— А я тебе говорю, ни за что я здесь не останусь. И не проси меня, пожалуйста. Соберусь и уеду. И ты поезжай со мной, не бойся, не пропадешь... Таким, как ты, везде место найдется. Я вчера написал старшему сыну, чтоб он приезжал за нами.

Видно было, что старик бунтовал. Его обидели, и похож он был на старого коня, который сбросил узду, а теперь норовит сбросить и всадника. Дамеш опять что-то возражала. Кажется, она просила его не торопиться и напоминала его любимую пословицу: «У всех невзгод конец Счастливый». Но старик ничего и слушать не хотел.

— Тебя выгнали из цеха,— услышал Ораз его слова.—Я работать на заводе уже не могу, Ораз от нас ушел, так чего нам здесь оставаться? Когда все было как следует, нас уважали. А теперь уже этого нет.

Дамеш опять начала что-то говорить, но Ораз не мог разобрать что. Ему стало неприятно, что он сделался невольным свидетелем их разговора, поэтому, сорвавшись с места, он сначала быстро пошел, а потом почти побежал к озеру. Там было светло и шумно. Посередине озера стоял сверкающий огнями трал. Производилось углубление дна, и издали трал можно было принять за корабль. К тралу шла лодка. Лунный свет освещал эту лодку, черную воду, двух девушек на веслах. Девушки гребли, смеялись, о чем-то громко разговаривали. И вдруг Ораз круто повернулся и побежал обратно к дому Дамеш.

Она была одна, сидела и читала. Увидев Ораза, Дамеш вскочила со стула и пошла к нему, навстречу. Он поглядел на ее перепуганное лицо и засмеялся.

— Нет, больше ничего не случилось,— сказал он.— Просто гулял и вот зашел. Ну, как ты живешь?

Он видел, как она осунулась за эти дни, побледнела, как провалились ее глаза. Здороваясь, она протянула руку, и он почувствовал, что пальцы ее дрожали.

— Жалко, что ты опоздал! — сказала она.— Тут только что был ата. Ух, разбушевался старик, хочет все бросить и уехать! И меня зовет с собой! А виной всему ты. Если, говорит, Ораз ушел от нас, так что же нам тут делать? Видишь, что ты натворил! Ну, как ты? Все еще в доме отдыха? Слушай, в чем дело? Почему ты ушел из дому?

Ораз пошел в глубь комнаты, сел на диван. Да, Да- меш не изменилась — спрашивает, а отвечать не дает.

— Почему ушел, спрашиваешь? — проговорил он задумчиво.— Хочешь знать всю правду?

Она вспыхнула, но сейчас же овладела собой и ответила:

— Ну, конечно.

— Так я тебе скажу. Я разлюбил Ажар! Ну, что ты молчишь?

Дамеш ответила с трудом:

— Странно... Где же у тебя были глаза, когда ты сватался? Заморочил девушке голову и бросил. Так?

— Я женился не по любви, а от злости,— сказал Ораз.— Я женился потому, что здорово разозлился на тебя.

— Вот как! — воскликнула она, но голос ее дрогнул.— За что же ты мог на меня разозлиться? Вот ты женат, а я ведь до сих пор одна. Ты же мне и не говорил ничего.

— Да я бы сказал,—ответил он, мучительно морщась.— Я бы сто раз сказал... Когда бы не испугался, — Кого? — спросила она с изумлением.

Она и в самом деле была поражена его словами.

— Да тебя. Тебя же я и испугался,—ответил Ораз — Образования твоего... Я боялся... Ты вот инженер, а я кто? Медведь в лесу, а не человек.

— Вот это новости,—тихо сказала Дамеш.—Нет, ты определенно решил меня сегодня удивлять. Коммунист, знатный сталевар, герой, и, оказывается, он медведь, а не человек. Нет, друг, не в этом дело. Ты просто не пожелал меня ждать. А женился и пожалел, что женился,— вот от этого все и пошло.

Она подошла к окну и села так, чтобы лица ее не было видно.

— Ну, а теперь,— спросил он тихо,— теперь, когда мы снова встретились, это уже совершенно непоправимо?

Она ответила, не поворачиваясь к нему лицом: — Ну, конечно! Разве ты не понимаешь... У тебя же семья — сын, жена. Нет-нет, живи с ней мирно и спокойно, иначе мы поссоримся.

— Поссоримся? — усмехнулся он.

— Да!—ответила она.—Поссоримся. И даже всерьез. И не обижай отца! Думай, пожалуйста, хоть об этом...

