— Ешьте, товарищи, не стесняйтесь, — улыбался Василий, явно довольный произведённым эффектом. — Сегодня день будет долгий, надо силы набираться.

Доклад Ивана Петровича был очень коротким, всего два слова:

— Мы готовы.

Мой ответ был таким же:

— Тогда начинайте.

В начале седьмого мы подъехали к «Красному Октябрю». Каково же было моё изумление, когда я увидел, что на нашем участке ремонта разбитой немецкой техники работа идёт полным ходом. Слышался лязг металла, звук работы сварочного аппарата, чьи-то команды. Несколько человек возились с полугусеничным транспортёром, кто-то разбирал двигатель на импровизированном верстаке.

Руководил ими естественно Дмитрий Петрович Кошелев, главный инженер горстройтреста.

— Как это всё понимать, Дмитрий Петрович? — я изобразил в своём вопросе недоумение.

— Решили проявить инициативу, Георгий Васильевич, — Кошелев меня отлично понял и ответил мне в стиле «рады стараться».

Но сразу же эту маску отложил и продолжил серьёзно:

— Вчера на совещании решили, что работать надо круглосуточно, за счёт непрерывности производства выработка достаточно существенно повысится. А вам Аня не дала позвонить.

— Это как не дала позвонить? — я даже растерялся от такого заявления.

Кошелев на мой вопрос не ответил, как-то странно посмотрев на меня. И я понял, что он жалеет, что сказал про Анну Николаевну. Вряд ли главный инженер треста какую-нибудь другую женщину назвал бы Аней. Что-то здесь было не так, какая-то история, о которой я пока не знал, но которая явно имела значение.

В этот момент на нашей площадке появился директор «Красного Октября» Павел Петрович Матевосян со своей свитой. Увидев меня, они направились к нам. Матевосян шёл уверенно, несмотря на раннее утро, выглядел бодрым и собранным.

Павел Петрович поздоровался со мной, как со старым знакомым, и сразу же заговорил о деле.

— Производство ваших протезов, Георгий Васильевич, мы, считай, уже наладили. Конечно, не в таких масштабах, как хотелось бы, но всему своё время. Пришло распоряжение восемьдесят процентов выпуска отправлять в Москву, и уже интересуются перспективами наращивания их производства.

— Это хорошая новость, — кивнул я. — Значит, дело пошло.

— Ещё как.

Разговор на протезную тему был прерван выскочившим, как из-под земли, коренастым мужичком в замасленном советском танковом комбинезоне.

Он коротко кивнул головой, здороваясь с незнакомыми ему людьми, и тут же затараторил, обращаясь персонально к Кошелеву:

— Товарищ майор, мы там такое нашли! Вам, Дмитрий Петрович, надо срочно посмотреть.

Мы невольно заулыбались. Скорее всего, это был кто-то из бывших сослуживцев Кошелева, попавших в плен уже под Сталинградом, которых он встретил среди прибывшего вчера спецконтингента.

— А товарищам Матевосяну и Хабарову можно посмотреть, — сдерживая смех, спросил Кошелев, — или это секретно, только мне?

— Вот и за это тоже мы вас, Дмитрий Петрович, всегда любили и уважали.

— Это что ты, Степанов, имеешь в виду? — удивился Кошелев.

— За ваше чувство юмора.

На площадке разбитой техники уже натащили много чего, и естественно начались большие и маленькие неожиданности. Никакого всеевропейского зверинца, как можно было ожидать, пока не наблюдается, в Сталинграде были только немецкие части, которые обходились техникой, произведённой в самой Германии и Чехии. Но наверняка скоро повезут разбитое с просторов юга России, и там наверняка чего только не будет.

Но неожиданности всё равно начались уже сейчас, и посмотреть на одну из них и предложил ремонтник Степанов. Ею оказался небольшой уголок, как это ни удивительно, нашей техники.

Когда я это увидел, у меня даже дыхание перехватило: пять полуторок, две «эмки» и четыре «Студебеккера»! Как армейская автомобильная служба могла такое проглядеть? Конечно, все они прилично разбиты, особенно полуторки, но всё равно их наши военные уже должны были оприходовать и эвакуировать для ремонта и восстановления.

Я, честно говоря, был озадачен увиденным и откровенно не знал, что делать. Выход из этой, по моему мнению, тупиковой ситуации предложил директор завода.

— Не создавайте, товарищи, проблему на ровном месте. Составляйте, как положено, акты о техническом состоянии найденной техники и начинайте её восстановление. И параллельно обратитесь в автомобильную службу группы войск. Думаю, вопрос быстро решится. Им сейчас тоже техника нужна, но не в таком виде. А вы восстановите и если что просто передадите. Все будут довольны.

Кошелев тут же занялся организацией ремонта найденной техники, а я задержался с Матевосяном.

— Сейчас главное решить все оргвопросы с «Баррикадами», а потом в ближайшие недели Москва примет решение о скорейшем восстановлении нашего завода, — начал он мне рассказывать свои перспективы. — Вопрос это почти решённый, осталось только проработать детали. К нам направят крупные строительные организации. И думаю, что огромное количество металлолома, который сейчас на полях, пойдёт в наши печи. Твой участок заводу будет очень нужен и станет одним из наших цехов. Поэтому мы вам уже сейчас начнём помогать с его строительством и оборудованием. Часть рабочих, а то и всех, постепенно сможешь отсюда забрать. И будет очень здорово, если наш жилой фонд хотя бы немного восстановишь.

Я посмотрел на часы. Павел Петрович, в отличие от некоторых, на мой жест отреагировал адекватно, только поинтересовался:

— Куда в такой ранний час спешишь?

— Хочу перед тем, как в трест ехать, на «Баррикады» заехать. Я ведь до сих пор даже с директором не познакомился. Дважды специально приезжали, оба раза неудачно.

Матевосян засмеялся и развёл руками.

— А что ты хотел, чтобы тебя там с хлебом-солью встречали? У них, мой дорогой, положение хоть караул кричи. Сергею Васильевичу не до бесед, ему уже жёсткие планы с Москвы спускают. И с пустыми руками к нему лучше не соваться. Вот у тебя сейчас есть, что ему предложить, поэтому теперь можно к ним ехать. Только попозже и договорись о встрече, утром он весь в совещаниях и в звонках, — Павел Петрович протянул мне руку в знак того, что пора расходиться. Лясы точить можно до бесконечности, а надо делать дело, тем более что в пределах видимости уже маячили его нетерпеливые подчинённые, ожидающие, когда он освободится.

Я скорректировал свои планы и решил сначала поехать в трест, а лишь затем, предварительно созвонившись, наконец-то ехать знакомиться с Шачиным Василием Сергеевичем, директором завода № 221 («Баррикады»).

Но прежде чем покинуть нашу ремонтную площадку, я ещё раз поговорил с Кошелевым.

— Давай, Дмитрий Петрович, определяемся. Что ты будешь делать в первую очередь? Спрос с нас ежесуточный, поэтому доложи о твоем плане на сегодня, — у меня на самом деле волосы чуть ли не буквально дыбом вставали от своих слов.

Это какое-то завиральство, требовать реальной отдачи уже на следующий день после начала работы. Но страшная реальность такова, что мы должны показывать реальные результаты ежедневно, иначе ситуация в Сталинграде только ухудшится. До высшей меры дело, конечно, не дойдёт, но кто-то точно пойдёт по этапу, возможно, и я в том числе. А самое главное, рухнут все мои планы на корню изменить отношение к сталинградскому спецконтингенту.

Но Кошелев, похоже, всё отлично понимает, и мои слова его не удивили.

— Я всё понимаю, Георгий Васильевич. Поэтому мы попробуем прыгнуть выше головы. В том, что эту технику не эвакуировали, как положено, ничьей вины нет. Один из моих бойцов в плен попал, когда во время боёв мы пытались эвакуировать подбитые танки, и немцы его припахали как раз, — Кошелев скривился в ухмылке, — можно сказать, по специальности. Они уже после окружения сколотили бригаду из наших пленных и зачем-то заставили часть нашей захваченной техники стащить в одну из балок на окраине города, ловушку какую-то для наших готовили. С расстрелом у немчуры как-то не сложилось, и их успели освободить, правда, сидели в каком-то подвале пятьдесят человек неделю без маковой росинки во рту. Балку ту немцы основательно заминировали, снегом она была занесена основательно, необходимости лезть туда сломя голову не было, вот поэтому и пропустили.