И в одной из этих камер, к его собственному удивлению, сидела его первая жена.

Первая любовь.

Та самая женщина, которую он когда-то любил по-настоящему. Ещё молодым, ещё до того, как слова «род», «статус» и «обязанность» стали тяжелее любого чувства. Они были тогда двумя молодыми аристократами, учились в одном университете, спорили, смеялись, строили планы, и ему казалось, что он сможет прожить жизнь иначе. Что он не повторит путь предков. Что не станет заводить себе больше жён. Что остановится на ней.

Потом прошло время, и Савелий понял простую вещь.

Это никогда не делалось ради любви. Это даже не делалось ради новых связей и красивых цепочек между семьями. Это делалось потому, что так надо. Потому что статус. Потому что так делал каждый его предок.

Когда у тебя много денег и возможностей, когда ты становишься главой рода, мир начинает требовать от тебя не выборов, а соответствия.

Он стал главой рода быстро. Слишком быстро.

Отец погиб в «случайном» ДТП, и Савелий занял место, которое давно считал своим. Историю оформили так, чтобы она выглядела простым несчастным случаем. А за то, что было на самом деле, ответил обычный простолюдин. И не только он. Его родственникам обеспечили жизнь на одно поколение вперёд. Деньги дают свободу ровно до того момента, пока люди не начинают вести себя так, будто они аристократы. Тогда свобода превращается в яму. Савелий это понимал. Он всегда понимал цену. Поймут ли эти люди эту цену. И воспользуются ли правильно этой возможностью.

Дальше всё пошло так, как «положено».

Вторая жена появилась не по капризу и не от большой страсти. Помоложе, посимпатичнее, из герцогского рода. Ему тогда было тридцать. Ей восемнадцать. Возраст бракосочетания. Герцог был счастлив отдать дочь. Вассальной клятвы он не давал, но часть акций своих предприятий отдал за небольшие деньги, чтобы новый зять расширял влияние и чувствовал себя увереннее. Савелий взял это спокойно, как берут нужный инструмент.

Прошло три года, и она тоже перестала быть интересной. Нет, он мог прийти к первой жене в комнату. Он иногда приходил. Редко. Зачем ему тридцатилетняя женщина, когда рядом ходит двадцатиоднолетняя? В этой логике не было чувств. В ней было только сравнение и привычка брать то, что проще.

Потом появилась новая фаворитка. Дочь графа. Здесь уже сыграл не расчёт и не родовая выгода. Сработал тот самый животный инстинкт, который приходит к мужчине вместе с дозволенностью. Савелий поймал себя на мысли, что та первая любовь была юношеской дуростью. Тогда он ещё не понимал, как устроен мир. Тогда он ещё хотел быть «не как все».

У его отца было шесть жён. У него пока три.

Он продолжал спускаться, а охрана осталась ждать наверху. Они знали, что господину не нужно мешать.

Вместе со ступенями менялось дыхание пространства. Сверху оставались свет, ткани, посуда, разговоры. Ниже появлялись камень, сырость, железо и тишина. Здесь часто появлялись те, кто пытался перейти ему дорогу. Недоброжелатели, конкуренты, люди, решившие, что Савелий должен уступить. Некоторые из них умирали здесь, не выходя из подвалов.

Это легко списать, когда у тебя есть связи с криминальным миром.

Савелий держал эти связи аккуратно, не выставляя их напоказ. Он лично знал, что за этим миром стоит Учитель. Так называл себя человек, которого никто в глаза не видел. Говорить, что кто-то был знаком с ним лично, было сложно. Лица нет, встреч нет, есть только решения, которые приходят как приказ.

Относительно недавно у Учителя появился новый ученик. Прошлый умер, и это тоже было характерно. Это произошло от руки самого же Учителя. В этом мире слабость не лечат. Слабость убирают.

Новый ученик был жив. Пока.

С ним Савелий был знаком лично. Маленький засранец. Просил всех называть себя боссом. Даже аристократов. Дерзость в нём была не подростковая, а холодная. Та, что не играет в храбрость и не пытается понравиться. Савелий не был дураком и понимал, что однажды этот гадёныш может стать не то что заменой Учителя. Он может стать больше. Лучше. Опаснее. Савелий не удивится, если со временем этот человек станет императором тёмной части Империи.

