Отряд, собранный старшим Вейраном, был совсем невелик и состоял только из самых доверенных людей. Герман сидел у окна в усадьбе и читал книгу очередного философа. Отвлёкшись на мгновение, он увидел происходящее возле флигеля и сразу забыл о книжках. Естественно, буквы были не столь интересны, как творившееся на улице. Неужели поблизости объявились бандиты? Зачем отец созывает солдат? Вскоре мальчик узнал ответ. Дело было вовсе не в разбойниках и не в предстоящей войне. Отец задумал схватить своего гостя. Несколько человек встали у окон и двери, Гаронд же зашёл внутрь. Герман смотрел на это, разинув рот, он не мог понять, что происходит. С каких пор маги огня стали врагами?
Подстраховка у окон оказалась излишней. Буквально через минуту Гаронд вывел связанного чародея. Вместе с ним они направились в крыло поместья, где была комната матери. Только сейчас Германа поразила очевидная, но в то же время невероятная догадка. Неужели отец решил принудить мага вылечить жену? Напуганный происходящим мальчик бросил книжки и выбежал во двор, но один из солдат по приказу Гаронда сопроводил его обратно. Что было дальше, Герман точно не знал. На следующий день матери стало существенно лучше, и она даже смогла встать с кровати. Кашель никуда не делся, но приступы стали мягче и короче. Что касается мага огня, то люди видели, как верховой в красной мантии спешно покинул имение. Казалось, на этом всё и кончится. Но это было только начало. Тогда Герман ещё даже не подозревал, что маг на самом деле заточён в подвале поместья, а вместо него для отвода глаз из имения уехал переодетый слуга отца.
Тогда ещё было несколько месяцев до того, как маги огня узнали, что произошло с их собратом. Это были несколько счастливых месяцев вместе с матерью. Тогда казалось, что жизнь, наконец, может вернуться в её ослабшее тело. Она стала выходить гулять, проводила время с сыном и мужем. Герман уже давно не был таким счастливым. Но безмятежность была недолгой. У всего была своя цена, и это взятое в кредит счастье оказалось Вейранам не по карману. Гаронд допустил в своём плане одну ошибку — не смог покончить с магом огня. И в конце концов пленнику удалось бежать. Расплата ордена была незамедлительной и кровавой. Нападение карательного отряда на поместье Герман вновь и вновь переживал в кошмарах практически каждую ночь.
Королевские войска вошли в поместье Вейранов без приглашения, так, как завоеватель заходит в город, который собрался разграбить. Не было ни предупреждений, ни вызова отца в столицу, ничего. Дворовые оказались не готовы к такому визиту, и никто не оказывал сопротивления, послушно подчиняясь приказам королевских солдат. В особняке успели запереться лишь те, кто находился поблизости — Гаронд с семьёй и ещё несколько человек. Главное здание поместья вовсе не было крепостью, однако прибывшему отряду было бы нелегко захватить его сходу. В отличие от непосвящённых в дело крестьян, Гаронд быстро сообразил, что к чему. Удивительным было то, что король не удосужился провести открытое расследование и сразу же послал карательную экспедицию в имение своего вассала. Впрочем, король мог и вовсе не знать о происходящем, а распоряжение могло исходить от одного из гроссмейстеров паладинов или даже от великого магистра магов огня, который, как говорили, был очень близок с наследником престола. Переговоры были короткими. Гаронду предложили сдаться и вместе с семьей отправиться под конвоем в цитадель паладинов — крепость Готу, где им будет вынесен приговор. Несмотря на кажущуюся безвыходность положения Гаронд отказался. И тогда начался штурм.
Сначала гул голосов за воротами стал громче, перейдя в грубые окрики и какие-то команды, а потом — оглушительный удар, от которого содрогнулись стены особняка. Герман прильнул к щели в ставне, сердце колотилось где-то в горле, мешая дышать. Он увидел, как из рядов солдат вперёд вышли двое в багровых мантиях. Их руки взметнулись, и в воздухе вспыхнули сгустки чистого, ревущего пламени. Огненные шары с глухим стуком врезались в дубовую дверь дома, и сразу запахло палёным деревом и гарью. Каждый удар был словно удар молота по наковальне, отзываясь в костях мальчика.