Она сказала это серьезно и строго.

«Ну что ж,— подумал Ораз,— все ясно, что же тут еще переливать из пустого в порожнее».

Он быстро попрощался и вышел.

На другой день после работы Ораз взял у Геннадия мотоцикл и поехал на охоту в Кызылтау. Ему необходимо было собраться с мыслями. Но охотиться было еще рано. Охотничий сезон еще не начался, у него могли и ружье отобрать, и оштрафовать, и акт составить. Но сейчас Ораз об этом не думал. Главное — никого не видеть и не слышать: измотаться, промерзнуть, вернуться домой еле живым от усталости, броситься на диван и заснуть. -

Места, по которым он ехал, были ему хорошо знакомы. В прошлом году он уже был тут с отцом, и тогда отец говорил, что охотиться нужно не здесь, а южнее, на склоне горы: там и архары, и лисицы, и зайцы. Архаров особенно много, часам к двенадцати дня они выходят стадами на водопой, и тогда бей их, как овец. Эх, застрелить бы парочку! Одного отдать Дамеш, другого Булату. Вот, мол, сестрица дорогая, как я помню твои пожелания! Живу с Ажар душа в душу, не ругаюсь, не ссорюсь. Да, пожалуй, с такой поживешь... Как что — так скандал, как что — так ревность, слезы и брань. А тут еще на работе неприятности. Вон бригаду подвел, звание проморгали! Тут есть от чего с ума сойти. Есть, есть, Дамеш... Поверь моему слову, что есть!

На лицо Ораза упала капля. Он взглянул на небо: ну, так и есть — дождь! Все небо заволокло тучами. Гроза идет с баян-аульских гор. «Да,— подумал Ораз,— как раз по пословице про неудачника: «Как воровать пошел, подумал он смутно,—по ночам они выходят на добычу. В кармане, кажется, у меня были где-то спички. Вот куст таволги. Если обломать сухие сучья да запалить их, волки не сунутся — они боятся огня».

И вдруг он услышал вой. Прислушался, но никак не мог понять, показалось ему или нет. Говорят, волк чует человека за версту... Может быть! На то он и волк, чтоб чуять. Обязательно нужно набрать сушняк и разжечь костер.

И Ораз пополз к соседнему кусту. Ладони его рук были влажны от крови, и к ним прилипала сухая глина и мелкая галька. Это причиняло такую боль, что по щекам все время текли слезы. Впрочем, сейчас страх сильнее боли. Вот справа от него явственно послышался шорох. И не поймешь, сухая ли это глина сыплется, или волк идет.

Нет, надо обязательно доползти до таволги и разжечь костер, тогда он спасен! Он снова выползал из кустов и опять, ободравшись до крови, добрался до открытого места. Все время около него слышались чьи-то мягкие шаги, шорох, скрежетание когтей о гальку... Қонечно, это волки. Он знает, они не сразу набрасываются на человека, а ждут, чтобы тот выбился из сил.

И вот они, вот зеленые огни — волчьи глаза! И нет ни ножа, ни палки, ни даже камня! Одни спички... Что же! Он будет зажигать их и бросать в самую морду зверя, пока останется хоть одна спичка. И еще он будет смотреть прямо в глаза волку. Потому что, если смотреть ему прямо в глаза, зверь трусит, пятится, поджимает хвост и уходит прочь.

А шорохи множатся... Теперь они окружают его со всех сторон. Целая стая волков собралась здесь. Куда же завалился этот проклятый коробок? Он шарил по карманам, нашел его, вытащил спички, зажег и бросил одну за другой на куст. Тот загорелся сразу со всех сторон, горел шумно и весело, трещал, заливал все жаром и золотым светом. Стало очень жарко, потому что огонь охватил Ораза, и он опять потерял сознание.

Спокойная и тихая ночь... Крутой склон, куст таволги, около него лицом к земле человек. Мертв он или жив? Кто же это поймет?

Геннадию снилось, что он прошел мимо стула и задел часы, часы упали и разбились. От испуга он проснулся, зажег настольную лампу и увидел: часы действительно стали. Года два тому назад в день рождения их подарил ему Ораз. С тех пор они шли безотказно, и вот вдруг остановились. Старики говорят, что это плохая примета. Действительно, трудно им не поверить — ведь Ораз до сих пор не вернулся, а обещал привезти ему мотоцикл еще засветло. Тут есть от чего забеспокоиться. Мотоцикл у Геннадия старый, с капризами и заскоками, дорога же в горах крутая, отлогая, мало ли что может на ней случиться?