-то другого, но — некого! Видит бог, некого! И все коллеги, между прочим, задают мне вопрос один и тот же, а именно: когда я вас на эту должность поставлю. Вы, в некотором роде, знаменитость, и вашего возвышения, скажем так, ждут. Ну что вы на меня так хмуро смотрите? Это прибавка к зарплате и существеннейшая! А кроме того, вашу кафедру мы к стихийному факультету и припишем. Секретарь вам полагается. Заместителя сами назначите. И в случае чего — я вам помогу всенепременно. Соглашайтесь, Александр Николаевич, выручайте!

— Вот — жопа вы, Фёдор Игнатьевич, самая настоящая, уж простите за выражение.

— Спасибо! Спасибо, Сашенька, я вам так благодарен!

— Только я работать не буду всё равно.

— И не надо, конечно, не работайте. Да что там работать? Только портить всё. Там и Старцев не работал.

— А преподавание как же?

— Это я пока на себя беру. При всей моей вере в ваши таланты…

— И замечательно. И даже не претендую.

В свой родной обжитый кабинет я не пошёл. Сразу внедрился в кабинет Старцева. Там было весьма аскетично. Комнатка — чуть больше моей спальни. Диванчик имеется. Пожилая секретарша, узнав, что я пришёл княжить и владеть ею, долго молча меня крестила, глядя с такой благодарностью, что мне захотелось убежать. Я, разумеется, сдержался и всего лишь заперся в кабинете.

— Фух! Диль! Встань передо мной, как лист перед травой.

— Я тут.

— Вижу. А должна быть тут только одна нога, вторая же — там.

— В твоём кабинете? Чайник принести с вкусняшками?

— Вот знаешь, Диль, если бы ты не была фамильяром — я бы на тебе женился. Ты ж буквально мысли мои читаешь!

— Вовсе не читаю, а просто догадалась.

— Ай, ну тебя. Неси, в общем.

Пока Диль бегала, я быстро просмотрел бумаги на столе и нашёл дела в совершеннейшем упадке. Складывалось впечатление, что Старцев начал забивать на свои обязанности с первого сентября. Зрело что-то, кипело в его душе. Вот, например, списки по курсам. Тут подпись и печать ректора нужны. Это зачем тут лежит? Доклад в министерство об академических успехах — одна шапка напечатана на машинке. Заявление на академический отпуск, две недели назад подано, судя по дате. Портрет юной красавицы… Ба, постойте, да это же Арина Нафанаиловна! Вот так-так. Было из-за чего на дуэль-то пойти. Эк ее жизнь без любви истрепала да измочалила. Ну, ничего, глядишь, в медовом месяце ещё реабилитируется, наверстают там всё, что можно и нельзя.

— Вот, прошу: чайник, печенье, чашки твои все, а ещё там Вадим Игоревич стену испортил и спит.

— Сте… Чего⁈

— На диванчике твоём спит, пледом укрывшись.

— Так, стоп. Это уже интересно, я вынужден сам разобраться. Ты, Диль, садись и постарайся во всё это вникнуть, положи срочное отдельно, а что может подождать — ещё более отдельно.