Он видел, как от жара пламени вспыхнули и почернели плетистые розы, что так любила его мать, увитые вокруг крыльца. Лепестки, ещё недавно такие нежные и розовые, обуглились и осыпались за мгновение. Но защитники не сдавались. Раздался сухой щелчок арбалета, и один из магов огня вскрикнул — болт пробил его плечо, алый цвет мантии стал ещё темнее. Колдун, корчась от боли, попятился, и его товарищ, внезапно лишившийся бравады, поспешно отступил за стену щитов, запустив последний огненный плазмоид. На мгновение Герман почувствовал слабый проблеск надежды. Но тут дверь, которую он знал с детства — массивную, с коваными узорами, у которой он всегда ждал возвращения отца, — с треском поддалась и рухнула внутрь. Но и внутри поместья врагов ждал тёплый приём. Внутри завязалась свалка. Крики, лязг стали, хрипы. В узком коридоре штурмующие лишились преимущества численности, после короткого боя потеряли несколько человек и отступили. Среди нападавших не было паладинов, лишь солдаты местного ополчения из гарнизона соседней крепости. Все настоящие воины, как и положено, несли службу у границ.
Германа схватила за руку горничная, Марта, её лицо было белым как мел. Они, вместе с матерью и ещё парой слуг, оставив свой наблюдательный пункт, бросились в дальнюю комнату на втором этаже, ближе к внутреннему двору — маленькую гостиную с вышитыми подушками и его любимым ковром, где он играл в солдатики. Дверь захлопнули, подперли тяжёлым стулом. Мать прижала его к себе. Он чувствовал, как бешено стучит её сердце, а пальцы дрожат, впиваясь в его плечо.
И тут — страшный грохот в заднюю дверь особняка. Удар. Ещё удар. Дерево затрещало, щепки полетели внутрь комнаты. Через несколько мгновений ворвавшиеся с заднего двора враги уже поднялись наверх. Стул, прижимавший дверь в их убежище отлетел в сторону. В проёме возникли чужие, перекошенные яростью лица в потёртых кирасах ополченцев.
— Предатели! Смерть изменникам! — хрипло прокричал кто-то из нападающих.
Старый слуга, бывший солдат Генрих, служивший ещё деду Германа, шагнул вперёд с кочергой в руках. Единственный удар — и он рухнул, обезглавленный. Кровь брызнула на беленую стену, на вышитые голубые незабудки на скатерти. Герман застыл, не в силах отвести взгляд от этой алой, горячей дуги. Он увидел, как горничная Марта, заслонившая собой его мать, беззвучно открыла рот, когда клинок вышел у неё из спины, пройдя насквозь.
Потом всё смешалось. Крики. Звон. Его мать оттолкнула его к задней стене, заслонив своим телом. Он видел, как её красивое, доброе лицо исказилось не страхом, а яростной, материнской решимостью.
— Беги, Герман! Беги! Не оглядывайся! — её крик пронзил гул битвы.
Его охватил слепой, животный ужас. Он рванулся, петляя между сражающимися, падающими телами. Он проскочил в проём, и в ту же секунду позади него материнский крик оборвался. Не крик боли, не вопль ужаса — а короткий, обрывающийся на полуслове звук, словно у неё внезапно вырвали душу. И наступила тишина. Страшная, оглушительная тишина, хуже любого шума. Но Герман был послушным ребёнком, поэтому он не остановился и даже не стал оборачиваться, а продолжил бежать. Лишь это спасло ему жизнь. Он метнулся к лестнице, бросившись под ноги одному из не ожидавших такого манёвра вражеских солдат и сбив его вниз. Перескочив через перила, и не обращая внимание на матерящегося ополченца, сломавшего при падении руку, он побежал дальше. Задняя дверь в сад была распахнута — видимо, оттуда и вошли убийцы. Но он побежал в другую часть дома, в поисках помощи.
В коридоре он наткнулся на отца, который нёсся вглубь особняка, услышав крики в тылу. Штурмующие всё ещё не смогли прорваться через главный вход, оттуда также доносились звуки боя. Гаронд даже не успел облачиться в доспех, а лишь накинул кольчугу. Его меч, руки и одежда были в крови. Герман чуть не врезался в отца, и не успев отдышаться, попытался рассказать о случившемся, но слова застревали в горле. Отец велел ему замолчать — он и так обо всём догадался. Приказав мальчику бежать в кабинет, Гаронд помчался в комнату, откуда только что вырвался его сын. И никто из карателей не смог уйти оттуда живым… Но Герман не видел этого, также как не видел того, как отец склонился над телом своей жены, как его кулаки сжались, зубы заскрежетали, а в глазах блеснула жажда мести. А может быть, просто слеза. Но одно было ясно наверняка — c этого момента прежнего мира быть уже не могло.
