И тут нас ждало ещё одно событие — явно не из тех, что я планировал на сегодняшнее утро.

Мы зашли в ангар, и первое, что ударило по глазам, было даже не оборудование.

Свет. Много света. Белого, ровного, без желтизны, без гаражной полутьмы, где вечно кажется, что на стенах плесень, а на полу масло. Здесь было иначе.

Ленты ламп шли по потолку аккуратными рядами, отражались в металле, в стекле, в лакированных панелях. Пол — чистый, светлый, будто его моют каждое утро, и не шваброй «как получилось», а так, чтобы ни следа. Стены — свежие, с ровной покраской и вставками под бетон, как в тех детайлинг-центрах, которые любят выкладывать в соцсети: «мы работаем только с премиумом».

И даже воздух здесь казался другим. Не тяжёлый, не едкий. Пахло чем-то нейтральным: смесью чистоты, пластика, лёгкого оттенка растворителя, который держат под контролем.

Вдоль правой стены стояли машины. Не просто «клиентские тачки на покраску».

Ретро.

Некоторые — явно в процессе реставрации: снятые элементы, аккуратно разложенные детали, подписанные коробки. Некоторые — уже готовые, отмытые, вылизанные до состояния музейного экспоната.

Белый кабриолет, идеально чистый, стоял под светом так, будто его только что сняли для рекламы. Ни пылинки. Ни крошки. Ни следа краски. Для покрасочного центра это выглядело почти нелепо — и именно этим показывало класс. Здесь не работали «на коленке». Здесь работали так, чтобы клиент заходил и сразу понимал: ты заплатишь много, но тебе сделают идеально.

И тем сильнее резала глаз вторая картинка.

Шесть человек, которые к этому месту не подходили ни по виду, ни по тону, ни по манере держаться. Они стояли группой ближе к стойке администратора, громко, широко, как будто место принадлежало им. Не «гости» — Быки.

Уверенные в себе, наглые и плотные. Двое — особенно крупные, с шеями как у борцов. Остальные — чуть попроще, но от этого не менее неприятные. Одежда — нормальная, странно, что не спортивная, именно это и было мерзко: не бомжи, не случайные пьянчужки, а люди, которые привыкли давить там, где никто не сопротивляется.

Перед ними стоял парень. Высокий, худой, черноволосый. Возраст — примерно наш. Длинные руки, длинные ноги, и взгляд, который постоянно бегал, будто он ищет, куда отступить. Он что-то говорил, объяснял, но голос у него был не уверенный. Он пытался держать спину, но плечи всё равно выдавали. Законченный трус. Он точно не сможет за себя постоять. Человек, который не умеет стоять под давлением шести таких морд и не знает, что делать, когда тебя берут количеством.

Я ещё не успел ничего сказать, как из-за стойки метнулась девушка.

Рыжая. Не «рыжеватая», не «крашеная», а настоящая яркая рыжина, как будто волосы ловили свет и отдавали им обратно. Они были собраны в конский хвост, но всё равно казались живыми, упругими, и в этом белом освещении они почти сияли. Глаза — зелёные, чистые, без косметики, и от этого ещё заметнее. Взгляд быстрый, цепкий. Не испуганный. Скорее злой и собранный. Если бы меня попросили представить «девушку-лисицу» в реальной жизни, я бы, наверное, показал на неё. В ней была эта живая хитрая энергия, которая умеет огрызаться даже тогда, когда страшно. И глаза были такие, которые сложно описать, но если их увидеть, то сразу понимаешь.

На ней было лёгкое платье молочно-белого цвета. Идеально подходящее, как для работы, так и для выхода на свидание в парк. Или даже в ресторан. Оно сидело так, что подчёркивало фигуру, даже если она сама не старалась. Длинные ноги, широкие бёдра, спортивная попка — видно, что она за собой следит, и грудь подтянутая, без всякой «вульгарности», просто тело молодое и ухоженное.

Я отметил это не потому, что я маньяк. Я отметил это потому, что мой мозг в последнее время вообще слишком многое отмечает, и мне это уже начинало мешать.

Катя — понял я по внутреннему щелчку. Та самая, про которую говорил Алексей.

