Именно тогда Мильтен вызвался дежурить у ворот. Ему отчаянно не хотелось ни с кем говорить, ни отвечать на вопросы, и этот пост стал идеальным убежищем. Магистр Пирокар даже поблагодарил его — ставить послушника на стражу после случившегося было бы безумием. Для всех было очевидно: Педро пал жертвой влияния Белиара. Вспомнились доклады Мильтена о болотных культистах, и все кусочки сложились в одну ужасную картину. Но главной загадкой оставалось одно: откуда послушник, не имевший доступа к тайнам, узнал о местонахождении тайника?

Магистры удалились на срочное совещание, чтобы выяснить, кто мог проговориться или как Педро мог подглядеть. Сам Мильтен был вне подозрений — как выходец извне, он просто ещё не мог знать, где хранится Око. Даже Корристо, будучи выходцем из Нордмарского монастыря, не мог рассказать своему ученику об этом. Всё складывалось для него лучшим образом, но вместо облегчения он чувствовал лишь тяжкий камень на душе.

Ворота, у которых всего лишь погнуло петли, быстро починили, и Мильтен остался один в прохладной вечерней тишине. Словно в дурном дежавю, он вернулся к дням своего ученичества, когда Корристо в качестве то ли испытания, то ли наказания, сам Мильтен так до конца и не понял, заставлял его дежурить у обители, опасаясь людей Гомеза. Тогда это казалось ему паранойей старика, унизительным наказанием и поводом для того, чтобы прекратить настоящие уроки. Теперь же он понимал — старый маг во многом был прав. Терпение и смирение были важны для мага огня, по крайней мере, для того, чтобы не переоценивать свои силы и не предпринимать поспешных действий, которые могут стоить жизни. А что, если бы тогда, в те дни сомнений и гнева, и до того, как из учебника, написанного Ксардасом, он узнал о способах ментальной защиты, демон попытался искусить его самого? Смог бы он устоять? Или пал бы жертвой превосходящей силы, как и Педро?

Он простоял так несколько часов, погруженный в мучительную рефлексию, пока тишину не прервал до боли знакомый голос. Нет, не голос в его голове, не вернувшееся эхо Белиара, а нечто совершенно иное, живое и реальное.

— Мильтен? Что ты здесь делаешь?

Везунчик стоял перед ним, его лицо выражало чистейшее недоумение. Он смотрел на мага в красной мантии, одиноко стоявшего на посту у ворот, и в его глазах читался немой вопрос: «Какого чёрта?»

Нектара слаще нет, чем взгляда увяданье,

Агонию людскую как будто пиво пьёт

Отрада для него — других живых страданье,

И скоро тьма внутри последний свет убьёт.

Прах тысячелетий кружился в лучах слабого света, пробивавшегося сквозь разломы в сводах древнего храма. Райвен стоял на пороге, за его спиной теснилась горстка бывших каторжников — крепких, испуганных и алчных до обещанной доли золота. Он снова привел их сюда, в этот зал с плоскими, «пряничными» статуями, что однажды едва не размозжили ему череп.

— Не бойся их, — успокаивал Кхардимон. — Они узнали хозяина. Теперь они как послушные псы. Но храм хранит и другие сюрпризы, не все из которых ведомы даже мне.

Работа закипела. Люди, подгоняемые окриками барона, принялись разбирать каменные завалы, некогда перекрывавшие проход вглубь святилища. Вскоре раздался первый предсмертный крик — один из рудокопов, сдвинув с места массивную плиту, провалился в скрытую яму, на дне которой торчали покрытые ржавчиной шипы. Агония была недолгой, но Ворон, стоя на краю ловушки, вслушивался в каждый стон, в каждый хрип. И сквозь привычную холодную расчетливость он почувствовал нечто новое — слабый, едва уловимый привкус наслаждения, будто глоток прохладной воды в знойный день.

— Чувствуешь? — прошептал Кхардимон. — Искра. Но это ничто. Смерть впустую, как выплеснутая на землю кровь. Чтобы обратить на себя взор Владыки, нужно больше. Белиар, в отличие от скупого Инноса и безразличного Аданоса, щедр к тем, кто служит ему верой и правдой. Но дар его требует дани. Высшей дани — жизни разумного существа, способного осознать весь ужас своего конца. Чем явственнее это осознание и чем дольше тянется борьба надежды и отчаяния, тем сильнее становится поток силы. Для лучшего эффекта оружие тоже должно быть не простым железом, но магическим проводником, посвященным Ему.

Ведомый указаниями духа, Ворон нашел скрытый механизм. С громким скрежетом часть стены отъехала в сторону, открывая потайную келью — убежище, где ещё в эпоху Яркендара, когда верховным богом был Аданос, укрывались первые тайные почитатели Белиара.

— Тысячелетие я был призраком в этих стенах, — шептал он, и в его голосе звучала старая, незаживающая боль. — Пленённый собственным народом, чей развитый культ духов предков с помощью священных ритуалов не давал душам вождей и жрецов уйти в чертоги Белиара, обрекая нас на вечное блуждание меж мирами. Я понял лишь на собственном опыте, как мы ошибались, нарушая естественный порядок вещей. Лишь слияние с Белиаром дарует истинный покой, — он сделал паузу, будто задумавшись, — и истинную мощь. Возможно, если бы народ не покинул Яркендар, то моё вечное посмертие не превратилось в заточение — я мог бы общаться с жрецами, и даже с другими духами. Но случилось то, что случилось… За эти годы почти все духи предков истлели, за исключением лишь немногих избранных, самых высокопоставленных, чьи гробницы содержали очень много энергии из-за близости жил магической руды… Я был одним из них. И я многое осознал за это время. Благословение превратилось в проклятие. Теперь мы должны завершить то, что начал Радемес — вернуть «Коготь Тьмы», священный меч Белиара, в этот мир.

— Кто такой Радемес, учитель? — прервал Ворон монолог Кхардимона.

— Радемес… Так сразу не объяснишь. Он и величайший предатель, и одновременно герой, и, возможно, даже пророк Белиара. Но теперь он лишь тень, которая если и выжила, то стала частью меча, ещё одной поглощённой им сущностью. Отец Радемеса был величайшим героем. Таким же легендарным, как для Миртаны Робар — не тот король, что воспользовался его именем, а мифический герой, запечатавший один из Храмов Белиара. Так вот, Куарходрон, отец Радемеса, был первым, кто поверг в войне одного из могущественных демонов, не просто изгнав его в другой план бытия, а не дав ему возродиться вновь. Он вставил часть его подобного камню сердца в основание, в пяту клинка. Дело в том, что могущественному порождению бездны не составило бы труда сбежать, если бы его тело было уничтожено. Сохранение же части, в форме меча, и, конечно, наложение могущественных печатей подчинения, не позволило сущности демона сбежать. Насколько я знаю, хоть это и было сильно позже, ваш Робар поступил также, но использовал для этой цели не только меч, но и некий амулет, тем самым разделив сущность демона надвое, и практически лишив его тем самым рассудка. Мудрый ход, говорящий о том, что, несмотря на уничтожение Яркендара, люди усвоили ошибки прошлого. Но об этом я знаю очень мало, ведь информация приходилось собирать по клочкам. До тебя никто не мог долго переносить моё общество… Но вернёмся к Радемесу. Клинок стал вечной темницей демона, а его мощь частично передалась оружию. Однако он сохранял подобие разума и мог влиять на тех, кто держал его в руках. Для имевших сильную волю воинов этот меч был всего лишь могучим оружием и не мог оказывать на их поступки существенного влияния. Радемес тоже был умелым бойцом и хорошим лидером. Но над ним довлел груз того, что он был сыном слишком великого человека, а время было спокойным, не давая повода серьёзно отличиться. Орки, драконы и демоны отступили собираться с силами и вряд ли бы высунули нос из своих укрытий в ближайшие десятилетия. Трудно было даже представить, как Радемес сможет превзойти славу отца или хотя бы приблизиться к тому уровню уважения, которое имел в обществе его родитель. Но отец верил в него и когда стал стар, передал ему Коготь. Скрытый в клинке демон умело разжёг его скрытые желания, превратив в настоящую одержимость идею, что Яркендару нужны реформы, а культ предков, вместе со жрецами Аданоса мешает развитию. В итоге сын героя открыто пошёл против жрецов, за что и был объявлен еретиком и жестоко наказан. Я лично захлопнул за ним двери ловушки. Но ненадолго пережил его, будучи убит заговорщиками, которые скрывались как раз в этой комнате, куда мы заходим. Всех предателей я убил, и спасти Радемеса из западни им не удалось. Но полученные в бою раны оказались смертельны… Пришёл в себя, если можно так выразиться, я уже бесплотным духом, не способным повлиять на дальнейшие события напрямую.