Выходя из ресторана, Евгения окликнули двое. Женщина и мужчина лет сорока пяти — пятидесяти.

— Женечка, а ты тоже был сейчас здесь?

На него было жалко смотреть. В этот момент Евгений явно хотел превратиться во что угодно — в таракана, мышь, муравья. Во всё, что угодно, лишь бы не быть сейчас Евгением и быть намного меньше.

Я перевёл взгляд на Соню — и она побледнела. Не просто напряглась, а именно побледнела, когда увидела тех, кто его окликнул.

Я, честно говоря, не знал в лицо всех аристократов. Но реакция Сони говорила сама за себя. Было ощущение, что мы опять увидели Савелия… только чуть страшнее, чуть больше и заметно важнее.

Тут в разговор вмешался мужчина:

— Женя, к тебе мама обратилась. Ты почему игнорируешь?

— Мама? — переспросила Ксюша.

Она попыталась спросить это с удивлением, хотя я прекрасно видел, что она узнала его родителей и знала кем является Евгений.

— Извините, — сказал он. — Я сейчас подойду.

Он шагнул в сторону родителей. Его отец тут же добавил:

— Женя, а почему ты не позовёшь своих друзей и не представишь нас с им?

Евгений недовольно фыркнул:

— Пап, ну что ты опять начинаешь? Не лезь в мою жизнь.

Значит, Женя — аристократ. Аристократ, который сознательно выбрал жить обычной жизнью.

Если честно, я и раньше замечал за ним повадки, которые не свойственны обычной городской шпане. Но списывал это на то, что парень просто умнее среднего. Теперь картинка сложилась.

Я, конечно, умею читать людей. Но зная, как здесь воспитывают аристократов, и глядя на Соню, я понимал: перед нами кто-то из высших каст. Такие люди умеют держать эмоции в узде и не показывать их на публике.

И если сейчас перед нами стоит, к примеру, князь с княгиней, а Евгений — княжич и, возможно, наследник, то его вырастили так, что он может быть кем угодно. Шпаной. Князем. Императором.

Такие уж у них стандарты воспитания и поведения.

Ещё раз, уже внимательнее, я посмотрел на его родителей — и поймал знакомую ноту. Та же уверенность и та же надменность, что у Савелия Юрьевича, но другого калибра, другого рисунка. У Савелия это было жёстче: строгий бизнесмен, местами тиран, человек, который давит одной своей тенью.

Здесь же стоял мужчина, похожий на сильного и умного делового человека, но без этой тирании — скорее стратег, умеющий считать на несколько ходов вперёд. А рядом с ним — приятная женщина с тем самым флёром аристократии, который не носится напоказ, а просто есть. И смотрела она на Женю так, как смотрит мать, которая любит сына, а не статус.

И мне стало по-настоящему странно: почему он вообще не хочет жить в тех условиях, где мог бы жить.

— Жень, ну и правда… — мягко вставила она. — Позови друзей, познакомь их с нами. Мы не виделись сколько… год?

Женя дёрнулся, будто его ткнули иголкой.

— Мам, ну не надо. Я не хочу, чтобы кто-то знал, что я княжич. Я же вам это объяснял. И так вы уже всё испортили. Я только начал жить нормально.

Отец усмехнулся — спокойно, без злобы, но с таким оттенком, который легко режет по самолюбию.

— Нормально? — он мотнул головой в сторону машины. — Это вот то, что сейчас сзади тебя следует? Чёрное недоразумение?

Женя сжал челюсть. Я видел, как он держит себя, как держат себя люди, которых с детства учили не показывать лишнего на публике.

— Женя, — продолжил отец всё тем же ровным тоном, — я же тебе предлагал. Возьми любую машину. Если надо — купи какую-нибудь поломанную. Нравится ковыряться, так ковыряйся. Но зачем из семьи уходить? Зачем жить в этой квартире съёмной? Ещё и в маленькой. Мы же тебя любим. Зачем ты так с нами?

— Пап, вы слишком сильно на меня давите, — выдохнул Женя. — Я не хочу быть аристократом. Я хочу быть нормальным парнем.

Я перевёл взгляд на Ксюшу и Соню и тихо сказал, скорее фиксируя факт, чем жалуясь:

— Похоже, этот разговор затянется надолго.

