— Мы не так уж и отличаемся.

Улыбка, чем-то напоминающая оскал, возникла на искажённом рубцом лице воина, после чего он обмяк, и голова его легла на верхний из трупов в той куче, на которую он сидел опершись. Взгляд его был устремлён в небо, а Мильтен, поражённый последними словами, не сразу понял, что низвергнутый рудный барон больше не дышит.

Как в небесах болид

Застыть навек не сможет,

Так мрак, что в нас укрыт,

Огонь не изничтожит.

Всё поменялось внезапно, буквально в миг. Десятилетие относительно спокойной жизни, можно сказать почти беззаботной по меркам предыдущих, подошло к концу. «Идущий» уже начал привыкать к этой сельской размеренности и баронским привилегиям. Все сливки снимал он, и при этом даже не приходилось беспокоиться о всякой ерунде, толкать какие-то заумные речи, вдохновлять стражу или успокаивать гарем. Для всей этой глупости был Гомез. Рудный барон был главным, а они лишь его «пятернёй». Арто, Шрам, Бартолло, давно уже покойный Дранко, и, конечно же, он, Райвен. Однако все знали, кто по-настоящему управляет замком и всеми делами. Стражники бодро и отработанно кричали «За Гомеза!», но, начиная от самых младших рангов, «призраков», и заканчивая тяжеловооружёнными рыцарями, доспехам которых позавидовали бы даже некоторые гвардейцы, бегали перед Вороном, вытянувшись по струнке, и были не то что готовы, а неподдельно счастливы выполнить любое его поручение, даже если он прикажет им лично вычистить выгребную яму. Работать на Ворона — большая удача, и даже не важно, на каких поручениях. Нет, бывали, конечно, и уникумы, которые считали иначе, но для них неподалёку за внешним кольцом лагеря была просторная пещера с уже отъевшимися на человечине кротокрысами. Рудокопы даже не помышляли о том, чтобы заговорить с Райвеном без разрешения, и лишь иногда некоторые выскочки рисковали докучать своими вопросами. Впрочем, таких обычно он сам быстро учил уму-разуму. А некоторые бывали даже забавными. Меч Райвена носил говорящее название «Суд», а приговор у него был лишь один. Все знали об этом, и обнажать меч по делу ему не слишком часто приходилось. Без достойного противника можно и потерять хватку. Но он не забывал тренироваться, и не потерял. Даже самые могущественные маги, совладать с которыми, как полагали, не может никто в Минентале, пали от его руки, как жертвенные ягнята. Он был на вершине своей силы. Точнее, так он думал до недавнего времени, пока не столкнулся со смертью лицом к лицу. В этот миг пришло осознание, что его время наступило. Белиар больше не собирается ждать. И если бы не проклятье связывающего его договора, то сейчас он гнил бы вместе с остальными в той куче во дворе замка, куда в спешке оттащили трупы, чтобы они не мешали опустошать склады. А может быть тот Белиаров меч и вовсе поглотил бы его душу, как знать… Один из когтей тьмы… Ворон почувствовал его касание всем своим нутром, и совсем не в переносном смысле.

То ли по иронии, то ли по велению провидения, жизнь Ворона делилась на принципиально отличающиеся друг от друга периоды лет по десять-пятнадцать. Детство, отрочество, юность… Нет, у него не было практически ничего из этого. Уныние и зависть, гнев и чревоугодие, гордыня и похоть… Скорее можно было сказать так. Другой, на его месте, мог не заметить странностей, но он любил уделять внимание мелочам, без этого он бы просто не выжил. Смена каждого этапа происходила стремительно и беспощадно, не оставляя ему выбора и просто ставя перед фактом. Несмотря на роль пешки в этой игре, Райвен не жаловался на судьбу и даже вполне отдавал себе отчёт в том, насколько ему везло. Вот и сейчас, встретившись со смертью — а как ещё можно было назвать этого беспощадного палача — он каким-то образом всё ещё жил и дышал, оставаясь притом существом из плоти и крови. Он помнил то ощущение беспомощности, когда его проверенный годами меч просто отскочил, будто даже не зацепив доспеха, выкованного из самородков чистой магической руды. Его невозможно было пробить, просто невозможно. Даже если бы на его носителя обрушили все камни замка, то, скорее всего, он, будто черепаха, остался бы жив и, может быть, даже вылез из-под завалов. В таком снаряжении можно было выйти на бой даже против легиона орков и самое большее, что они смогли бы сделать — это оттолкать рыцаря в море и утопить. Был бы это другой доспех, например, как используют паладины, то против него, конечно, нашлись бы средства. В конце концов, паладина можно забить двухпудовыми дубинами или орочьими двуручными топорами, смять доспех тараном или выстрелом из корабельного орудия… Но для той брони, когда забрало опущено, способа пробить её обычным оружием просто не существует. К обычной броне добавлялось отклоняющее поле, создаваемое нанесёнными защитными рунами и подпитываемое энергией руды и души самого владельца. Отец рассказывал ему про эту мифическую броню, но, никто по-настоящему не верил в её существование. Почти наверняка, даже огненные шары и молнии отклонялись или поглощались. Гомез не смог даже коснуться мечом мстителя, хотя от его удара пошатнулся бы даже горный тролль. Этот же рыцарь просто поднял забрало и стоял, мерзко ухмыляясь, прежде чем нанести короткий смертельный удар своим чудовищным мечом, который вызывал ужас одним своим видом даже у человека, который считал, что познал все грани тьмы и безумия. Будто бы мстителю доставляла какое-то особое удовольствие беспомощность того, кто ещё недавно был владыкой. Гомез умер первым, и Ворон ещё помнил, как голова его недавнего сюзерена покатилась по каменному полу, пока тело всё ещё в недоумении стояло, а пальцы до белизны впивались в рукоять меча, силясь его не выронить…

