«Иди, веди их вглубь джунглей, подальше от глаз, — мысленно ухмыльнулся Ворон. — Стань моим пастухом для будущих жертв. Их исчезновение будут списывать на опасности острова. Идеально».

Эстебан сверкнул глазами, оценивая сказанное. Злость, которую он испытал вначале, схлынула, и на его лице расплылась ухмылка. — Инициатива… это я понимаю. Не подведу. Увидишь, я принесу тебе такие богатства, что понадобится новая мануфактура по производству сундуков, чтобы всё сложить!

Эстебан вышел, полный самомнения и новых планов. Ворон остался один. Тень в углу палатки сгустилась, будто силясь обрести физическую форму, и вместе с тем зазвучал в сознании барона ядовитый шёпот.

— Умно. Ты учишься, мой мальчик. Он будет гнать их на убой, свято веря, что строит империю. Его тщеславие — наш лучший союзник. Готовься. Первый большой ритуал не за горами. Ты почувствуешь истинную мощь Владыки. Мы подготовимся — и я стану достаточно силён, чтобы усмирить волю меча, а ты достаточно крепок, чтобы стать разящей рукой Белиара. А затем, вместе мы подчиним весь мир.

Ворон закрыл глаза, и на его измождённом лице застыла не улыбка, а оскал голодного хищника, почуявшего кровь.

Первая охота началась вскоре после того. Ворон взял с собой троих — угрюмых братьев-каторжников, известных в лагере своей тупой жестокостью. Формально это была разведка местности к западу от лагеря. Неофициально — первая проба сил, первое спланированное подношение. Кхардимон по-настоящему боялся этого меча, как и возможно выжившего Радемеса. Поэтому, он не позволял Ворону спешить, требуя тщательной подготовки.

— Я всё рассчитал, ученик. Сначала мы соберем достаточно сил, чтобы умилостивить Белиара, и лишь когда он признает тебя достойным, чтобы владеть Когтем, мы спустимся в склеп, где был замурован последний владелец этого артефакта. Если же мы поспешим, то рискуем повторить судьбу Радемеса, который сам стал безвольным орудием в руках меча, а не наоборот.

Жертвой стал одинокий пират, забредший слишком далеко от берега в поисках дичи. Оглушили его быстро, ударом дубины по затылку. Когда несчастный пришёл в себя, он уже был прикован ржавыми цепями к холодному, покрытому мхом камню в полуразрушенном храме — месте, которое Кхардимон указал как очередное «место силы», которая поможет подготовиться к встрече с хранителем Когтя. Воздух здесь был густым и спёртым, пахнущим сырой землёй, гнилью и дымом тлеющей болотной травы.

Ворон читал слова, которые диктовал наставник. Нужные фразы словно всплывали из глубин памяти, ему не принадлежавшей. Чужой, гортанный язык лился с его губ легко и свободно, будто он знал его всегда. Он не молился — он приказывал, его голос был твёрд и полон властной силы. Братья каторжники, молчаливые помощники и соучастники, стояли поодаль, у входа, смотря на происходящее с животным страхом. Но золото и новое снаряжение, щедро обещанное за работу и молчание, удерживало их на месте.

Когда длинный кинжал из чёрного «обсидиана» коснулся груди пирата, Ворон почувствовал это. Не просто предсмертный хрип жертвы и не брызги тёплой крови. Это был… восторг. Тонкая, ледяная струйка чистой энергии, входящая в него через ритуальный клинок, наполняющая каждую клетку его тела. Мир вокруг померк, окрасившись в багровые, пульсирующие тона. Он уже не слышал крика пирата — лишь ликующий, многоголосый шёпот из иного мира, зовущий и манящий. Сила пульсировала в его жилах, пьяня и дурманя, она была слаще самого выдержанного вина, желаннее самой красивой женщины.

«Мало, — прошипел Кхардимон, и в его голосе слышалось то же опьянение. — Капля в море. Нужно больше. Сильнее. Их страх — наша пища. Их агония — лучший проводник силы, лучший подарок Белиару».

Люди из отряда Эстебана начали пропадать. Сначала поодиночке. «Съела тварь», «сорвался в ущелье», «утонул в болоте» — рапорты сыпались как из рога изобилия. Потом пропала целая группа, отправленная на разведку в каньон. Эстебан бушевал, обвиняя в нерадивости Торуса и его соратников, требуя больше людей, лучше снаряжение, больше власти для наведения порядка. Торусу и Бладвину было плевать. Они отправляли на подкрепление разведчикам только тех, кого считали бесполезными или слишком наглыми и неудобными. Райвен же больше не удостоил Эстебана своим вниманием, большую часть времени проводя в древних руинах, беря с собой только трёх неизменных телохранителей.

