Яну увезли на обследование практически сразу, даже договариваться не пришлось. Фамилия «Разумовский» с некоторых пор стал действовать магически на людей. Но мне бы не хотелось этим злоупотреблять. Так что я сначала проверил, чтобы наш обследования не подвинули никого экстренного.

Таких не оказалось. Все были только плановыми.

Я поговорил с родителями — объяснил ситуацию как мог, дал инструкции, попытался успокоить. Мать всё ещё плакала, но уже тише, глуше — как плачут люди, когда слёзы заканчиваются, а боль остаётся. Отец держался — крепкий мужик, из тех, что гнутся, но не ломаются. Я велел им идти домой, отдохнуть, набраться сил. Завтра будет тяжёлый день.

А сейчас я смотрел на снимки и не понимал ничего.

Старые снимки — те, что делали, когда Яна поступила. Мозг без патологий, никаких повреждений, никаких аномалий. Новые снимки — те, что сделали сегодня, после пробуждения. Идентичная картина. Никаких изменений. Никаких объяснений.

Мозг Яны Смирновой был абсолютно, безупречно здоров.

Но она ничего не помнила.

— Фырк, — позвал я.

Бурундук материализовался на столе, прямо на стопке снимков. Выглядел он усталым — насколько вообще может выглядеть усталым астральный дух в форме бурундука.

— Чего тебе, двуногий? Я думал, ты спать пойдёшь. Или хотя бы кофе выпьешь. У тебя вид, как у зомби после тяжёлой недели.

— Не до сна, — я откинулся на спинку стула и потёр глаза. — Расскажи мне ещё раз, что ты видел у неё в голове. Подробно. Каждую деталь.

Фырк вздохнул — по-человечески, устало.

— Я же говорил уже. Раза три, если не больше.

— Расскажи ещё раз. Может, я что-то упустил.

— Ладно, — он почесал за ухом. — Значит, так. Залетел внутрь через лоб, как обычно. Там, внутри черепа, темновато сначала, но глаза быстро привыкают — ну, в смысле, мои астральные глаза, или что у меня там вместо них…

— Фырк. По делу. Не до шуток сейчас.

— Ладно, ладно. Начал осматривать. Сосуды — в идеальном состоянии. Чистые, розовые, эластичные, кровь течёт ровно, никаких завихрений, никаких тромбов. Прямо картинка из учебника. Ткани — здоровые, никаких воспалений, никаких участков некроза, никаких опухолей. Нейроны — работают, импульсы бегают, всё функционирует как положено.

— Но?

— Но что-то не так, — он замолчал, подбирая слова. — Понимаешь, двуногий, когда я внутри живого человека, я чувствую… присутствие. Не знаю, как объяснить. Это не физическое — не пульс, не дыхание. Это что-то другое. Как будто… отпечаток личности. След всего, что человек пережил, всего, что он помнит, всего, что его сформировало. У каждого человека этот след уникальный, как отпечаток пальца.

— И у Яны этого следа не было?

— В том-то и дело, что был. Но… странный. Как будто… — он поискал сравнение. — Знаешь, когда заходишь в квартиру, где только что сделали ремонт? Стены покрашены, мебель расставлена, всё чистенько, аккуратненько. Но чувствуется, что никто здесь не живёт. Нет следов жизни. Нет… обжитости. Вот у неё в голове так же. Мозг работает, но он как будто… пустой. Новый. Отформатированный.

Отформатированный.

Это слово зацепилось за что-то в моей памяти. Что-то, что я слышал или читал когда-то давно. Что-то важное.

— А когда она очнулась? — спросил я. — Ты что-нибудь заметил? Что-нибудь изменилось?

— В том-то и дело! — Фырк оживился. — Я летал у неё между извилинами, осматривался, и вдруг — бам! Она дёрнулась, застонала, глаза открыла. А я вообще ничего не делал! Просто смотрел!

— То есть твоё присутствие как-то… активировало её?

— Может быть. Или совпадение. Или она сама решила проснуться именно в этот момент. Или твоя Искра, которой ты её звал, наконец дошла до адресата. Я не знаю, двуногий. Честно не знаю.

Я откинулся на стуле и закрыл глаза. Итак, что мы имеем?

