— Эту, Георгий Ефимович?

— Нет-нет, милочка, дальше, дальше.

— Так может быть, лестницу подвинем?

— Нет-нет, ты достанешь.

После каждой фразы библиотекарь облизывал губы. Глаза его были прикованы к подъюбочному пространству подчинённой так, будто там демонстрировали новый сезон нежно любимого сериала. Янина Лобзиковна вынужденно приподняла одну ногу, чтобы удержать баланс, и Георгий Ефимович с удовольствием хрюкнул.

— Эту? — прокряхтела помощница библиотекаря.

— Да, милая, эту. Тяни её, тяни!

Я подождал, пока Янина Лобзиковна вытянет нужную книгу. Вмешаться хотелось раньше, однако по технике безопасности я предпочёл подкараулить момент, когда дама будет твёрдо стоять на двух ногах. Уже тогда сказал:

— Вы арестованы.

— А-а-а⁈ — заорал, подпрыгнув, библиотекарь и повернулся ко мне. — Что такое⁈ Вы кто? Как вы смеете⁈

— Поднимите руки вверх и пойте «Боже, царя храни», пока вас окружают.

— Что-о-о⁈

Янина Лобзиковна ловко спустилась с лестницы и улыбнулась мне.

— Это Александр Николаевич, преподаватель…

— А-а-а, это тот, который натравил на меня невоспитанных мальчишек! Ну здрасьте-здрасьте, дорогой вы наш господинчик. А здесь у нас абы кто не ходит, между прочим, здесь у нас только сотрудники. Потрудитесь-ка очистить помещение.

— Да это вы потрудитесь, Георгий батькович. Сотрудником библиотеки вы более не являетесь. Вот, извольте ознакомиться, приказ о вашем увольнении по причине несоответствия должности. За расчётом обратитесь в кассу, всего вам самого наилучшего.

В руке у меня и в самом деле был приказ, подписанный Фёдором Игнатьевичем. Ну а что я, шутки шутить, что ли, буду! Нет, я буду, конечно, но не с такими же персонажами.

Георгию Ефимовичу потребовалось время, чтобы осознать. Он скользнул по документу в моей руке нетрезвым взглядом, открыл рот, закрыл, снова открыл и заорал, брызгая слюной:

— Меня? Я⁈ Да размечтался! Вон отсюда! Все — вон!

Я это «все» принял на свой счёт. Ну, мало ли, в глазах у человека четверится, кто я такой, чтоб осуждать. Вскоре понял, что ошибся. Потому что разгневанный Георгий полез на меня с кулаками.

Ничего предпринять я не успел. Мимо меня быстро что-то переместилось, и буквально в следующую секунду Георгий Ефимович очутился на полу, хрипя и каркая. А сверху, заломив ему за спину руку и для верности подперев коленом спину восседал Порфирий Петрович, который не пьянствовал, судя по лицу, уже как минимум четыре дня.

— А что это у вас тут такое происходит? — спросил он. — Мне охранник велел вас тут искать, Александр Николаевич.

— Да всё уже, собственно, произошло. Янина Лобзиковна, принимайте хозяйство. Приказом Фёдора Игнатьевича Соровского вы назначены библиотекарем с сего дня, с соответствующей прибавкой к жалованью и закономерным повышением в табели о рангах. Моё вам уважение.

— Я? Но как же я…

— А вам будет помогать вот этот крепкий мужчина. Знакомьтесь, Порфирий Петрович Дмитриев, помощник библиотекаря, ваш подчинённый. В обиду не даст, как вы могли заметить. Ростом обладает более высоким, нежели ваш, так что никаких трудностей с добыванием труднодоступной литературы испытывать не будет. Поздравляю вас, Порфирий Петрович, со вступлением в должность. Будете, как я уже сказал, возвращать кармический долг — содержать книги в порядке. А то, что вы свою карьеру с подвига начали — это мы тоже зафиксируем, это немаловажно. Похвальное письмо будет, возможно, премия. И в любом случае это ярчайшее свидетельство того, что прежняя ваша жизнь не сгорела бессмысленно и безвозвратно, а оставила по себе важные навыки, которые и дальше будут вам помогать. Нам не дано предугадать, какие у Всевышнего планы на наш счёт, но вот в такие минуты, как эта, мы понимаем, что все события, подстерегающие нас на жизненном пути, нужны для того, чтобы привести нас в то место и время, в таком состоянии, в которых только и было необходимо… Кажется, я запутался в хитросплетениях сентенции, во всяком случае, утратил нить. Старею, слабею умом, увы… Но суть вы все поняли. Порфирий Петрович, отпустите безработного, позвольте ему уйти, если он соблаговолит сделать это без…

Георгий Ефимович не соблаговолил. Ярость его душила. Он почему-то думал, что сможет врукопашную отбить себе всё, чего его лишили. Пришлось звать полицию, оформлять… Однако закончилось всё хорошо. Порфирий Петрович с энтузиазмом включился в новую работу. И судя по тому, как светился взгляд Янины Лобзиковны, когда я спустя пару дней вновь заглянул в библиотеку, её жизнь тоже многажды улучшилась.