А потом один из тех самых троих избранных в пьяном угаре проболтался в таверне о «криках жертв» и «чёрном колдуне, что пьёт души». Слухи, обрастая невероятными подробностями, дошли до Торуса. Старый стражник, педантичный и осторожный, пришёл к Ворону с донесением о грязных сплетнях, подрывающих авторитет начальства.

Медлить было нельзя. Ворон действовал с холодной, выверенной жестокостью. Он вызвал всех троих братьев «на секретное задание» высшей важности, суля тройную долю золота. В том же зловещем храме, где пролилась кровь пирата, под сводами, помнящими древние шёпоты, пришло время и им расстаться с жизнью.

— Алтарь нужно очистить, сбросить избыток энергии. Пусть живой человек выступит в качестве «тряпки». — Голос Ворона прозвучал металлически ровно, без единой ноты волнения. — Это не опасно. Возьмите его, уложите на алтарь на минуту. — Он кивнул на самого крупного из троицы, Гарта.

Двое других, Ланс и Могр, недоумённо переглянулись, но алчность и привычка подчиняться заставили их поторопить брата. Гарт выругался, но не сопротивлялся и сам полез на камень, думая, что это какая-то странная часть подготовки ритуала.

В этот миг, когда они были отвлечены, Ворон двинулся. Это был не просто шаг, а стремительный, бесшумный бросок, при котором тело словно размылось в сплошную тень, еле видимую в полумраке пещеры. Меч, когда-то бывший грозой орков и служивший Шраму, одному из самых раздражающих Ворона рудных баронов, сверкнул не широким убийственным взмахом, а двумя короткими, точными ударами — молниеносные тычки, будто жалящие укусы змеи. Лезвие со свистом рассекло плоть и сухожилия выше коленей.

Сначала братья не поняли. Они просто рухнули на колени, их мозгу потребовалась секунда, чтобы осознать, что ноги больше не держат их. Только когда хлынула кровь и хрустнули колени от удара о каменный пол, раздались их первые вопли ужаса и боли.

Гарт, вырвавшись из ослабевших рук, мгновение назад помогавших ему забраться на алтарь, перескочил на другую сторону жертвенного камня и, увидев в руках Райвена окровавленный меч, с рёвом ярости побежал на него, размахнувшись своей тяжелой дубиной. Барон и не думал убегать, сделав шаг навстречу. Удар, способный раздробить череп, со свистом пронесся в сантиметре от его головы — он лишь чуть отклонил корпус, грациозно и насмешливо, будто уворачиваясь от надоедливой мухи. Гарт, потеряв равновесие, налетел на одного из своих пытающихся подняться, опираясь на алтарь, братьев, и они оба, спотыкаясь об окровавленные ноги третьего, грузно рухнули, превратившись в мешанину из тел, боли и ярости.

И тут началась потеха. Ворон не спешил добивать недавних подельников. Он стал воплощением наевшегося неумолимого хищника, который уже не голоден, но играет с добычей. Его меч не рубил, а слегка резал, нанося мелкие, но болезненные раны — глубокий порез на предплечье, когда Ланс попытался подняться; точный укол в плечо Могру, потянувшемуся за брошенным в барона, но отскочившим от стены ножом; пинок по лицу Гарта, выбивший один, а то и два передних зуба… Он использовал само помещение подземного храма, за века ставшее больше похожим на естественную пещеру, чем сделанное людьми сооружение, как оружие — отскакивал за узкую сталагмитовую колонну, заставляя Гарта в ярости бить по ней дубиной, осыпая себя осколками известняка. Братья мешали друг другу, ползая в лужах собственной крови, их крики и проклятья сливались в оглушительный хаос, который, казалось, лишь питал Ворона силой.

Он чувствовал каждую каплю их страха, каждую волну отчаяния. Они были для него как густой, терпкий дым, наполнявший его лёгкие, как опьяняющий нектар. Сила Белиара струилась в его жилах, делая его движения не просто быстрыми, а неестественно плавными, предвосхищающими. Он видел мир в багровых тонах, где его противники были всего лишь медлительными, кричащими, сделанными из мяса и костей куклами.