— Странная схема, — вырвалось у него почти шёпотом. — В одном месте… несколько курьеров. Зачем так? Это же дорого. Тебе тоже много заплатили?

— Да, — сказал Демид. — Заплатили.

Он не добавил ничего. Не потому что скрывал. Потому что для курьера объяснения не существовало. Его задача — передать. Всё.

Демид принял свёрток и в тот же миг использовал магию.

С заморозкой и холодом он был знаком давно. Ещё из прошлого мира. Там не было магии, но это там тоже использовали.

Там он работал под прикрытием среди людей, которых не могли взять годами. Не из-за хитрости, а из-за отсутствия тел. Конкуренты пропадали полностью. Ни биоматерии, ни ям, ни крови. Холод.

Метод был прямолинеен, и именно поэтому безупречен. Тело доводят до состояния абсолютной хрупкости, когда плоть и кость становятся ломкими, как стекло. Затем разбивают. Осколки замораживают снова — глубже, жёстче, до того предела, где остаточная вязкость исчезает окончательно. И снова разбивают. Повторяют, пока от человека не остаётся ничего, кроме мелкой ледяной пыли и воды, которая уходит туда, куда уходит любая вода.

В этом мире всё было ещё проще. Его дар не требовал «постепенно» и «слоями». Он пронзал холодом сразу, целиком, без шансов на сопротивление.

Парень застыл, не успев сделать даже лишнего вдоха. Ледяная фигура на секунду осталась стоять — как скульптура в чужом свете, — и Демид увидел в этом ещё одну причину, почему место выбрано именно так. Туалет. Кафель. Сливы. Комната, которую можно мыть. Комната, где вода — норма.

Он просто уронил его на кафель.

Фигура ударилась и рассыпалась в мелкую крошку. Лёд разлетелся низко, без крупных осколков, как будто тело было пустым внутри. Остатки начали таять почти сразу — не быстро, но достаточно, чтобы через некоторое время здесь осталась только вода, которую легко объяснить уборкой.

Так как тело состоит на 70% из воды, и заморозка настолько глубокая и шоковая, то в остатках не прослеживалось ни дополнительного цвета ни запаха. Проверено было ни один раз.

Цена пришла мгновенно. Короткая слабость, лёгкое головокружение, как провал на полшага. Демид не позволил себе задержаться на этом. Откат был ожидаемым. Он умел его пережидать. Более того — он чувствовал, как внутри всё равно поднимается знакомый, маленький прирост. Как будто сила запоминала действие и становилась чуть послушнее.

Артефакт был у него.

И никто из цепочки не должен был знать, что он у него. Никто. Поэтому след закончится так, как и должен был быть закончен в таких схемах: тишиной. Чистым, без свидетелей и без хвостов.

Он вышел из туалета вовремя, чтобы не выглядеть исчезнувшим, и почти сразу ему навстречу пробежал мимо официант, запыхавшийся, с тем голосом, который держат для гостей, но который сейчас уже дрожал от внутреннего напряжения.

— Господин, будьте любезны, займите своё место. Сейчас не самое лучшее время ходить по ресторану.

— Да-да, конечно, — ответил Демид спокойно. — Сейчас так и сделаю.

Опечатывание ресторана не входило в его расчёт. Не потому что это ломало дело — дело уже было сделано. Это ломало выход. Значит, нужно было не спорить с ситуацией, а обойти её.

Идя по коридорам обратно к VIP-зоне, он принял решение быстро и без эмоций. Учитель.

Тот просил называть себя именно так. И Демид понимал почему: слово «учитель» в Империи звучало почти безобидно, а на деле означало человека, который держит узлы и проходы там, где проходов быть не должно.

Демид написал сообщение.

«У меня проблемы. Ресторан опечатан. Мне нужен проход.»

Ответ пришёл почти сразу.

«Иди к чёрному входу. Знаешь, где он?»

«Знаю.»

У тебя пять минут. Камеры будут на повторе. Я уже договорился.

Следующее сообщение — без паузы, будто Учитель действительно видел его прямо сейчас.

«Я знаю, где ты. Сейчас вернись в VIP комнату и снова оттуда выйдешь через одну минуту. Дальше не беспокойся. Это мои проблемы. Если кого то встретишь, после того как выберешься из ресторана — убей. Я разберусь.»

«Хорошо.»

Демид сделал ровно так, как ему сказали. Зайдя в VIP комнату он увидел, что там никого нет. Его это не сильно удивило. Так даже лучше.

Он не сомневался в том, что камеры действительно будут на повторе. И не сомневался, что Учитель справится с последствиями. Этот человек был старейшиной криминального мира Империи. Сейчас почему-то обосновался в Серпухове. До этого жил в Москве.

И если он сказал «я разберусь» — значит, разберётся.

Трое подошли к сейфу и занялись своим делом. Без слов, без пояснений, так, как это уже делалось раньше и как иначе здесь просто не работало. Каждый выполнил своё действие — ровно то, которое от него требовалось.

Механизм внутри отозвался.

Дверь сейфа открылась.

Я шагнул ближе.

Внутри лежала шкатулка. Из тёмного, плотного дерева, с аккуратной инкрустацией камнями по крышке и граням. Кромки и углы обиты металлом тёплого оттенка золота.

Я задержал взгляд.

Такую шкатулку можно было украсть даже пустой. И продать. И за очень хорошие деньги.

Ну что ж, надеюсь, вор оставил свои следы.

Все трое отошли от сейфа, одновременно и без суеты, освобождая мне место.

Шкатулка была внутри.

Я наклонился, уже протягивая руку, и в этот момент сзади прозвучал голос Дмитрия:

— Господин Крайонов… может, вам перчатки дать? Вы же можете оставить отпечатки пальцев.

Я выпрямился и развернулся к нему. Бровь сама поднялась — не демонстративно, а как реакция на очевидную глупость.

Я посмотрел на Дмитрия спокойно, и дал ему несколько мгновений, чтобы он сам осознал, как это прозвучало.

— Дмитрий, вы правда думаете, что вор, который украл ожерелье из самого защищённого сейфа в Серпухове, оставив шкатулку на месте и вместо украшения положив камень… сделал это так, что не подумал про отпечатки? И вы предполагаете, что я сейчас могу добавить к делу свои следы, которые потом будут мешать следствию?

У него на секунду застыло лицо, и я увидел в глазах не смущение, а отражение собственной реплики: он понял, что сказал лишнее.

— Вы правы, господин Крайонов. С моей стороны это было… глупо.

Я понимающе кивнул.

— Ничего. Я трону только край. Мне нужно понять, как всё выглядит. Может, на камне остались следы, может, по нему можно будет что-то понять.

— Да, конечно. Тогда не буду вам мешать, — Дмитрий отступил и чуть сместился, чтобы дать мне больше воздуха для работы.

Сам я держал в голове одну простую мысль, мне нужно было, чтобы вор касался шкатулки голыми руками. Не ради отпечатков. Ради контакта. Ради того, что остаётся на предмете после прикосновения.

Я включил дар.

На полную.

За дни, проведённые с котом, он усилился. Я это чувствовал не по словам — по результату. Раньше способность давала возможность чувствовать эмоции. Теперь я мог слышать и последние мысли человека. В таком режиме энергия уходила из меня потоком — почти физически, будто изнутри выбрасывало мощность киловаттами.

Долго я так не протяну, но на одну шкатулку с её содержимым мне хватит.

Я коснулся края.

И сразу поймал мысль.

Мужской голос, молодой. Лет тридцать — тридцать пять по тембру.

Мысли приходили голосом того, кто их думал, почти таким же, каким он говорил бы вслух. Это уже было проверено на Женьке и на Ксюше.

Тогда-то я и узнал про чувства Ксюши. На вилке, которую она протянула мне утром за завтраком, дар поймал её мысль: «Может, он всё-таки ответит взаимностью». Я это запомнил.

Но сейчас мне было не до этого.

«Вот… ага, вот она».

Я открыл крышку.

И увидел насмешку над княжеским родом Змеевских.

На красной подушке лежал обычный речной камень — серый, с закруглёнными краями, с тонкими трещинками по боковине и маленьким пятнышком в виде звезды сбоку. Такой камень можно подобрать где угодно: у воды, у дороги, во дворе. Но этот положили сюда не просто «потому что подвернулся». Его подбирали по весу.