Когда Гарт, собрав последние силы, попытался встать во весь рост для решающего удара, Ворон наконец воспользовался магией. Он резко выбросил вперёд левую руку, не сжимая её в кулак, как обычно делают маги, а наоборот, распахнув пальцы. Руна, выжженная кровью и энергией жертв, на его латной перчатке, вспыхнула фиолетовым светом.

Невидимый кулак сжатого, и будто горящего фиолетовым пламенем воздуха, со свистом вырвавшись из его ладони, ударил Гарта в грудь. Тот не упал — его отбросило, как пушинку. Он пролетел несколько метров и с глухим, костоломным стуком врезался в стену пещеры, застыв на мгновение в гротескно кривой позе, прежде чем бесформенной массой сползти на пол. Дубинка с грохотом откатилась в сторону.

С последними двумя было ещё проще. Ослеплённые болью и ужасом, они уже не могли координировать действия. Один последний, отчаянный выпад ползающего по полу Ланса Ворон парировал с такой силой, что меч выпал из ослабевших пальцев раненого, а ответный удар эфесом в висок окончательно погрузил в болезненную дрёму посмевшую сопротивляться жертву. Могр, пытавшийся доползти до выхода, получил точный удар ногой в основание черепа, после чего тюфяком свалился на пол.

Тишина, наступившая после скоротечного, но интенсивного боя, а точнее, избиения, была оглушительной. Победитель оттащил тела полумёртвых последователей на алтарь. Конечности их свешивались в стороны, не помещаясь на недостаточно большой для троих поверхности. Он перерезал им сухожилия и на руках тоже, после чего привёл в чувство. Это были крепкие воины, которые не могли умереть слишком быстро. Их организмы, привыкшие к регулярной кровопотере, синякам и травмам, отчаянно сопротивлялись смерти. Но Ворон уже превратил их в мешки с костями. Испытавший силу магии Гарт едва мог выговорить хоть слово, лишь ненавидяще пуча глаза на Райвена. Двое других злобно ругались, проклиная безумного колдуна. И тогда, он, наконец, обратился к ним:

— Я могу оставить вас здесь на съедение мясным жукам, беспомощных, без капли надежды и возможности уйти. Или же я могу убить вас быстро, если вы попросите. Что вы выберете?

— Да чтобы ты сдох, подлый ублюдок! — начал один из братьев, зашедшись кровавым кашлем.

— Добей, — прохрипел Гарт, так что еле-еле можно было разобрать.

Ворон не заставил себя ждать, и жертвенный нож тут же оборвал страдания громилы. И тогда он вновь ощутил шквал энергии. Волна чистой, нефильтрованной мощи, хлынувшая в него через ритуальный клинок и древний алтарь, впитавший на этот раз не просто кровь жертвы, а кровь «добровольца». Кожа Райвена будто загорелась изнутри, сухожилия натянулись струнами, зрение обострилось до немыслимых пределов. Он почувствовал, как срастаются старые шрамы, как наполняется силой каждая мышца. Вскоре двое других последовали к Белиару вслед за братом, проклиная своего убийцу, но, предпочтя быструю смерть на алтаре обещанным пыткам и продолжению страданий.

Райвен не сдержал низкий, гортанный стон наслаждения, упиваясь этим почти болезненным экстазом. Это была не просто сила. Это было обещание. Обещание власти, против которой все остальные правители — жалкая бутафория. Волна энергии сбила его с ног. Он лежал на холодном каменном полу, вслушиваясь в нарастающий гул, стучащего в висках пульса, в вибрацию, пронизывающую каждую кость. Факелы задуло резким потоком воздуха, но он теперь мог видеть в кромешной тьме без единого лучика света, слышал шёпот ветра за версту, чувствовал каждую песчинку под пальцами. А его видение будущего было столь ярким, будто оно уже наступило. Он будет королём этого мира, будет вести армии Владыки за собой. Драконы, ящеры, орки, тролли, и, конечно, люди — все будут служить лишь ему одному в этом мире. Ему, как проводнику воли Белиара.

