Гийом вошёл без шума и остановился в дверях.

— Он не нашёл, к чему прицепиться, — сказал он.

— Он нашёл, — спокойно ответила Наташа. — Просто пока выбирает, как это подать.

Гийом подошёл ближе. Его ладони легли ей на плечи — уверенно, тёпло. Не как объятие ради нежности. Как жест: я здесь, и ты не одна.

Наташа повернулась к нему лицом и вдруг почувствовала, как усталость превращается в желание — не резкое, а глубокое. Желание спрятаться в близости, как в укрытии.

— Я сегодня держалась, — сказала она тихо.

— Я видел, — ответил он.

— И?

— И я горжусь тобой, — сказал Гийом просто.

Эти слова ударили сильнее, чем угрозы посланника. Наташа на секунду замерла — и в следующую секунду сама потянулась к нему.

Поцелуй получился не «как вчера». Он был другим: более взрослым, более спокойным и оттого более горячим. В нём не было проверки — только признание: мы уже вместе, и это правда.

Гийом прижал её к себе крепче, пальцы прошли по её волосам, задержались на затылке, будто он боялся отпустить и потерять её на следующем вдохе.

Наташа отстранилась на мгновение, смотря ему в глаза.

— Не обещай мне, что будет легко, — сказала она.

— Я не лгу, — ответил он. — Легко не будет.

— Тогда просто будь.

Он снова поцеловал её — коротко, почти жёстко, как печать.

— Я здесь, — сказал он. — И завтра тоже.

А завтра уже стояло у порога — с чужими глазами, чужой властью и вопросом: выдержит ли их дом первое настоящее давление.

Ночь после ухода посланника была тревожной не из-за страха — из-за ожидания. Наташа чувствовала его физически: в том, как дольше обычного не гасли огни в домах работников, как сторожевые собаки то и дело поднимали головы, прислушиваясь к дороге, как даже ветер будто бы стал осторожнее, обходя усадьбу стороной.

Она вышла во двор ближе к полуночи. Небо было чистым, звёзды — острыми, будто кто-то рассыпал над головой горсть стеклянных осколков. В такие ночи будущее всегда казалось ближе, чем обычно.

Гийом сидел на ступенях, проверяя ремни на снаряжении. Делал это не потому, что было нужно, а потому, что руки должны быть заняты, когда голова работает слишком быстро.

— Он не уедет завтра, — сказала Наташа, не спрашивая.

— Нет, — согласился он. — Он останется. И пришлёт весть.

— Значит, нас будут взвешивать, — спокойно сказала она. — Не сегодня. Но скоро.

Гийом посмотрел на неё снизу вверх.

— Ты не отступишь.

— Нет.

— Тогда они либо согласятся, либо попробуют сломать.

Наташа усмехнулась — коротко, без веселья.

— Пусть попробуют. Мне шестьдесят лет опыта за плечами. И вторая молодость в теле. Я не для того сюда попала, чтобы уступать первому вежливому шакалу в плаще.

Он встал и оказался совсем близко. Так близко, что разговор сам собой перешёл в тишину.

— Ты понимаешь, — сказал он тихо, — что если дело дойдёт до открытого давления, тебе придётся выбрать: быть мягкой или быть жёсткой.

— Я умею быть разумной, — ответила она. — А разум иногда жёстче кулака.

Он смотрел на неё долго. Потом вдруг провёл большим пальцем по её скуле — жест почти интимный, почти неуместный в этой ночи, но оттого особенно сильный.

— Ты страшная женщина, Наташа.

— Я знаю, — спокойно сказала она. — И мне это нравится.

Он усмехнулся — впервые за день по-настоящему.

Утро подтвердило их ожидания.

Посланник не уехал. Более того — к полудню в усадьбе появились двое новых людей. Не слуги, не стража. Люди «смотреть и запоминать». Они не мешали, не задавали прямых вопросов, но Наташа видела, как их взгляды цеплялись за всё: за счёт зерна, за порядок во дворе, за то, как работники слушают её, а не старших по возрасту мужчин.

— Нас считают, — сказала Шура вечером, отодвигая миску. — Не людей. Возможности.

— Пусть считают, — ответила Наташа. — Мы уже больше, чем они думают.

— И это их пугает, — добавила Шура. — Особенно то, что мы не прячемся.

Наташа кивнула. Это была правда. Они не строили подполье. Не скрывали доходы. Не унижались. Они жили так, будто имеют право.

А право — самая раздражающая вещь для тех, кто привык раздавать его по капле.

К концу дня посланник подошёл сам. Без свиты. Без плаща.

— Вы понимаете, — сказал он, — что вас могут попытаться подчинить. Через налоги. Через обязательства. Через «покровительство».

— Я понимаю, — спокойно ответила Наташа. — И понимаю, что покровительство всегда заканчивается тем, что тебя начинают доить.

Он усмехнулся.

— Вы прямолинейны.

— Я экономлю время.

Он посмотрел на неё долгим взглядом.

— Сеньор не любит, когда у него под боком появляется сила, которая не просит разрешения.

— Тогда пусть научится жить с этим, — ответила Наташа. — Или договариваться.

— Вы предлагаете договор? — уточнил он.

— Я предлагаю сотрудничество, — сказала она. — Вы получаете стабильную землю, доход и порядок. Мы — возможность работать без удавки. Все в выигрыше. Кроме тех, кто привык брать ничего не давая.

Посланник молчал. Потом медленно кивнул.

— Я передам.

— Передайте, — сказала Наташа. — И добавьте, что мы не торгуемся под угрозами. Мы торгуемся под здравым смыслом.

Когда он ушёл, Шура выдохнула:

— Ну что, сестра. Похоже, мы выросли.

Наташа посмотрела на дом, на землю, на людей, которые уже не оглядывались, когда она проходила мимо.

— Нет, — сказала она тихо. — Мы просто встали на своё место.

Гийом подошёл сзади и положил ладони ей на талию. Не скрываясь. Не таясь. Уже не нужно было.

— И теперь, — сказал он ей на ухо, — нас будут либо уважать, либо бояться.