— Я… я понимаю… Только спасите её… пожалуйста…

— Мы сделаем всё возможное.

Шаповалов уже повернулся к двери, где маячил бледный как стена Славик.

— Славик! — голос заведующего был как удар хлыста. Резкий, командный, не терпящий возражений. — Звони в дежурную службу санавиации. Мне нужен лучший сосудистый хирург, который сейчас на смене. Кто там сегодня дежурит по области?

Славик судорожно полез за телефоном, едва не уронив его трясущимися руками.

— Сейчас… сейчас посмотрю… — он лихорадочно листал контакты, пальцы соскальзывали с экрана. — Ахметов. Мастер Рустам Ахметов. Он сегодня на смене в городской номер три.

— Ахметов? — Шаповалов кивнул с явным облегчением. — Отлично. Лучшего и желать нельзя. Передай: экстренный случай, острый артериальный тромбоз голени у молодого пациента. Ишемия третьей степени, счёт идёт на часы. Пусть выезжает немедленно. Вертолёт, машина, — мне плевать, как он доберётся, но он должен быть здесь через полчаса максимум.

— Понял! — Славик уже прижимал телефон к уху, выбегая за дверь.

— И готовьте операционную! — крикнул Шаповалов ему вслед. — Полный набор для сосудистой хирургии! Катетеры Фогарти, шунты, всё что есть!

Голос Славика донёсся уже из коридора:

— Да, это Муромская Центральная! Мне нужен Мастер Ахметов, срочно! Да, я подожду… Нет, это не может ждать до утра!..

Шаповалов повернулся обратно ко мне. Его руки уже тянулись к пуговицам пиджака.

— Зачем Ахметов? — спросил я. — Я и сам могу.

— А тебе не надоело геройствовать? — усмехнулся Шаповалов. — Есть протокол, по нему такую операцию должен проводить сосудистый хирург. Я не сомневаюсь в твоих способностях Илья. Просто иногда нужно отпустить ситуацию и просто работать. Время есть, состояние Арсения терпит. А ты… ты не сможешь провести все операции в мире. К тому же эта узконаправленная.

В его словах был смысл. К тому же, после всего что происходило в последнее время, я чувствовал себя как выжатый лимон. Мне нужен был отдых, а его полноценного еще и не было, поэтому пусть оперирует Ахметов, а я… подстрахую его.

— Хорошо, — кивнул я. — Не буду спорить.

— Молодец. Рад, что ты делаешь правильный выбор, а не впадаешь в сумасбродство. Пока Ахметов едет, я подготовлюсь, — сказал Шаповалов, расстёгивая верхнюю пуговицу. — Буду ассистировать. Или возьму на себя часть работы, если понадобится разделиться. Сосудистая хирургия — не моя основная специализация, но базовые навыки есть, я…

А вот этого я точно допустить не мог.

— Игорь Степанович.

Мой голос прозвучал мягко. Но уверенно. Достаточно уверенно, чтобы он остановился с рукой на второй пуговице.

— Нет, — сказал я.

Он посмотрел на меня с удивлением. Его брови сошлись к переносице.

— Что значит «нет»? Это моя обязанность. Я заведующий отделением, мой долг — быть в операционной, когда…

— Ваш долг сейчас — быть с женой и сыном. А я сам буду ассистировать.

Он открыл рот, чтобы возразить, но я не дал ему этого сделать.

— Игорь Степанович, — я шагнул ближе и положил руку ему на плечо. Посмотрел прямо в глаза — в эти усталые, покрасневшие от недосыпа глаза. — Давайте начистоту. Вы только что вышли из камеры. Две недели стресса, недосыпа, неизвестности. Арест, допросы, суд. Оправдание — слава богу — но это не отменяет того, через что вы прошли. Эмоциональные качели, от которых и молодой здоровый человек свалится. А вы хотите идти в операционную?

— Я в порядке, — он попытался отстраниться, но я не отпустил его плечо. — Я лекарь. Это моя работа. Я…

— Вы не в порядке. Я вижу.

Я говорил тихо, чтобы Арсений не слышал. Это был разговор между нами — между учеником и учителем, между коллегами, между двумя людьми, которые уважали друг друга.