— Видишь? — голос Кхардимона был насыщен гордым удовлетворением. — Они были твоим стадом. И их добровольная, — как же лицемерно звучало это слово, — жертва вознесла тебя. Ты больше не пешка, не раб судьбы. Ты её кузнец. Защитные чары древних, что сковывают истинную мощь этого места, слабеют с каждой принесённой душой. Скоро, очень скоро путь к Когтю будет открыт.

Ворон поднялся. Он смотрел на свои руки, на которых не осталось и капли крови — теперь не только ритуальный кинжал, но и его броня поглощали её. Белиар благословил его доспехи, сделав прочнее, чем у жалких последователей Инноса. Чувство вины? Сожаления? Им не было места. Их вымела, выжгла всепоглощающая жажда. Жажда снова и снова ощутить эту вселенскую мощь, эту абсолютную власть над жизнью и смертью, это блаженство, по сравнению с которым вся обычная земная власть была жалкой пародией.

— Может быть, — подумал он, глядя в гнетущую темноту пещеры, где таился незримый дух его наставника, — ты мне и не враг. Может быть… ты — самый большой дар, что преподнесла мне судьба.

В этот день рудный барон Ворон, служивший Белиару по необходимости или по договору, умер. Он стал плотью Владыки, его волей, его алчущим воплощением. Добровольно…

Коль очи богу решил разбить,

Тревогу поздно тогда трубить.

И как подняться могла рука

На артефакты у дурака?

Возвращение Вершителя, отправившегося в погоню за похитителем глаза Инноса, не было триумфальным. Он шёл по мосту к монастырю, покрытый пылью и засохшими брызгами явно не своей крови разных оттенков, с лицом, застывшим в маске усталости и отрешённости. В руке он сжимал не сияющий артефакт, а свёрток из грубой ткани, от которого исходила слабая, болезненная магическая эманация, словно неумелый послушник пытался активировать руну света, но всё время путался и сбивался.

Мильтен, всё ещё дежуривший у ворот, стал первым, кто его встретил. Без вопросов было понятно — всё пошло по плану. Но не по тому, которому, как думал, следует Вершитель, а по настоящему плану магистра ренегата. Точнее, той его части, которую знал Мильтен. А он не строил иллюзий по поводу того, что Ксардас рассказал ему всё. Нет, он был уверен в обратном.

— Они были там, у камней, — голос Везунчика был хриплым и пустым. Он развязал свёрток. На ткани лежал крупный, потускневший красный кристалл и погнутая оправа — всё, что осталось от Ока Инноса. — Не этот ваш Педро. Другие. В чёрных балахонах. Тёмные маги, от разговоров с которыми потом болит голова. Один из них… до этого назвался «Ищущим». Я прибыл, когда они уже начали ритуал. Артефакт был на алтаре, и уже повреждён. Осквернён.

Мильтен сглотнул и сухо кивнул, задав другой волновавший его вопрос:

— Убил ли ты Педро? И где послушники, что погнались за ним? — спросил Мильтен с плохим предчувствием.

— Послушников нашёл, — Везунчик мрачно кивнул. — Трое. Мёртвые. Педро среди них не было. А у камней были только эти «ищущие». Кто они, Мильтен? Что за гнездо у них тут на Хоринисе? Откуда взялось?

Мильтен с горечью вздохнул:

— Оттуда же, откуда все остальные наши проблемы. Из Миненталя. Большинство из них — бывшие последователи Спящего. После неудачного ритуала призыва демона многие стали одержимы. А после падения барьера обезумели даже те, кто раньше держался. Некоторым удалось вырваться из долины, и, возможно, даже как-то сговориться с орками. Они очень опасны. Мне довелось столкнуться с несколькими… Больше не хочется.

— Понимаю… Но кто ими руководит? — в глазах Везунчика загорелся холодный, аналитический огонёк. — И сколько их? Могут ли они быть связаны с другими каторжниками? Многие ведь пропали без вести.

— Не пропали, — возразил Мильтен, не видя смысла скрывать. — Они уплыли. С пиратами. И их лидер Райвен, один из рудных баронов, который, судя по всему, выжил и здравствует.

Впервые за весь разговор лицо Везунчика выразило нечто большее, чем усталость — острое, живое любопытство. Он помолчал, и Мильтен даже не думал его прерывать или торопить. Затем, он едва заметно покивал каким-то собственным мыслям, как будто пазл, наконец, сложился в голове: