Выделенная доля не сказать, что получилась большой, но приятной. Так нам достался приличный по размеру, килограммов в двадцать мешок сарацинского зерна (риса), который казаки почему-то не особо жалуют, полукилограммовый сверток специй и лохматый кобелек непонятной породы, но с крупными лапами, что намекало на его немалый размер в будущем. Кобелька я, можно сказать, выпросил, поменял его на третий, причитающийся нам, сверток. Даже не знаю с чем. Просто как подошёл к стругу, так мы с этим малышом и выбрали друг друга. Он сразу почему-то приковылял именно ко мне, а у меня руки сами по себе потянулись к этому лохматому комку. А когда я взял его на эти самые руки, то так больше и не выпустил.

Это серое лохматое чудо с тёмной мордашкой и светленьким брюшком посмотрело на меня такими умными и при этом жалобными глазками, что шансов выпустить его из рук у меня не было, в принципе. Прикипел сразу и навсегда.

Дядька Матвей, баюкающий раненую руку, который стал свидетелем этой сцены, только и произнес со смешком:

— Правильно, Семен, так верных друзей и находят.

Один из московских купцов, глядя на это из-под кустистых бровей, прокомментировал:

— Удивит тебя ещё, паря, этот щенок, когда вырастет, попомни мои слова.

Может и удивит. Главное, что он мой, остальное неважно.

Странно, конечно, в прошлой жизни я не был особым любителем собак. Но вот здесь и сейчас вцепился в этого щенка, как будто в родного. Отметил для себя эту мысль и потащил добычу домой, вернее повёз на лодке в лагерь, где мы так и продолжаем жить в отличие от большинства.

На самом деле, в лагере к этому времени мало кто остался. Основная масса людей вернулась по домам. Мы остались только потому, что возвращаться было некуда.

Восстанавливать старый дом смысла пока нет, а новый построим только ближе к осени, когда уйдёт орда, возвращающаяся с набега.

Поэтому мы, посовещавшись, решили пока не дергаться и пожить в землянке. Тем более, что крошечный огород особо большого внимания не требовал, и бабушка вполне себе справлялась с ним наездами.

В принятии такого решения немалую роль сыграла и рыбалка на озере, где все это время бабушка с детьми ловили трофейных сазанов.

Стоило сплести полотна флажков с ячеей приблизительно сантиметров в девять, может десять, как дело у них пошло прямо очень бодро. Были дни, когда ловили по десятку рыбин трофейных размеров. Навскидку, в среднем килограмм по пять и больше каждая.

Сейчас, работая веслами и любуясь щенком, обследующим дно лодки, я неожиданно вспомнил ограбленных московских купцов. Им сейчас не позавидуешь. Мало того, что они лишились имущества, так ещё и домой неизвестно как добираться. Ведь между ними и домом сейчас орда, а прятать их в убежище при возвращении этой орды никто и не подумает.

Хрен знает, как они будут выживать при таких раскладах.

В какой-то момент подумалось, что стоило бы им помочь и спрятать в своём личном убежище. Но я отогнал от себя подобные мысли, сейчас мне не до благотворительности. Конечно, может быть, в дальнейшем это и обернулось бы какой-нибудь прибылью, если купцы из благодарных, но это не факт. А отрывать от семьи часть припасов, притом, как бы не большую, я просто не имею права.

Эти размышления о купцах потянули за собой другие. Странно, почему я ни хрена не знаю о своём биологическом отце?

То, что он из московских бояр я знаю точно. Как знаю и то, что наша семья сбежала от него сюда. Но блин, у него же есть наверняка фамилия? Так почему я её не знаю? Большой — это не настоящая моя фамилия, это я точно знаю. И кстати, почему, судя по воспоминаниям, я ни разу его не видел?

В принципе, я помню жизнь семьи в имении или поместье, тут точно не могу сказать. А вот о настоящем отце ни фига не ведаю. Странно это и неправильно. Ведь, по сути, раньше я проживал на земле, которая принадлежала этому самому отцу. Должен же я был слышать, кому именно она принадлежит? Но нет, ничего, будто и не было никогда никакого отца.

Невольно возникает подозрение, что от моего предшественника всеми возможными силами скрывалась информация о родителе. Непонятно только, зачем? И кому это было надо?

Одни вопросы, на которые почему-то захотелось получить ответы. А, значит, нужно поговорить на эту тему с бабушкой.

На самом деле, сейчас мне ровно параллельно, кто он этот отец. Я не собираюсь иметь с ним каких-либо дел. Но, разузнать о нем почему-то все равно хочется.

От берега озера до нашей землянки всего пару километров. Но пока я дотащил привалившее имущество, чуть не сдох. Так-то тащить на себе пришлось всего двадцать с лишним килограмм. Но с учётом того, что щенок, которого тоже пришлось нести, неслабо мешался, я вымотался так, что долго не мог отдышаться.

Надо ли говорить, что дети, увидев щенка, тут же его у меня отняли. Тот и вякнуть не успел, как оказался в загребущих детских руках. Я только и успел попросить, чтобы они его не обижали, как эти энерджайзеры исчезли.

Немного отдохнув, первым делом рассказал бабушке все новости. Поведал о подарке, все показал, а потом, снедаемый любопытством, задал волнующий меня вопрос:

— Ба, а кто мой настоящий отец, и почему я о нем ничего не знаю?

Бабушка остро на меня посмотрела, и стараясь говорить максимально равнодушным голосом, спросила:

— А зачем тебе?

Так и хотелось вскрикнуть — не верю. Очень уж наигранным было это равнодушие в её исполнении.

— Ба, а что ты так разволновалась-то?

— Я? Чего мне волноваться? Я очень даже спокойна. — Она снова изобразила плохую игру.

— Ба, я уже взрослый и вижу, как ты пытаешься играть. Может не надо из меня дурачка делать?

Та странно на меня посмотрел и уточнила:

— Уверен, что тебе надо это знать? Может ну его?

Может и ну его, но лучше знать, просто на всякий случай, — подумал я про себя, а бабушке ответил по-другому:

— Ба, в принципе, мне не важно кто он, но лучше всё-таки знать, просто чтобы когда-нибудь случайно глупостей не наделать.

Та невесело усмехнулась, кивнула головой и сказала:

— Хорошо, я расскажу, что знаю. Только очень тебя прошу, не питай несбыточных надежд, это ни к чему.

Дождавшись от меня заверений, что не буду питать, она начала свой рассказ:

— Отец у тебя из очень древнего и знатного рода. Князь Василий Семенович Серебряный. Оболенский…

— Подожди, Ба, я же Сергеевич, да и фамилия у меня Большой.

Бабушка грустно улыбнулась и пояснила:

— Фамилию такую тебе отец выдумал. Очень ты был горластый, когда родился, и требовательный. Вот он тебя так и обозвал. А отчество первое попавшееся прилепили, и на то были свои причины.

Бабушка замолчала, о чем-то задумавшись. Я тоже терзал свою память. Мне припомнилось что-то такое, связанное с Серебряным. Вроде он был полководцем у Ивана Грозного. Или нет? Хрен его знает. Я никогда особо не увлекался историей, хоть и любил почитать о разных попаданцах. Но это ладно, неважно на самом деле. Важно сейчас вытянуть из бабушки как можно больше сведений, может быть, и пригодится в будущем.

— Расскажи, пожалуйста, что знаешь. Мне очень интересно, — негромко попросил я. Она в очередной раз тяжело вздохнула, зачем-то перекрестилась и сказала:

— Хорошо, но позже. Вечером, после ужина, как детей уложим, тогда и расскажу.

После этой беседы я почему-то в ожидании вечера места себе не находил. Не могу сказать почему, но мне хотелось побыстрее услышать бабушкин рассказ.

Чтобы хоть как-то отвлечься, я уселся вязать сеть, да так до позднего вечера и проработал, размышляя о всяком-разном, терзая память по поводу Серебряного. Даже вспомнил про одноименный роман Толстого, но без подробностей.

Вечером на ужин к нам заявились Святозар с дядькой Матвеем. Помимо того, что дядька Матвей попросил бабушку посмотреть его рану, эти двое плюсом внесли изменения в расписание занятий. Нет, я не перехожу обратно в подчинение к дядьке Матвею, как можно было подумать. Просто он как бы присоединяется к наставничеству на время излечения от ранения и займётся со мной верховой ездой. Или, как он выразился, выездкой. Всё-таки из-за татар этот элемент подготовки был отложен. А сейчас эти двое решили, что нечего тянуть время, и надо это дело исправить.