— Пожалуйста-пожалуйста, там, знаете, и диванчик имеется.
— Найду!
Я вернулся к иномирной полке, вернул «Пиранью» и взял нечто более близкое к моим интересам. Уселся на диванчик, открыл книжку, полюбовался фиолетовыми штампами на форзаце. Их было два: один — обычный, библиотечный, которыми были проштампованы все книги без исключения, а второй — посерьёзнее. Он гласил: «Данный матѣрiалъ (кнiга) произвѣдёнъ носитѣлѣмъ знанiй, моралѣй и цѣнностѣй инаго мира и не можѣтъ считаться литѣратурой. Чтѣнiя допустимо исключитѣльно въ ознакомитѣльныхъ цѣляхъ».
— Вот и ознакомимся, — сказал я, переворачивая страницу. — А то мало ли, что там такое может быть. А мы не ознакомлены. А вдруг война? Врага нужно знать в лицо.
Привычный бесхитростный образный ряд, перемешавшись со знакомыми поворотами сюжета, легко втянул меня в столь мною любимое состояние транса. Пока несчастная героиня мыкалась среди высокомерных эльфиских аристократов в поисках счастья, некоторая часть моего мозга пыталась обработать очередные перипетии моей невероятно сложной жизни и сгенерировать хотя бы приблизительный план действия на ближайшее время.
Итак, господин Жидкий хочет причинить мне зло, как в своё время пытался Дмитриев. Но если Дмитриев был мелкой, в сущности, сошкой, и щелчка пальцев Серебрякова хватило, чтобы лишить его всех возможностей под меня копать, то Жидкий — это, на минуточку, прокурор. Тут, боюсь, принцип «я — аристократ, а ты кто такой?» не сработает. И аристократы в рудниках кирками машут, не брезгуют.
С другой стороны — ну а что он такого может на меня нарыть? Или на кого-то другого. Максимум — расколет бывших жителей деревни, что не было там никогда никакого Александра Николаевича. Был, мол, один, но умер во младенчестве, да и Николаевич из него весьма сомнительный. Но это всё — слова, да и только. Я всегда смогу сказать, что это у них в головах от источника помутилось. Да и вряд ли, откровенно говоря, деревенские будут меня сдавать. То, что спас их от смерти от голода и истощения именно я — сомнений не вызывает. Деревенька была вялая, земля плохая, концы с концами там с трудом сводили. Теперь же получат нормальное жильё, работу, деньги какие-никакие. В общем, вряд ли там сейчас хоть кто-то жалуется на судьбу и держит на меня зуб.
Никаких доказательств призыва меня из иного мира найти не получится. Всё, что при мне тогда было, давно сожжено и уничтожено, молнию от джинсов Диль надёжно спрятала. Даже если у Соровских найдут-таки иномирную литературу — ну, не смертельно. Во-первых, ко мне это привязать сложно, скажем, на помойке нашли и забрали из жалости. А во-вторых, ну, проштампуют. Ну, на худой конец, изымут. Пальцем погрозят. Вряд ли Жидкого это удовлетворит.
Магия Ананке? Нет у меня никаких книг по ней. Всё теперь в памяти Диль, куда доступа ни у кого нет и быть не может. Свидетельствовать против меня фамильярка тоже не станет. А кроме нас двоих об этом никто не знает и знать не может.
По всему выходит, что бояться мне нечего. Но Дмитриев прав: расслабляться не надо. Надо просто сохранять внутреннюю готовность. Так что просто подождём, пока Жидкий сделает ход. И тогда уже на него ответим сообразно.
Я кивнул своим мыслям и перевернул страницу. Дальше… Дальше у нас детский лепет заканчивается и начинается самое страшное. Свадебная решимость Татьяны. Сказать, что она сделала мне предложение, было, конечно, нельзя. Она дала мне понять — совершенно недвусмысленно — что предложение должен сделать я, а она со своей стороны его охотно примет.
Видит бог, я пытался быть честным и взрослым. Я объяснил Таньке, что с её стороны это — просто нежелание выходить из зоны комфорта, что это нечто сродни комплексу Электры, что однажды она неизбежно повзрослеет психологически и об этом решении пожалеет. Из всего этого Танька услышала только то, что свадьбе быть. Ну, раз уж ей придётся жалеть о решении — значит, я по умолчанию согласен это её решение поддержать, иначе жалеть-то будет не о чем.