Женя это услышал. Даже не обернулся, но как будто собрался внутри, одним движением.

— Нет. Мы уезжаем.

— Женя, постой! — сразу окликнула мать, и в голосе у неё мелькнуло то самое, от чего у людей обычно ломается оборона: не приказ, не давление, а тревога.

Парень уже разворачивался к машине, и движение у него пошло привычное, отработанное — уйти, закрыться, поставить точку. Я сделал шаг ему навстречу и перехватил его за руку. Не грубо. Просто так, чтобы он остановился и понял: сейчас с ним говорят по делу.

— Жень, — тихо сказал я, почти на выдохе, чтобы это слышал только он. — Это, конечно, не моё дело. Но родители у тебя одни. Мы-то тебя как считали Женьком, так и будем считать. Хочешь — буду звать тебя господином, мне без разницы. Я вижу, как твоя мать волнуется. Поговори с ней. Успокой.

Он резко посмотрел на меня, и в этом взгляде было всё сразу — злость, усталость и защита.

— И ты туда же? Тоже хочешь воспользоваться моими деньгами?

Я даже не сразу ответил. Просто посмотрел на него спокойно, давая ему услышать собственную фразу.

— Ты идиот, если ты так думаешь обо мне, — сказал я ровно. — Если правда так считаешь — можешь завтра в офис не приходить.

Я отпустил его руку, развернулся и пошёл в сторону дороги.

— Ксюша, мы идём домой.

— Я с вами, — тут же сказала Соня, будто боялась, что её сейчас выкинут из сцены окончательно.

Позади раздалось, резче, чем надо, потому что он тоже был на взводе:

— Ром… — Женя крикнул, и тут же, спохватившись, уже по-другому: спокойнее, — да извини. Ты не понял.

Я остановился, но не повернулся.

— Всё я прекрасно понял, Женя. Подумай.

Мы встали у обочины. Я достал телефон и начал заходить в приложение вызова такси, намеренно спокойно, без демонстрации. Так, как делают люди, которые уже приняли решение и не торгуются.

Через пару секунд Женя подошёл. Ближе. Тише.

— Идёмте… — он сглотнул и поправил сам себя, будто заставил язык работать нормально. — Пойдёмте. Я познакомлю вас с родителями.

Он посмотрел мне в глаза, коротко, как умеют те, кто не привык просить.

— Ром, извини. Я не хотел.

Я кивнул. Не потому что «простил и растаял». Я видел, что ему сейчас это нужно — чтобы прийти в себя и не сжечь мосты там, где мосты ещё держатся.

И я снова посмотрел на его родителей — и снова увидел: не желание вырастить из него ещё одного княжича любой ценой, а обычную, упрямую, человеческую любовь двух людей, которые, похоже, многое в прошлом сделали неправильно и теперь пытаются исправить хоть что-то.

Это читалось у них в глазах. И они были рады что сын решил познакомить с друзьями.

Соня посмотрела на Женю и вдруг пискнула, почти по-детски:

— Мне тоже с вами идти?

Он на секунду задумался. Совсем на короткую, но заметную паузу — будто внутри себя решал что-то важное.

— А ты хочешь быть моим другом? — спросил он и как-то грустно усмехнулся, словно сам не верил, что этот вопрос вообще уместен.

— Ну… — она чуть замялась. — В принципе, у меня не так много друзей.

Почему-то, глядя на её лицо, я вдруг ясно понял: у неё их вообще нет.

Это нормально. Когда человек постоянно учится и всё время отдаёт учёбе, он довольно быстро перестаёт воспринимать окружающих людей как возможных друзей. Почти каждый начинает пытаться использовать тебя — если не как мозги, то как ресурс. А с её фигурой я бы даже предположил, что не только мозгами. И любой, кто хотя бы чуть умнее пробки от бутылки вина, в такой ситуации это быстро понимает.

С учётом её должности и того, что она вообще попала в канцелярию, можно было с уверенностью сказать — она умнее этой самой пробки. А значит, и разочароваться в людях успела быстро. Особенно теперь, когда она стала, возможно, одним из самых молодых представителей канцелярии в Серпухове. Зависть и злоба очень хорошо умеют отталкивать людей от таких девушек. А её достижения способствовали рождению таких чувств в окружающих.