Ах ты ж мелкий засранец.

Я ещё не успел додумать эту мысль, как Женёк снова дёрнул руль — аккуратно, нарочито, при том что я прекрасно видел: спереди не было ни ямы, ни кочки.

И вот тут вышло самое комичное.

Соня будто этого ждала.

Она опрокинулась на меня так, словно заранее знала траекторию. Я почувствовал её всем телом — от плеч до бёдер. А рукой она упёрлась мне между ног. Не резко, не больно — именно так, как упираться не стоит.

Поворот был в нужную сторону, и она оказалась совсем близко. Лицо — почти напротив моего, чуть ниже. Я даже уловил её дыхание: тёплое, сбившееся, слишком частое. То самое дыхание, которое бывает, когда возбуждение только начинает подниматься и человек ещё не решил, что с этим делать.

— Женя! — сказал я жёстко. — Довези нас нормально!

Я понимал, что всё это уже за гранью. Неловко, странно и совершенно не к месту.

Женёк расхохотался спереди, и Алексей тоже больше не стал сдерживаться. Они оба рассмеялись, как школьники, которым удалось провернуть удачную пакость.

— Да ладно, весело же, — отмахнулся Женёк.

— Давай о деле думать, — отрезал я. — Веселье потом.

Соня отстранилась, села ровнее и покраснела. Не резко, не театрально — просто поняла, что я всё понял. И про неё. И про Женю. И про то, что это была не просто случайность, а совпадение двух желаний: одного — пошутить, другой — воспользоваться моментом.

Остаток дороги мы ехали молча.

Неловкость повисла плотной тишиной, и никто не пытался её разрядить. До второго мастера было около получаса, и за это время я успел много о чём подумать.

Не о работе — о себе.

Слишком часто в последнее время вокруг меня оказывались женщины, которым я нравлюсь. И слишком часто я от этого уходил. Для двадцатилетнего парня это выглядит… странно. Пойдут слухи — и ладно бы про ориентацию, с этим ещё можно было бы как-то разобраться. Но могут пойти слухи ещё похуже, о том что я вообще евнух. И у меня не стоит настроение на отношения с женским полом.

А вот это уже бьёт по самолюбию.

Я поймал себя на том, что напряжение копится. Мысли о женщинах лезут в голову слишком часто. И это, в общем-то, нормально: молодое тело, гормоны, жизнь. Но мне сейчас нужна холодная голова. А значит, с этим напряжением придётся что-то делать. Рано или поздно.

Добрались мы без приключений.

Выехали за город, прошли трассу, свернули на дублёр, потом ещё на одну дорогу, которая вывела в промзону. Здесь Женёк вёл себя уже прилично — и как водитель, и как человек. Соня выглядела слегка разочарованной, но больше ничего не произошло.

К ангару мы подъехали не сразу.

Сначала дорога вывела к ограждённой территории, и разница с рабочей зоной Алексея чувствовалась мгновенно. Высокий бетонный забор тянулся вдоль дороги сплошной стеной, без просветов, без намёков на то, что внутри. Весь он был покрыт граффити — не хаотичными каракулями, а продуманными, дорогими работами. Машины, силуэты, агрессивные линии, сложные цветовые переходы. Это было не уличное баловство, а реклама, выполненная руками художников.

Металлические ворота выглядели так же. Тяжёлые, массивные, выкрашенные в несколько слоёв, с изображениями тюнингованных автомобилей, абстрактных форм и логотипов, смысл которых был понятен без пояснений: здесь делают дорого. Здесь делают красиво. И сюда просто так не заезжают.

Я заметил, как Алексей сжал челюсть. Он смотрел на всё это слишком внимательно, слишком молча. Его раздражало не само место — его бесило осознание того, что соперник действительно вышел на другой уровень. Не на словах, не в разговорах, а вот так — бетоном, металлом, пространством.

И только после ворот мы увидели сам ангар.

Ангар оказался совсем не таким, как у Алексея.

Там был старый, ржавый короб. Здесь — ухоженное здание с современным фасадом, аккуратным подъездом и ощущением денег. Не заброшка. Место, где делают дорогие и стильные вещи. Что-то вроде тюнинг-ателье, а не гаража.

И мне сразу стало понятно, почему Алексей сегодня выглядел так, будто вышел с обложки.

Он знал, куда мы едем. И знал, что его условный соперник зарабатывает больше.

Но была одна маленькая неурядица.

Этот мастер пропал.

Про мастера я узнал не сразу и не напрямую. Лёша написал мне письмо — мы всё это время общались именно так, через почту. Почему ему было удобнее именно так, я до конца не понимал. Человек он не старый, вполне молодой, но почему-то электронные письма для него были привычнее, чем мессенджеры или обычные звонки. В одном из писем он и рассказал, что после того, как связался с тем мастером и описал ему мой случай, всё пошло наперекосяк. Буквально на следующий же день человек пропал. Просто исчез. Ни на работу не вышел, ни на связь не вышел, ни ученикам ничего не объяснил.

Лёша писал, что пытался узнать хоть что-то через всех, кого мог. Ученики ничего не знали. Клиенты — тоже. Даже через знакомых знакомых, через каких-то родственников пытались нащупать ниточку, но везде был один и тот же ответ: не приехал домой и всё. При этом людям начали приходить сообщения — короткие, сухие, будто написанные на отцепись: «со мной всё в порядке», «уехал за город», «нужно немного отдохнуть, устал от работы». Только вот всё это выглядело слишком странно. Слишком вовремя. Человек пропал ровно в тот момент, когда стал по-настоящему нужен мне и по такому делу. Когда люди не пропадают случайно. И чем больше я об этом думал, тем меньше мне нравилась вся эта история.

Так что, возможно, сегодня мы его условного «соперника» и не увидим. Единственное, что Алексей сказал ещё по дороге — именно поэтому я и взял фотографии, — у того были ученики. Несколько человек, которых он обучал. И, если повезёт, через них можно будет что-то выяснить.

Со вторым цветом краски он, по его словам, уже определился.

Вообще-то об этом можно было спокойно поговорить по дороге. Но после их пакости на первом участке трассы у меня не было ни малейшего желания вести с ними интеллектуальные беседы. Уроды.

При этом Женёк, судя по всему, догадывался, что у меня… скажем так, голова сейчас забита не самыми рабочими мыслями. И, вероятно, именно поэтому он и решил «снять напряжение» таким способом. Потому что я и правда стал более резким. Более нервным.

Мы выбрались из машины.

Алексей первым подал руку мне, потом я подал руку Соне. Она сжала пальцы чуть крепче, чем нужно, но тут же отпустила.

— Так, — сказал Алексей, беря инициативу. — Ну ладно. Пойдём, посмотрим. Может, он всё-таки объявился.

Мы пошли в сторону ангара.

— Я ему сегодня писал, — продолжил он уже на ходу. — Не ответил. И, если честно, уже многие из тех, кто к нему был записан, начали мне звонить. Спрашивают, возьмусь ли я за их машины.

Он поморщился.

— С обычной покраской я ещё могу помочь. А вот с оборудованием для сложных замесов — нет. У меня просто нет такого цеха. Один из его учеников даже предлагал, чтобы, если договорятся, я приехал к нему сюда и работал на его базе.

— И ты отказался? — уточнил я.

— Конечно. — Лёша пожал плечами. — Не мои проблемы. Пусть сам разбирается.

Он остановился у входа, оглядел здание.

— Ладно. Пойдём, посмотрим, что тут вообще происходит. Может, кто-то из учеников на месте. Есть у него Катя— бухгалтер, помощница. Девчонка молодая, но толковая. Возможно, через неё удастся понять, кто именно красил машины в жёлтый или зелёный.

— Ты всё-таки определился с тоном? — спросил я.

— Да. — Он кивнул. — Сто процентов либо жёлтый, либо зелёный. Чёрный слишком блеклый.

Я нахмурился.

— Объясни. У меня это в голове не укладывается. Как чёрный может быть блеклым? Он же чёрный.

Алексей хмыкнул, подбирая слова.

— Это как… менее насыщенный. Словно уходит в серый или даёт другой подтон. Не «глухой» чёрный. И именно при таких условиях эта краска чаще всего «отыгрывает» вторым цветом — зелёным или жёлтым. Такая у неё химия.

Мы зашли в гараж.