У Ворона был лишь один вопрос — как живой человек мог обладать такой силой и сразу двумя легендарными артефактами, мощь лишь одного из которых была достаточной, чтобы свести с ума любого смертного. Из этого следовал логичный вывод, что нет смысла противостоять богу. Если сам Иннос принял решение отомстить за своих убитых последователей, то разумным решением было лишь бежать. Но в тот момент не было времени думать, и Ворон зачем-то напал, пока убийца был отвлечён Шрамом. Это было глупо, но инстинкты воина и ненависть к Инносу оказались сильнее. Он метил в сочленение доспеха и попал, но это не помогло. Магическая сталь даже в этом месте была не пробиваема. Ответный же удар был такой силы, что разрубил выставленный в блоке меч и броню Ворона, а затем и мягкую, как масло, плоть. Огромный, бурлящий магией двуручный меч врезался в тело в районе ключицы и без сомнения не мог оставить в живых. Райвен не помнил момента удара, только уже позже, разглядывая разрубленный панцирь, осознал, что ни при каких обстоятельствах не мог выжить без вмешательства другой божественной силы — Белиара. Связывавшие их узы не давали о себе знать много лет, с тех самых пор, как над колонией воздвигли магический барьер. Но после того как он отобрал у выжившего мага ту странную чёрную книгу и, воспользовавшись описанным там ритуалом, воззвал к богу Тьмы, всё изменилось. Он вновь почувствовал присутствие владыки. И как же вовремя это произошло! Они заключили новый договор как раз перед тем, как пришла смерть. Точнее, внесли ясность в старый. Раньше Ворон был просто должником. Теперь же он, спустя почти дюжину лет, наконец, знал, как выплатить долг. И посредник, которого Белиар послал для проверки выполнения договора, пришёлся как нельзя кстати. Возможно, он бы и не смог воскресить Ворона, но вокруг было столько жертв, столько боли и крови, что только совсем никудышный демон мог не справиться с настолько простой и необременительной задачей, как подлатать пару порезов. Пусть даже таких порезов, после которых обычно людей хоронят в закрытом гробу, чтобы не пугать женщин и детей. К счастью, он забрал руну высшего исцеления с тела Корристо. Ту самую руну, которую когда-то давно, будто в прошлой жизни, так жаждал получить его отец. С помощью этой руны и силы демона, которую подпитывали души умирающих под неумолимыми ударами чёрного меча стражников, всё было возможно. Да, мёртвые обычно не используют магию, но что значит столь мелкое воскрешение для Избранника Белиара? Это практически обыденность. Рутина. Не стоит впредь даже придавать этому значения. Нужно лишь убедиться, что в случае нового прихода смерти вокруг будет довольно умирающих, а он сам всё ещё будет нужен богу Тьмы. Незаменимых всё же нет, и Ворон это знал. Ворон не был идиотом. Поэтому он и стал тем, кем было суждено. А чтобы умирающие всегда были рядом, а Белиар был благосклонен, Ворон уж позаботится. Много лет он был будто бы слепой личинкой себя самого, блуждал во тьме без маяка. Теперь же он вновь узрел путь. Пора было выполнить предназначение — стать карающей дланью Белиара. А чтобы длань соответствовала Владыке, её должны венчать когти. И он найдет коготь, достойный самого Белиара. Почувствовав на себе мощь одного из таких древних когтей, Ворон понял, что это не было случайностью. Это был знак. И если один коготь уже осквернён Инносом и никогда не сможет служить идущему истинным путём, то значит, он найдёт другой. Его друг и спаситель, Кхардимон, эмиссар Белиара, рассказал ему всё. Рассказал о том, как он сам когда-то ошибся, не осознавая гениальный план Владыки, и как теперь вместе, спустя тысячелетие, они исправят досадную ошибку.