Теперь тело.

Я огляделся. Лианы. Толстые, жирные, они висели повсюду. Я подтащил высохшее тело к самой густой паутине из них. Как только ветви коснулись ткани, они ожили. Не быстро, а лениво, как питоны после еды. Обвили запястья, лодыжки, шею и потащили в тень, под сенью чёрных листьев. Через мгновение от Корвина не осталось и следа — лишь слегка шевелящаяся завеса из растений. И тишина.

Я отряхнул руки. Ладони были сухие. На них не осталось ничего. Ни крови, ни пыли. Только лёгкое покалывание — след чужой, теперь уже моей, силы. И я вернулся к месту ритуала.

Именно тогда за спиной раздался голос. Чистый, любопытный, без единой нотки страха.

— Кайран Вейл? Что ты здесь делаешь?

Я медленно обернулся. В арке, залитой тусклым светом, стояла Бэлла Ситцен. Её сизая мантия почти сливалась с полумраком, но глаза внимательные, горели как два осколка льда. Она смотрела прямо на меня, а потом её взгляд медленно, очень медленно, скользнул к тому месту, где только что копался Корвин.

— Я, — сказал я, и голос прозвучал у меня на удивление ровно, — заблудился. Думал здесь можно пройти к аудитории профессора Вербуса, Он будет у нас вести «Договорное право».

Она не улыбнулась. Её губы лишь слегка тронулись.

— Куда? А, факультет… — повторила она без интонации. — М что? Через Оранжерею плотоядных тропейских лиан. Оригинальный маршрут. А где тут Корвин? Я видела, что он сюда направлялся.

Она покрутила головой, но так никого и не нашла. Я почувствовал, как сытость внутри меня замерла, сменившись насторожённостью. Холодной и острой.

— Даже не представляю, я его тут не видел. — ответил я, и обойдя девушку, направился к выходу.

— Вэйл! — окрикнула она меня, это было куда громче, чем ожидаешь от адепта Дома Шёпота. — Что это?

— Где? — я повернулся к девушке, меня чуть пот не прошиб, но я вспомнил, что улик рядом быть не могло.

Там, где было дерево с ребристым стволом, очень похожим на скелет, теперь было очень похоже на скульптуру парня. Хоть и из дерева, но было выполнено детально. Настолько, что это дерево можно принять за человека, просто покрытого тонкой корой.

— Оно… шевелится, — прошептала Бэлла, и в её голосе впервые прозвучал не холодный анализ, а щемящее отчаяние. — Будто дышит. Смотри, кора на… на груди приподнимается.

Она была права. Мерзкое подобие человеческого силуэта пульсировало слабым, но ритмичным движением. Это уже не было случайным узором. Слишком уж похоже.

Она задела ногой склянку, и несколько капель зелья цвета ржавчины вылились на мох, мгновенно впитавшись. Бэлла наклонилась, подхватила склянку, прочла этикетку.

— «Усилитель корневой структуры… с витальным связующим», — её голос дрогнул. — Это не для растений. Это… стабилизатор для пересадки. Для удержания жизненной сущности в чуждом носителе. Боже правый, он пытался…

Она подняла на меня глаза, и в них бушевала буря: ужас, догадка, какая-то дикая, почти безумная надежда.

— Он пытался привить себе что-то древесное для устойчивости. Но что-то пошло не так. Сила пошла в обратную сторону. Дерево… оно вобрало его форму. Его… витальность.

Она шагнула к пульсирующему стволу, не боясь, протянула руку, но не коснулась.

— Он не исчез. Он… здесь. В ловушке. Его можно вытащить. Надо найти кого-то, кто разбирается в витальных связях! Сейчас же!

Её слова резали мне сознание как нож. Я думал, что покончил с проблемой. Оказалось, я её законсервировал в самом неподходящем месте. Если бы это был и правда Корвин, и его сейчас спасут… Первое, что он скажет — это про меня. Про прикосновение. Про опустошение. Но это точно был не он. Черты лица на стволе дерева были удивительно реальными. Будто «Маска Смерти», снятая с умершего человека. И это точно был не Корвин, память на лица у меня была хорошая.

— Бэлла, подожди, — моя рука сама потянулась, чтобы схватить её за локоть, но я вовремя остановился. — Ты на уроки не собираешься? Получить прогул в первый же день, в этом месте… Это опасно.

— Опасно оставить человека в таком состоянии! — она выпрямилась, и её взгляд стал твёрдым. — Я иду за профессором Жилой. Он ведёт «Основы витальности» у Когтей. Он поймёт, и если надо будет, освободит от уроков.

