Кустарная статуя Белиара, возможно, и не производила впечатления и даже могла показаться аляповатой и похожей на чучело, однако любой бы изменил мнение, если бы знал, как именно был получен этот злосчастный череп и какие события он повидал. Стоящий на коленях у статуи егермейстер и в этот раз пришёл не с пустыми руками. Если быть точнее, в чаше перед статуей лежали какие-то окровавленные внутренности, отрезанное ухо, вырванный с нервом глаз, язык, нога в кожаном ботинке, какой в ходу у следопытов, и даже окровавленная рука, перегрызенная в районе плеча мощными зубами, но до сих пор оставшаяся облачённой в латную перчатку. Можно было лишь гадать, как эти части тел попали к главному королевскому охотнику. Хотя, если знать последние слухи, то можно было составить некоторое мнение по этому поводу. А слухи гласили, хотя об этом было и запрещено болтать, что в местном лесу поселился демон. Многие пытались загнать его, но лишь пополняли долгий список пропавших без вести. Недавно, даже один из магов огня, будучи в традиционном паломничестве, вызывался помочь местным жителям. Завсегдатаи трактиров, изрядно выпив, частенько покрикивали, что он в итоге сбежал, так и не выполнив обещание. Кто-то и вовсе говорил, что и не маг это был никакой, а ряженый проходимец. Иные же, но гораздо тише, шептались, что местный мельник видел, как маг всё же отправился в чащу. Как бы то ни было, за последние годы егермейстер оставался одним из тех счастливчиков, кто всегда возвращался из леса с добычей живым и здоровым. Все знали, что он не верит в глупые слухи. Чтобы подтвердить это и успокоить окрестных селян, он даже объявил о награде за демона, которого по его словам, конечно, никто не сможет доставить, ибо и нет в лесу никакой нечисти. Однако же, по какой-то причине исчезновения не прекращались, а тел несчастных никто не видел. Глядя на наполненную дарами чашу можно было сказать наверняка, что егермейстер был не вполне честен с окружающими. Но какова была его роль?

Глядя на эту ужасную извращённую гекатомбу, легко было не заметить, что человек был не один — рядом с ним сидел огромный ворон, столь чёрный, что был темнее окружающего мрака подвала. Ворон покровительственно смотрел на егеря, а тот был увлечён проведением неведомого ритуала, его губы шевелились, повторяя одни и те же слова, из уст человека звучащие не менее дико, чем могло бы звучать рычание кротокрыса или шипение змеи, столь неестественны и пугающе были эти звуки. Внезапно ворон будто бы взбесился и впился клювом прямо в шею вошедшего в экстаз безумца. Кровь из разорванной артерии забрызгала пьедестал статуи, а губы сектанта продолжали шевелиться, пытаясь повторять заклинание, если конечно звуки, что он из себя изрыгал, вообще имели какой-то смысл. Казалось, что он не замечает своей смерти. Он так и упал лицом в чашу, выпучив невидящие глаза. А ворон принялся разрывать его дальше, вгрызаясь своим длинным мощным клювом от шеи к самому сердцу. Еще какое-то время слышалось шевеление и подрагивание воздуха, выходящего из разорванной трахеи фанатика, но вскоре и оно затихло, когда ворон вырвал из груди жертвы свой трофей.

Статуя озарилась багрово-фиолетовым сиянием и ворон исчез. На его месте стоял человек. Он был гол, и весь с головы до ног в крови, но это его не беспокоило. Наконец, спустя десятилетие заточения он доказал свою силу и получил право вновь быть человеком. Теперь он сможет исполнить своё предназначение. Белиар вернул ему жизнь, его тело, его почти ставшую сном память… Бесконечный кошмар был окончен!

Триумф длился недолго. Бросив взгляд на ритуальную чашу, он испытал удивление и непонимание, сменившееся рвотным позывом, который невозможно было сдержать. Его стошнило сырым кроличьим мясом прямо на доспехи чучела Белиара… Но какое это уже имело значение? Магия крови сделала своё чёрное дело. Жертва была принята.