Девушка, которая месяц лежала в коме без видимых причин. Ментальный блок был снят три недели назад — Серебряный лично подтвердил. Физических повреждений нет — все снимки чистые. Магических следов — по крайней мере, тех, что может увидеть Фырк — тоже нет.

И теперь она очнулась. Но без памяти. Совсем без памяти.

Это не похоже на обычную амнезию. Обычная амнезия — она рваная, неровная. Человек забывает что-то, но помнит другое. Забывает недавнее, но помнит далёкое — или наоборот. Есть паттерн, есть логика, есть объяснимая картина.

А здесь — как будто кто-то взял и стёр всё. Начисто. Аккуратно. Целенаправленно.

Как будто это сделали специально.

— Её память стёрли, — сказал я вслух. — Намеренно. Не болезнь, не травма — кто-то сделал это специально.

— Стёрли? — Фырк уставился на меня. — Зачем⁈

— Вот это и есть вопрос на миллион, — я потёр виски. — Что она знала такого, что кто-то хотел, чтобы она забыла? Что она видела? С кем общалась?

— Погоди, двуногий, — Фырк наморщил мордочку. — Давай по порядку. Она же медсестра? Из нашей больницы?

— Да. Работала в терапии, насколько я помню. Хорошая девочка, исполнительная, все её хвалили.

— И в кому попала…

Я откинулся на спинку стула, восстанавливая в памяти то, что знал.

— После аварии, — закончил я за него. — Её сбила машина. Шла домой после ночной смены, переходила дорогу — и какой-то лихач вылетел на красный. Водителя так и не нашли, скрылся с места. Яну привезли к нам с черепно-мозговой травмой.

— Но она не очнулась.

— Не очнулась, — подтвердил я. — Лежала как спящая красавица — показатели стабильные, мозговая активность есть, а в сознание не приходит. Неврологи разводили руками, говорили, что такое бывает, нужно ждать. Я понял что там есть ментальный блок.

— И Серебряный его снял?

— Снял. Ещё три недели назад. Сказал, что всё чисто, никаких препятствий для пробуждения нет. Но она всё равно не просыпалась.

Фырк задумчиво почесал за ухом.

— А теперь проснулась, но без памяти… Двуногий, мне это очень не нравится. Получается что? Сначала её сбивает машина — и водитель удирает. Потом она впадает в кому — и оказывается, что на ней ментальный блок. Блок снимают — а она всё равно не просыпается. А когда наконец просыпается — память стёрта начисто.

— Слишком много совпадений, — согласился я.

— Это не совпадения, двуногий. Это план. Кто-то очень не хотел, чтобы она что-то рассказала. Сначала попытался убить — не получилось. Потом вырубил магией — Серебряный снял блок. И тогда, на всякий случай, стёр память. Чтобы уж наверняка.

— Именно так я и думаю.

— И что ты собираешься делать?

Хороший вопрос. Что я собираюсь делать?

Расследовать? Копаться в жизни девушки, которая работала обычной медсестрой и, казалось бы, не могла знать ничего опасного? Искать водителя, который её сбил? Выяснять, кто наложил на неё ментальный блок и зачем?

Или оставить это в покое? Сосредоточиться на том, что умею — лечить людей, а не расследовать преступления? Передать всё Инквизиции и забыть?

Но Яна — наша. Медсестра из нашей больницы. Коллега. Может, мы и не были близко знакомы, но она — часть этого места, часть этой семьи. И кто-то пытался её убить. А когда не вышло — стёр ей память.

Это нельзя просто так оставить.

— Не знаю пока, — признался я. — Нужно больше информации. Нужно понять, что происходило в её жизни до аварии. С кем она общалась, что делала, куда ходила. Может, она что-то видела. Может, что-то слышала. Может, случайно оказалась не в том месте не в то время.

— Если мне не изменяет память, её сбили сразу после того как ее пыталась убить Борисова, — проговорил Фырк.

И он был прав. Тогда я посчитал это простым совпадением. Да и круговерть событий поднялась такая, что важнее было спасать жизни пациентов, а не думать о причинах ненависти Борисовой к медицинскому персоналу. Зная её, там причина могла быть практически любой.

Но не настолько любой, чтобы убивать человека.

— Задумался, двуногий, — усмехнулся Фырк. — Что-то мне подсказывает, что все это связано.

— Согласен с тобой. Яна что-то знала, иначе причин стирать память нет.