И она побежала, её мантия мелькнула в проёме арки и исчезла. Я остался наедине с этим пульсирующим уродцем, в котором, возможно, тлела искра сознания того, кого я только что высушил.

Мозг лихорадочно работал. Профессор Жила. Кракc Жила. Дом Когтей. Грубый, прямой, но не дурак. Он увидит следы. Не физические — энергетические. Следы моего голода, выжженные на остатках витальности Корвина. Он почувствует искажение. И тогда вопросы начнут сыпаться не только от Бэллы.

Я не мог сбежать. Это выглядело бы как признание вины. Оставалось одно — присутствовать. Контролировать. Искажать картину, если потребуется.

Минуты, тянувшиеся как часы, закончились, когда в Оранжерею ворвался Кракc Жила. Он шёл не бегом, а тяжёлой, быстрой походкой быка, расталкивая воздух массивными плечами. За ним, запыхавшись, следовала Бэлла.

— Где? — прорычал он, и его голос звучал как скрежет камней.

Бэлла молча указала. Жила подошёл к дереву, и его свирепое, изуродованное шрамами лицо стало непроницаемым. Он не стал принюхиваться или щупать кору. Он просто уставился на дерево, и я почувствовал, как от него исходит волна сконцентрированной, грубой жизненной силы. Она упёрлась в пульсирующий ствол, ощупывая его изнутри.

— Мальчишка, — проворчал он наконец. — Глупый щенок. Пытался играть с силами роста, не рассчитал. Обратный осмос. Дерево потянуло его на себя как губка. Сознание не ощущается. Возможна глубокая спячка, либо полная потеря сознания. Витальность… привязана к целлюлозе.

— Его можно спасти? — выдохнула Бэлла.

— Вытащить? Можно, — Жила повернул к ней свою багровую от гнева физиономию. — Но будет ли там что спасать после такого? Мозг, размазанный по годовым кольцам? Душа, спутанная с фотосинтезом? Это не моя специализация. Это для Дома Костей. Для тех, кто ковыряется в душах.

Его взгляд, тяжёлый, как кувалда, скользнул по мне, задержался на мгновение.

— Ты. Новенький. Вейл. Ты тут был. Видел, что он делал?

Все внутри меня сжалось в тугой, ледяной узел. Это был момент.

— Нет, профессор, — я заставил себя встретить его взгляд. — Я зашёл, думая, это короткий путь. Увидел его уже… почти таким. Я не обратил внимания, но дерево так сильно в глаза не бросалось.

Жила хмыкнул.

— Бред… — Он отвернулся, потеряв ко мне интерес, и снова уставился на дерево. — Ладно. Выдворить отсюда жизнь не получится без спецов по некросвязям. Будем транспортировать. Ты, — он кивнул Бэлле, — беги к Весперу, скажи, чтобы готовили изоляционную камеру в лазарете. А ты, — его взгляд снова нашёл меня, — поможешь тащить. Силы, я думаю у тебя хватит.

Это был не вопрос. Это был приказ. И лучшей возможности следить за ситуацией мне бы не выпало. Но и худшей — тоже. Теперь я должен был нести это дерево, этот памятник моей работе, туда, где его начнут изучать лучшие диагносты академии. И каждый момент рядом с ним был риском.

Я кивнул, подошёл, взялся за скрюченную, похожую на руку ветвь. Кора под пальцами была тёплой и, хоть трапеза была совсем недавно, я ощутил Тепло. То самое, чем обладают только живые. Где-то глубоко внутри, в спутанных волокнах, возможно, тлела искра сознания этого странного парня. Искра, которая могла вспыхнуть в тот самый момент, когда Корвин лил по корни это странное зелье.

Бэлла бросила на нас последний взгляд — полный тревоги и того самого аналитического огня — и убежала исполнять поручение.

— Ну что, новичок, — проворчал Кракс Жила, обхватывая ствол своими могучими руками, — тащи. Посмотрим, что из этой дурной головы можно выковырять.

Мы подняли пульсирующее дерево, и его вес лёг мне на плечи.

Тащить это… это по коридорам Морбуса было одним из самых противоестественных ощущений в моей жизни. Дерево-труп было не просто тяжёлым. Оно было живым грузом. С каждым моим шагом оно слегка покачивалось, и сквозь кору, обхваченную моими пальцами, я чувствовал тусклый, чуждый пульс. Не сердцебиение. Скорее, медленное движение соков, в которых теперь, возможно, плавали обломки чужого сознания.