— Я чувствую, как здесь воняет кровью. Ты бы хотя бы уборщиков просил работать лучше. Самому не противно?

В её глазах не было страха. Ни тени. Она прекрасно знала, кто перед ней стоит. Она знала это ещё тогда, в юности, когда они познакомились. Уже тогда она видела в нём этот кусок грязи. Маньячное зерно, спрятанное под статусом и фамилией.

Ещё в университете он любил издеваться над простолюдинами, которым по счастливой случайности доставались бюджетные места. Он делал это спокойно, с интересом, как проверяют прочность материала. А отец каждый раз прикрывал его. Даже тогда, когда Савелий «случайно», в рамках самообороны, оторвал человеку ногу своей магией молнии, оставив его калекой.

Тогда отец хорошо рассчитался.

По меркам простолюдинов — щедро.

По меркам его отца — копейки.

Зато сыночек остался доволен.

Он просто не знал, кого растит. И во что этот мальчик однажды превратится.

Елизавета знала.

Она всегда знала Савелия настоящего. И давно догадывалась о его странных увлечениях.

— Так если ты знала про мою гниль, Лизочка, — спокойно сказал Савелий, — зачем же ты начала наставлять своему любимому, драгоценному мужу рога?

Он говорил без злости. Почти лениво. Как человек, которому важен сам процесс, а не ответ.

— Я ведь тебе даже разрешал спать с твоими тренерами. Про садовника я тоже знал.

Он чуть повернул голову и показал рукой вправо.

— Кстати, вон там. Через две стенки.

Он сделал короткую паузу, давая словам улечься.

— Он умирал долго. Мучительно. Но не из-за тебя. Он срезал розу, которую я хотел подарить Лене.

Елизавета чуть приподняла бровь.

— А… вот куда пропал Гриша, — спокойно сказала она и даже не удивилась.

Она села поудобнее, опёрлась спиной о холодную стену. Движения уверенные, неторопливые, будто разговор происходил в гостиной, а не в подземелье. Одета она была в том, в чём находилась дома. Она готовилась выехать на ужин — поздний, без спешки. Потом, возможно, заехать на какую-нибудь вечернюю тусовку. Или рвануть в столицу и там раствориться в ночи.

На ней было вечернее платье сапфирово-синего цвета, с тонкими золотыми вставками. Дорогое, сидящее идеально. Но сейчас оно превратилось в лохмотья. В грязную, мятую ткань, пропитанную пылью и следами чужих рук.

Когда Савелий отдал приказ своим овчаркам — преданным псам, — её тащили именно так, как тащат добычу. Не княжну. Не жену главы рода. Тащили, как тащат шлюху, которую можно швырять о стены и пол. И они не отказывали себе в этом удовольствии. Савелий подобрал ублюдков под стать себе.

И уже тогда она всё поняла.

Этот вечер она, скорее всего, не переживёт.

Савелий даже не поленился передать ей ещё одну новость. Попросил своих псов сообщить, что Дмитрий мёртв. Она восприняла это спокойно. Дмитрий никогда не был для неё главным любовником или фаворитом. Просто ещё одно экстремальное развлечение.

Переспать с правой рукой собственного мужа.

Елизавета прекрасно понимала увлечение Савелия. Она сама была таким же наркоманом. Её тянуло к риску, к грани, к моменту, когда ловят за руку. Ей было интересно, когда именно он её поймает. Когда найдёт на ней другого мужчину.

Она даже пару раз специально устраивала такие встречи в его комнате.

Оставляла следы.

— Отвечай, — рявкнул он.

— А ты как будто не понимаешь.

— Понимаю, но хочу это услышать.

— Ты предал наши отношения. Ты предал меня. Ты предал нашу любовь. Ты предал своё обещание,— лениво ответила она тем же тоном, каким он говорил с ней минуту назад.

Она чуть развела руки, обозначая пространство вокруг.

— А я что? Я, выходит, не человек? Тебе можно развлекаться, менять жён, исчезать из моей жизни, годами не заходить к первой жене, которая, кстати, до сих пор тебя любит.

— Ой, не заливай, Лиз, — усмехнулся Савелий. — Какая любовь. Я в это не поверю.

— А зря, — спокойно ответила она. — Я правда тебя люблю.