— Ваши руки дрожат, — продолжил я. — Мелко, почти незаметно, но дрожат. Я заметил ещё в ординаторской, когда вы держали стаканчик с кофе. У вас круги под глазами, которых не было месяц назад. Вы похудели килограммов на пять, не меньше — халат висит на вас, как на вешалке. И это не тот вес, который теряют от диеты или тренировок.

Шаповалов молчал. Его челюсть напряглась, желваки заходили под кожей.

— Не нужно рисковать пациентом, — сказал я ещё тише. — Вы как ассистент не в лучшей форме. Это не упрёк, Игорь Степанович. Это не критика. Это просто факт. Любой человек на вашем месте был бы измотан. Любой. И любой разумный хирург в такой ситуации признал бы это и отошёл в сторону.

Он смотрел на меня — долго, пристально, не мигая. Я видел, как в его глазах борются гордость и здравый смысл. Видел, как он хочет возразить, доказать, что справится, что он ещё не списанный материал, что он может…

И видел момент, когда здравый смысл победил.

Его плечи чуть опустились. Напряжение ушло из челюсти.

— Хорошо, — сказал он наконец. Голос был хриплым, как будто ему приходилось выталкивать каждое слово. — Ты прав. Чёрт возьми, Илья, ты прав.

Он отступил на шаг, и моя рука соскользнула с его плеча.

— Но я буду в смотровой. За стеклом. Буду наблюдать. И если что-то пойдёт не так, если вам понадобится помощь…

— Рад, что вы не впадаете в сумасбродство, — усмехнулся я по-доброму. — Если что-то пойдёт не так — я позову. Обещаю.

Он кивнул. Медленно застегнул обратно пуговицу, которую успел расстегнуть. Развернулся. Пошёл к двери.

На пороге остановился. Не оборачиваясь.

— Илья.

— Да?

Пауза. Долгая, тяжёлая.

— Спаси его. Пожалуйста.

И вышел.

Я смотрел ему вслед — на сутулую спину, на поседевший затылок, на походку человека, который несёт на плечах слишком много.

— Двуногий, — голос Фырка раздался откуда-то из-под кровати. — Ты только что отстранил своего наставника от операции. Того самого наставника, который за тебя впрягался, когда вся больница была против.

— Я знаю.

— И тебе не… ну, не хреново от этого?

Я помолчал, подбирая слова.

— Хреново, — признался я. — Очень. Но если бы я пустил его в операционную в таком состоянии и что-то пошло бы не так — мне было бы в сто раз хреновее. И ему тоже.

Фырк высунул мордочку из-под кровати.

— Иногда ты бываешь на удивление мудрым, двуногий. Для человека.

— Спасибо. Наверное.

— Это не комплимент. Это констатация факта.

Я усмехнулся — коротко, невесело — и повернулся к Арсению.

— Держись, — сказал я ему. — Скоро приедет специалист. Всё будет хорошо.

Он смотрел на меня глазами затравленного зверя. Не верил. Но цеплялся за мои слова, как утопающий за соломинку.

Потому что больше ему цепляться было не за что.

Операционная встретила нас холодом, светом и запахом.

Холод — кондиционеры работали на полную мощность, поддерживая температуру на уровне восемнадцати градусов. Оптимально для хирургов, которые потеют под лампами и в стерильных халатах. Не очень комфортно для пациентов, но им обычно всё равно — они под наркозом.

Свет — яркий, безжалостный, бестеневой. Хирургические лампы заливали помещение белым сиянием, не оставляя ни одного тёмного угла. В этом свете всё было видно — каждая морщинка на лице, каждая капля пота.

Арсений лежал на столе — бледный, испуганный, с расширенными зрачками. Его левая нога была обложена стерильными салфетками, синюшная кожа резко контрастировала с белизной ткани. Анестезиологом, конечно, был Артём Воронов — больше я никому не доверял. Он колдовал над головой Арсения, настраивая мониторы и готовя препараты.

— Спинальная? — спросил я, подходя к столу.

— Да, — Артём кивнул, не отрываясь от своих манипуляций. — Учитывая состояние сердца — вегетации на клапане, возможная регургитация — общий наркоз слишком рискован. Спинальная анестезия безопаснее. Обезболим нижнюю половину тела, он будет в сознании, но ничего не почувствует.

— Согласен.

Славик уже был здесь — в стерильном халате, маске и перчатках. Стоял у стены, готовый ассистировать. Нервничал — я видел это по тому, как он переминался с ноги на ногу, как его глаза бегали по операционной, — но держался.