Она встала между быками и парнем, будто закрывая его собой. Сказала что-то резко, коротко, явно по кругу повторяя одно и то же. «Шефа нет», «мы не знаем где», «машины не выдадим», «ждите возвращения шефа», «шефа нет».

Один из быков сделал шаг вперёд и навис. Девушка не отступила.

И вот тут я понял, что у меня есть две секунды, чтобы выбрать правильный заход в эту ситуацию.

Я шагнул вперёд так, чтобы оказаться в поле зрения быков, но не лезть к ним вплотную. Спокойно. Не агрессивно.

— Добрый день, — сказал я ровно, как на приёме у нотариуса. — У вас проблема?

Шесть морд повернулись ко мне.

Мгновение — оценка. Кто я? Почему я здесь?

Один, самый крупный, с короткой стрижкой и щербатой улыбкой, прищурился.

— А ты кто? — спросил он.

— Детектив, — ответил я честно. — И сейчас мне важно, чтобы никто не делал глупостей. Шефа нет. Вам это уже сказали. Хотите ускорить — оставляйте контакты, фиксируйте претензию. Но давить на людей смысла нет.

Я говорил спокойно и максимально буднично. Не «мораль», не «я герой». Просто как человек, который пришёл и видит, что сейчас будет бардак.

Катя бросила на меня быстрый взгляд — благодарность и одновременно «не мешай, я держу». Парень рядом с ней сглотнул и будто на секунду ожил: появился кто-то ещё, кроме него.

Быки переглянулись. И это было важно. Они не сразу пошли в лоб. Они сначала должны были понять, не опасно ли.

— Детектив, говоришь, — протянул другой, помоложе, но с глазами злого пса. — А чё ты тут делаешь? Тебя звали?

— Я здесь по делу, — сказал я. — И оно вас не касается. Но если вы сейчас устроите здесь цирк, это будет касаться всех.

Крупный щербатый скривился, будто я ему не понравился на уровне интонации.

— Слушай, детектив, — сказал он, — у нас сроки горят. Нам на выставку. Мы деньги заплатили. Машина должна быть готова.

— Я вас услышал, — ответил я. — Но шефа нет. И без него, судя по всему, вам не дадут ни машину, ни документы. Хотите нормально — идите через претензию. Хотите шумно — шумно будет для всех.

Я специально держал тон без угроз и пытался говорить в том стиле, котором им будет понятно. Я не имел права показывать слабость, но и не должен был показывать силу раньше времени.

Они снова переглянулись. И начали думать.

«Он прав. Шефа нет. Эти ничего не дадут».

На секунду — почти отступление.

Один из быков сплюнул в сторону, повернулся к щербатому:

— Да похер. Тут всё равно ничего не получим.

И тут же другой, тот самый помоложе, с глазами пса, хмыкнул:

— Ничего?

Он посмотрел вглубь ангара, и я увидел, как у него в голове щёлкнуло.

— Слушай, а мы чё вообще… — начал он, будто это мысль родилась прямо сейчас. — Тут же у него отстойник должен быть. Машины после покраски стоят на сушке.

Щербатый приподнял бровь.

— И?

— И ключи, — продолжил пёсоглазый — так я в голове решил его называть, — я помню, он ставит их вот туда.

Он кивнул на стойку администратора, туда, где обычно бывает стойка с мелочами, табличками, журналом, связками.

— Мы сейчас, — сказал он с неожиданной деловитостью, — заберём пару машин, продадим на разборку. Вернём и свои деньги, и свою машину, и то, что мы на выставке не выиграли, отобьём. А этот придёт — пусть сам разгребает со своими клиентами. Нехрен исчезать так вовремя. Подставлять уважаемых людей.

Я почувствовал, как у меня в груди становится холоднее. Вот оно. Красная линия. Это уже не «сроки горят». Это преступление.

Катя резко шагнула ближе к стойке, будто закрывая её собой.

— Вы что, охренели? — сказала она. — Это уголовка.

Щербатый усмехнулся.

— Ой, да ладно, — протянул он. — Уголовка…

Он сделал шаг, и Катя встала прямо перед ним.

Парень рядом с ней дёрнулся, но не решился.

Я тоже шагнул ближе — спокойно, но так, чтобы быть рядом, если он полезет.

— Я вас предупреждаю, — сказал я тихо. — Ключи вы не трогаете. И в отстойник вы не идёте.