Сейчас эта мысль всплыла не случайно. Если придётся избавиться от первой жены, то к Учителю уже не обратишься. Он всех отправляет с такими вопросами к новому боссу. Значит, если что, нужно будет связываться с ним. Он создаст правильную легенду и скроет все следы. Так будет легче объяснить, куда пропала женщина, которую многие знают слишком давно, чтобы поверить в простую историю.

Крайонов об этом распространяться не будет. Савелий видел это в нём ещё там, в ресторане. Парню было важно другое. Работа. Своя траектория. Ему было плевать на чужие семейные развалы, пока они не мешают делу.

Савелий это понял окончательно, когда Роман никак не отреагировал на смерть Дмитрия. \

Парень в своём возрасте смотрел на смерть спокойно. Без паузы, без дрожи, без попытки сделать вид, что ему тяжело. Савелий не делал выводов вслух. Он просто отметил. Такое спокойствие не появляется из воздуха.

Это означало одно.

В нём уже что-то сломано.

Как и во всех, кто в этом мире действительно чего-то добивается.

— Дорогой это ты…

Раздалось в глубине подземелья.

«Да дорогая это я.» Хищно улыбнулся глава рода Змеевских. «Сейчас будет кайф…»

Я лежал на матрасе и смотрел в потолок.

Рядом Ксюша что-то бубнила себе под нос — злое, невнятное, совершенно бессмысленное. Скорее даже не слова, а обрывки эмоций, которые вываливались наружу без всякой системы.

Ужин прошёл замечательно. Даже слишком. К концу вечера Женя, кажется, всё-таки договорился со своими родителями, что будет их навещать. Не завтра, не сразу, но хотя бы иногда.

Первый шаг сделан, и это уже неплохо.

После этого, немного разгорячённые алкоголем и действительно отличной едой, мы разъехались по домам.

Мы с Ксюшей — ко мне.

Женя — к себе, в свою квартиру.

А куда поехала Соня — я не знал. Да и, если честно, мне было тогда не до этого.

Ксюша перебрала.

Сильно.

Она пошатывалась, висла на мне, путалась в шагах, признавалась в любви с таким напором, будто завтра наступит конец света. И вот уже в четвёртый раз за последние полчаса я буквально выгонял её обратно на кровать.

И в голове крутилась одна простая мысль: я сегодня вообще посплю или так и буду отбиваться от голодной самки богомола?

Потому что почему-то у меня было стойкое ощущение, что если я оставлю её рядом, то останусь без головы. В прямом или переносном смысле — вопрос открытый.

Больше всех от этого нервничал кот.

Он привык спать у меня на груди, считал это своим законным местом и своим законным временем. А из-за того, что Ксюша постоянно приползала обратно, вся эта схема рушилась. Мне приходилось вставать, аккуратно, но настойчиво отправлять её обратно на кровать, а кот в это время смотрел на меня с таким выражением, будто я лично испортил ему жизнь.

Нет, у меня была идея уложить её так, чтобы она уснула, а потом самому перебраться на кровать. Но она же начинала шалить руками там, где не надо. А там, где не надо, становилось очень надо, потому что всё-таки я мужской организм, которому надо там, где не надо.

Ну вроде бы она засопела. Вроде бы ночь настала.

Ну и слава Богу.

Я закрыл глаза и начал засыпать.

— Крайонов, ну почему ты такой козёл?

«Да когда ты уже угомонишься, неугомонная?»

Поспать мне всё-таки удалось. Ксюша окончательно уснула примерно через час. До этого я, наверное, раз пять отправлял её обратно в кровать. Она упрямо приползала снова и снова, цеплялась, пыталась устроиться ближе, а я вставал, разворачивал её и возвращал назад, как будто это моя ночная работа по графику.

В какой-то момент я решил поступить как умный взрослый мужчина. Самодостаточный, сильный, уверенный в себе. И показать кто хозяин в доме.