Рассветало. Человек, в окровавленной одежде, в которой узнавалась форма королевского егермейстера, с опущенным взглядом шёл по просёлочной дороге в сторону леса. Случайные путники, то ли загулявшие больше положенного, то ли уже проснувшиеся и бредшие по делам, сначала вопросительно косились, а затем, разглядев знаки различия, отводили глаза и ускоряли шаг, стараясь не пересекаться взглядом со знатным человеком, который имел право потребовать от них безвозмездной помощи. Кому нужны лишние проблемы? Но он даже не пытался никого остановить и вскоре совсем исчез в зарослях. С тех пор никто не видел егермейстера. Не иначе как демон его всё же достал. Впрочем, про демона в этих краях тоже больше не слыхивали. После снятия объявления о награде, новые авантюристы больше не заходили в эти края, а местные и до того почти никогда не пропадали более обычного. Вскоре все разговоры в окрестных питейных только и были о новом разбойничьем атамане, который не боится даже совершать набеги на конвои, везущие поставки в Готу — центральный оплот паладинов. Многие осуждали, другие восхищались, третьи завидовали богатой добыче и подумывали, как бы примкнуть к столь дерзкому вожаку. Всё лучше, чем платить тройной оброк из-за военного положения. Из-за весенних заморозков, погубивших часть урожая, у многих даже до налогов еды не хватало, чтобы прокормить детей. Кто-то от безысходности уходил в солдаты, кто-то попадал на каторгу. Женщины же… Куда им было податься?

Висевшие всюду плакаты обещали скорую победу. Как можно было не верить паладину, железным сапогом впечатывающим в грязь орочью морду? А магу огня, силой Инноса обращающему в пепел неисчислимые орды приспешников Белиара? Впрочем, те, кто побывал хотя бы рядом с линией фронта, уже давно не верили. Однако всегда находились отчаянные, кто не прочь был испытать судьбу в рядах королевских новобранцев. Некоторые из них даже переживали свой первый бой. Таких было немного, но самые отличившиеся порой попадали на плакаты, где с гордым видом показывали свои ордена со священной свечой Инноса. Или же это были лишь фантазии местного художника, которому храм выплатил такую премию, что он купил себе уже целый особняк на окраине купеческого квартала? Кто знает… Ясно было лишь одно, что как только взор паладинов обратится в сторону дерзкого бандита, он закончит свои дни или с мечом в брюхе, или на каторге. Раньше его ещё могли повесить, а то и за особые заслуги посадить на кол или четвертовать, но после недавнего королевского эдикта всё переменилось, и теперь всех подряд, за любые преступления, отправляли в долину рудников Хориниса. У паладинов, конечно, могло быть иное мнение, как следует поступать с мародёрами и убийцами, однако для них тоже не делалось исключений. Стоило нарушить приказ, и даже дворянин, невзирая на заслуги и титул, мог отправиться в печально известную долину рудников. И были даже такие безумцы, которые специально совершали преступления на глазах у стражи, чтобы попасть в колонию, а не на фронт. Видимо, дела на передовой были не так радужны, как изображали листовки и увещевали герольды на площадях. Но эту историю вы наверняка уже слышали.

Спасенье или разрушенье мира?

Что обсуждают на обед

Великие, кого воспела лира,

Могучие, не знающие бед?

Мощный дубовый стол, который в иной ситуации мог бы служить крепостными воротами, не ломился от яств и напитков, но трое сидящих на столь же внушительного вида стульях, годящихся быть тронами старейшин какого-нибудь нордмарского клана, не испытывали ни малейшего неудобства от недостатка угощений. Стоило взять кусочек какого-то из угощений, как точно такой же появлялся на тарелке вновь. Стоило отпить из бокала вина, как он вновь наполнялся, а по велению мысли пившего мог поменять и сорт вина, и год сбора урожая, и время выдержки. Края зала, не освещённого ни свечами, ни какими ещё источниками света, терялись даже не во мраке или пустоте, а в полном отсутствии и того и другого. Любой пожелавший бы вглядеться в даль, просто бы не смог осознать, что там находится. Не было в этом удивительном месте ни теней, ни бликов, ни звуков или запахов, помимо тех, которые были угодны гостям и связаны с происходящим за столом. Каждый из сидящих там был одинаков, и столь же различен и ни на кого не похож. Будто бы близнецы, вырядившиеся в мантии разного цвета. Один был в чёрной с кровавыми каплями, которые непрерывно образовывались, будто сочились из самой ткани, а затем падали на каменный пол, разлетаясь в дребезги и растворяясь в воздухе. Второй был в красной, словно пламя мантии с золотым тиснением, светящимся мягким желтоватым светом, будто бы горящая свеча. Третий же был менее притязателен, и его сине-голубая мантия колыхалась как волны тихого моря. Их движущиеся наряды, пожалуй, всё равно были самым постоянным в их облике, потому что лица их были с трудом различимы и как будто бы отражали не внешность, а настроение. Молодой мужественный воин мог через мгновение стать морщинистым старцем для того, чтобы брошенный исподлобья взгляд производил большее впечатление. Тот, что в чёрном, и вовсе иногда становился прозрачным так, что сквозь плоть был виден скелет. Какое-то время все трое сидели молча, обмениваясь многозначительными взглядами, и иногда потягивая вино или пробуя сменявшиеся каким-то неведомым образом на столе закуски.