Она запрыгала от радости, поцеловала меня самым откровенным образом и ускакала из гостиной делиться радостью с домашними.
Домашних было, прямо скажем, не очень много. Дармидонт испытывал эмоции только когда читал о слонах. Даринка пришла в восторг и стала сочинять, какое платье себе пошьёт и как будет подружкой невесты. Фёдор Игнатьевич схватился за голову и возопил.
Я всё это время стоял неподвижно посреди гостиной, слишком ошарашенный, чтобы даже связно мыслить. И только когда услышал вопль Фёдора Игнатьевича, немного пришёл в себя и сказал: «Стоп. Что?»
Но некому было ответить на мой философский вопрос, увы. Так он и канул в небытие. И вот я здесь, в библиотеке. Как всегда. Хорошо тут. Уютно. Не хочу я ничего решать, я хочу сидеть на диванчике и читать книжку. Вот если бы ещё кто-нибудь принёс чаю, да с печеньками… Лучше, конечно, с пряниками от серебряковской кухарки.
А дело, между прочим, поворачивается так, что я, быть может, вовсе уже никогда этих пряников не отведаю. Хорошо ещё, если тем Вадим Игоревич и ограничится, это уже страшные меры с его стороны. Но он ведь не ограничится. Он дуэль затеет. А дуэль — штука печальная.
— Вот вы где, Александр Николаевич!
Я с тоской поднял взгляд от страницы. Кто тут осмелился нарушить мой покой? А, ну да, ну да. Вот они, три всадника апокалипсиса. Анна Савельевна, Леонид и Боря, студентик мой, отдувающийся за весь мужеский пол на курсе по магии мельчайших частиц.
— Нигде-то от вас не скроешься, — вздохнул я. — Чем обязан?
Как выяснилось, обязан я был ровным счётом ничем. К Леониду пришли из лечебницы, задарили бутылку ароматного янтарного бальзама и сказали, что есть некоторые сложные случаи, в которых можно было бы поучаствовать нашей славной команде. Бурлящий энергией Леонид отыскал Кунгурцеву. Та тоже была не прочь отвлечься от академической рутины и сделать доброе дело. Вдвоём они пошли искать меня, по дороге случайно столкнувшись с Борей.
Боря же вовсе пришёл ко мне с чем-то странным, непонятным, бог знает, почему ко мне и именно сейчас, но, тем не менее. Учился он на спиритуалистическом факультете и собирался с однокурсниками устроить сеанс связи с потусторонним миром. Меня приглашали в качестве почётного гостя.
— Заманчиво, — сказал я, выслушав все стороны. — Имею, значит, возможность влиять на сюжет… Если хотите лечить людей — идите налево, если хотите вызывать духов — идите направо. А если не хотите ни налево, ни направо, то идите прямо и решайте свои семейные вопросы…
— А какие у вас семейные вопросы, простите за бестактность? — удивилась Анна Савельевна.
— Я вам на этот вопрос позже отвечу, сегодня ночью, например.
Леонид с Борей хором сказали: «Ого!», а Анна Савельевна покраснела и поторопилась перевести тему:
— Вы не слышали наши последние горячие новости?
— Боюсь, что нет, мне тут новостей и так хватает…
— Это касается Семёна Дмитриевича.
— Только не говорите, что рецидив!
— Нет-нет, он полностью исцелился, всё великолепно. Однако сей до недавних пор предсказуемый и скучный человек сотворил нечто вовсе уж невероятное. Они с Ариной Нафанаиловной тайно поженились и уехали в свадебное путешествие. Ни отпусков не оформили, ничего. Просто бросили всё — и уехали. Сегодня выяснилось. Фёдор Игнатьевич в ужасе, студенты, разумеется, в восторге.
Вот это поворот… Вот это, видимо, и есть те самые последствия, о которых предупреждала Диль. Ну что ж, не так всё страшно. Если ограничится такими проблемами — можно выдохнуть и перекреститься.
— Заменить их толком некем, и вакансия заместителя ректора до сих пор открыта. А сам Фёдор Игнатьевич вынужден был срочно заменить Арину Нафанаиловну непосредственно собой. Что само по себе событие, он уже год не преподавал.
Тут к трём всадникам добавился четвёртый — Порфирий Петрович. Он, проходя мимо со стопкой книг, остановился, посмотрел на меня задумчиво и сказал:
— Знаете, а насчёт кабака после работы — хорошая идея. Только вы платите, само собой.
