Она так и не рассказала ему, кто был его отец. Всегда говорила, что он был достойным и сильным человеком. Маленький Мильтен верил, не задумываясь, почему отец оставил их. Недосказанность позволяла придумать оправдания: ушёл на войну, погиб, умер от болезни…

Сейчас он понимал, что это были лишь фантазии. Если бы отец имел уважительную причину, мать бы рассказала. Молчание означало, что он просто бросил их. Она не хотела лгать, но и не могла сказать ребёнку правду. И хоть теперь он понимал истину, всё равно надеялся на лучшее. Быть может, мать была права: иногда надежда лучше горькой правды.

Посидев у могилы, Мильтен отправился в путь, не подозревая, что его отец когда-то пробыл на ферме Секоба лишь одну ночь, спрятав там важный предмет. Отец разделил кров с матерью — молодая, глупая, не устояла перед чарующей харизмой незнакомца-мага. Она подслушала разговор этого мага с хозяином фермы о записях с дальнего похода… Когда он, каким-то чудесным образом узнал об этом, то вызвал её на разъяснительный разговор, начавшийся с угроз и закончившийся фривольно…

Мильтен не мог знать, что отец жив, знаком ему, и слишком силён, чтобы считаться с моралью и правилами — слишком “достоин”, чтобы иметь семью или близких. Для всех было безопаснее, чтобы никто не знал про его детей. Но именно он помог мальчику осуществить мечту — не из отцовской любви, а потому что увидел в нём инструмент своих планов, которые давно выше людей, где жизнь — лишь алгоритм, а люди — переменные.

Это незнание было для Мильтена лучше и безопаснее правды. Мысли Мильтена и так метались во время марша в рудниковую долину: слишком много произошло в последние дни, и сознание, истощённое недавней тяжёлой борьбой с демоном, едва справлялось. Он думал, вспоминал, и это отвлекало его от тягостей пути.

После всех событий, потрясших Хоринис, и решения самых острых проблем в городе и окрестностях, паладины отдали приоритет стратегически важному региону — рудниковой долине. Магическая руда была в дефиците, и её добычу требовалось срочно восстановить. Поэтому безумный марафон продолжался. Авангард лорда Гаронда, около четверти от всех профессиональных воинов, и для охраны каторжников ещё сотня ополченцев в придачу, большая часть из которых не выдержала темпа. Они не отстали, а остались на обороне ключевых точек, как говорил Гаронд, упорно не признававший, что оставлял слабаков в тылу. Через эти точки должны были пройти группы пленников, чтобы вернуться в долину как подневольные рудокопы. Большинство каторжников не могли идти вровень с регулярным войском, да и не всех ещё отловили.

Тем не менее, план работал, и Гаронд, двигаясь ударными темпами, взял под контроль всю дорогу от порта Хориниса до Минненталя и на вторые сутки, то есть через десять дней после падения барьера, достиг старого замка. За это время многое там изменилось до неузнаваемости.

Здесь пепел в воздухе летает,

А стены шепчут о былом.

Но те, кто ныне обитает,

Не ведают о роке злом.

Полегчавший раза в два отряд авангарда под руководством капитана Гаронда, состоявший теперь почти полностью из рыцарей и их оруженосцев, без бесполезного балласта, подошёл к пепелищу. Всё внешнее кольцо бывшего лагеря превратилось в угли, которые местами всё еще тлели. Однако замок был цел, хоть и не сказать, что невредим. Одна из башен обрушилась еще при магическом взрыве, дестабилизировавшем купол над долиной рудников, и при рассеянии мощных чар, породившем электрические возмущения, самое мощное из которых в виде молнии ударило в старый флагшток на башне, испарив его в пыль, и устроив взрыв, которого не выдержала старая кладка, помнившая ещё те времена, когда о единой Миртане даже не мечтали. Но не это было причиной пожара. Мильтен мог поручиться за это, ведь своими глазами видел покинутый жителями лагерь, который тогда ещё был почти невредим. Не сообщали о разрушениях и разведчики лорда Хагена. Что-то иное вызвало те разрушения, причём совсем недавно, самое большее неделю назад. Не рискуя, Гаронд направил разведчиков, которые прочесали пепелище и окрестности, убедившись в отсутствии засады. Сам Гаронд же, оставив в относительно целой части руин большую часть отряда, направился с небольшой свитой, исключительно паладинами, к воротам замка. На стенах царила удивительная пустота. Мильтен хотел пойти с ними, но Гаронд отказал:

— Твоя красная тряпка маг — лучшая мишень, какую только можно вообразить. А качество такой зашиты от стрел и болтов не стоит и упоминания. Я не готов потерять единственного алхимика и мага у самой цели пути, когда ты сможешь принести в замке максимум пользы.

Сказано это было спокойным и будничным тоном, но чувствовалось в нём что-то вроде скрытой угрозы, намёк, что этот человек не терпит возражений. Наверное, такой голос бывает лишь у людей, привыкших отдавать приказы и распоряжаться чужими судьбами. Мильтен открыл было рот, чтобы сказать, что может за себя постоять, но, не найдя достойного обоснования тому, как он собирается отклонять стрелы, лишь кивнул и хмуро отошёл в сторону. Какое-то предчувствие говорило ему, что его присутствие могло бы помочь, но одного предчувствия мало, чтобы перечить начальнику похода. Да, он маг, но молодой, и по статусу намного ниже одного из магистров ордена паладинов, которого сейчас хоть и именовали «капитаном», то исключительно потому, что таково было формальное звание для командира авангарда. В какой-нибудь иной ситуации, не будь лорд Хаген, генералом всего похода, то и лорд Гаронд мог вполне быть генералом целого войска. Но генерал у армии в походе мог быть только один, так было заведено по странной прихоти короля. Никаких склок, лишь строгая иерархия. Возможно, если бы лорд Хаген погиб, то Гаронд бы и вовсе занял его место в качестве временного руководителя всего Хориниса. И потому Мильтен подчинился и остался за пределами пепелища вместе с основными силами, занявшими оборонную позицию, хотя большинство воинов были измотаны до предела и с трудом держались на ногах. По тому, как они бросали полные надежды взгляды на замок, было видно, что они хотят верить в то, что за воротами союзники, и скоро они смогут перевести дух и отдохнуть, а не будут вынуждены идти на штурм.

И надежда их оправдалась. Через какое-то время после того, как переговорщики во главе с Гарондом добрались до ворот и обменялись с кем-то, едва выглянувшим из бойницы, парой фраз. Что именно они говорили, было не слышно, но решетка ворот поползла вверх. А кроме решетки в этом замке иных ворот ее имелось — вероятно, их уничтожили ещё до того, как замок стал центром тюрьмы, а реальной угрозы осады здесь не было уже пару веков, если не больше, так что восстановлением никто и не озаботился. Кроме того, деревянные ворота были не самым эффективным средством для удержания владеющих магией огня. Если от обычного пламени устойчивость ещё можно было кое-как обеспечить специальной обработкой и железными набивками, то от концентрированного магического огня никакие ухищрения бы не помогли. А вот решетка пропускала сквозь себя огненные заклинания, и расплавить её ими было даже сложнее, чем монолитную стальную дверь. Кроме того, она позволяла расстреливать из арбалетов тех, кто рискнул бы её повредить классическими методами.

Когда решетка со скрипом поднялась, навстречу Гаронду вышел одинокий человек. Издали Мильтен не мог разглядеть его черт, но сразу отметил снаряжение — прочные кожаные доспехи со стальными накладками, такие же, какие носили наемники Нового лагеря. Бывший боец магов воды, без сомнений. Но больше всего поражала его секира — огромная, с широким лезвием, какой не каждый силач сможет орудовать. Значит, один из их командиров… а то и вовсе Горн. Кожа его была смугла, и Мильтен заподозрил, что это, действительно, его друг, бывший родом с южных островов. Но уверенности не было, Горн, конечно, был не единственным широкоплечим южанином среди наёмников. Магу оставалось лишь ждать, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу и пытаясь расслышать или разглядеть хоть что-то.