— Нашла, — сказала Диль, прерывая мой, в целом, оконченный рассказ и ткнула пальцем в голограммы, которые демонстрировали очередной безбожно увеличенный разрез двух разных мозгов. — Вот, видите? Это базальные ганглии. У Леонида они постоянно активны, а у Семёна Дмитриевича как будто вовсе заморожены. При этом ткани очевидно живые. Если бы были мёртвыми, мы бы говорили о болезни Паркинсона, однако здесь некроза не наблюдается.

— И как же нам дальше быть? — спросила Анна Савельевна.

На этот вопрос ответил Леонид на следующий день.

— Я бы разрядик дал, н-да-с, — сказал он, когда Анна Савельевна показала ему нужное место на голограмме.

— Разрядик? — спросил я.

— Именно. Это мы умеем. Маги-целители, имею в виду. В случае слабого сердцебиения, к примеру, запустить — это мы можем, да-с. Здесь, конечно, послабее нужен разряд, однако без него не обойтись.

— И одновременно ментальное тело выправить, — добавил Серебряков, также внимательно глядящий на иллюзию. — С моей стороны — пара пустяков.

— Ещё нужно будет связь обеспечить, — напомнил я.

— Соглашусь, немного больше пары пустяков… Но справлюсь. Когда приступим?

И вот, мы приступили. Палату нашу на этот раз никто не занимал, так что мы в неё внедрились без проблем. Заперли дверь, чтоб никто не мешал. Помочь всё равно ведь не смогут. Мы если облажаемся, так там только сам Господь всемогущий помочь сумеет, а ему дверь не помеха.

— Ну, начали, — сказал я и возложил персты на виски покорно закрывшего глаза Семёна Дмитриевича.

Дальше эмоций не было. Всё отрепетировали, всё знали, только время от времени шёпотом друг другу говорили о начале нового этапа.

— Так, получаю доступ к мозгу… Есть доступ.

— Вижу, передаю картинку.

— Приняла, создаю иллюзию.

— Увидел. Ганглии, пожалуйста. Так, увеличить. Приступаю к воздействию на иллюзию.

— Есть воздействие, отметила.

— Забираю впечатление. Передаю.

— Принял.

— Погружаю пациента в трансовое состояние. Делаю внушение.

— Импульс готов. Актуальность изображения?

— Поддерживается.

— Мы готовы?

— Да.

— На счёт три. Раз, два, три. Импульс!

— Ментальное тело выправлено.

— Ганглии функционируют!

— Это победа, дама и господа. Это — победа.

— Не торопитесь, Александр Николаевич, сейчас я попытаюсь привести пациента в сознание.

Семён Дмитриевич открыл глаза и секунд десять непонимающе смотрел на наши обеспокоенные лица. Когда мы уже пришли в полнейшее отчаяние и готовы были посыпать головы пеплом, ибо убили, безвозвратно убили всё, что было ещё сколько-нибудь живым в человеке, он открыл рот и сказал:

— Господа… и дама. Я в неоплатном долгу перед вами. Если бы я только мог словами передать то, что я сейчас чувствую! Вообразите человека, который всю жизнь ходил, согнувшись под страшной тяжестью, и теперь вдруг получил возможность выпрямить спину, расправить плечи! А чувствую себя как Атлант, переложивший небесный свод на плечи Геракла! Вы, вы — мой Геракл, Александр Николаевич! Вы один меня услышали, вы протянули мне руку!

Я улыбнулся, сел на имеющийся рядом стульчик и вырубился от общего упадка сил и магического перенапряжения. В себя пришёл на диванчике в своём кабинете. Был вечер, на столе горела лампа, а по кабинету ходил чем-то чрезвычайно озабоченный Фёдор Игнатьевич.

— Очнулись? Ну, слава богу! В гроб вы меня сведёте своими чудесами, Александр Николаевич.