Она коротко посмотрела ему в глаза и тут же продолжила, не давая ему хоть что-то сказать:

— Хотя это уже ничего не меняет. Я прекрасно понимаю, чем всё закончится. Так что начинай. С чего начнёшь — с пальцев? С ногтей? Что тебе, ублюдку, больше всего нравится делать здесь со своими игрушками?

На его лице появилась хищная улыбка.

— Вот так, значит. Если ты всё знаешь — зачем?

— Затем, — ответила она без паузы, — чтобы ты обратил на меня внимание.

— А колье тебе зачем? — спросил он.

— Это, кстати, не моя идея, — она рассмеялась. — Честно. Твой придурочный помощник слишком сильно в меня влюбился и решил доказать, что я — та самая женщина, которая достойна этого колье.

Савелий перевёл на неё взгляд, чуть размял шею.

— Серьёзно?

— Да.

Она пожала плечами.

— Скажи мне, зачем оно мне? Что мне с ним делать?

— Это на тебя не похоже, — медленно сказал он. — Потому меня это и удивило.

— Я была соучастницей — это да, — ответила она. — Мне было интересно, переступит он границу или нет. Твои люди преданы тебе. Все. Дмитрий был таким же. Кстати, зря ты его убил. Предавать он тебя не собирался.

— Когда при одном достаточно интересном детективе он начинает оскорблять своего князя, — ровно ответил Савелий, — я принимаю меры. Хотя… да. Где-то даже жалею. Теперь придётся искать другого.

Они говорили так, словно находились не в камере, где убивали и ломали людей, а на светском приёме. Спокойно. Почти вежливо. Оба понимали, чем закончится этот вечер.

— Ну так что, Савелюшка? — продолжила она. — Ногти? Пальцы? Или пригласишь мага-целителя, чтобы он не давал мне умереть, пока ты будешь ковыряться где-нибудь у меня внутри?

Она чуть усмехнулась.

— Знаешь, мне даже скучно стало.

— Ты больная, — сказал он.

— Это да, — согласилась она. — Как и ты. Орать я буду. От боли. Страха ты от меня не дождёшься.

Он прищурился.

— Может, тогда по-другому?

— А как?

Они оба знали ответ. Савелий не получит сегодня удовольствие.

Их психика давно была сломана. Статус, деньги, дозволенность и доступ ко всему меняют людей до неузнаваемости. И Савелий вдруг поймал себя на мысли, что она способна получать удовольствие от того, что сейчас может происходить. Е1 удовольствие — не доставить удовольствие ему.

— Я вообще-то пришёл посмотреть, — сказал он, — испугаешься ли ты.

— Нет, Савелий, — ответила она тихо. — Прожив с тобой столько лет, я уже ничего не боюсь.

Он выпустил молнию. Сильнее. Жёстче. Ровно так, чтобы не убить, а довести боль до предела.

Она закричала. Тело выгнуло дугой.

Он снял эффект.

И увидел её улыбку. Ещё более хищную.

— Продолжай, — сказала она. — Делай это дальше. Я тебе не доставлю удовольствия. Ни сейчас. Ни в конце.

Мы вернулись в офис.

Ксюша была без настроения. Разговаривать ни с кем не хотела, взгляд держала в стороне, но задачу выполнила. На моём столе стояли две кофемашины.

Она подошла молча, без лишних движений, сунула мне в руку купюры. Я даже не стал считать — убрал деньги в карман сразу. Я знал, что она не обманет. С этим у неё было прямо.

Я посмотрел на машины внимательнее.

Неплохие. С отдельной ёмкостью под молоко, возможностью работать и с зерном, и с уже молотым кофе. Универсальный вариант, когда не хочется быть привязанным к одному формату. Удобно. Практично. Я остался доволен покупкой. Раз задача закрыта — значит, всё прошло нормально.

На коробках красовались подробное меню возможных кофейных напитков и какая-то технология нового капучинатора. Так же было фото черной, глянцевой кофе-машинки, и я был уверен, что внутри я найду именно такую. Прошло то время, когда производители экономили на типографии, сейчас они старались сразу же изобразить реальный товар.

Ксюша демонстративно села на диван и отвернулась. Плечи напряжённые, спина прямая. Вид человека, который сделал всё, что требовалось, и теперь уходит в себя.