С майором прибыло три человека, ожидающих окончания беседы за стенами кабинета, и они ещё больше запутывали картину.

— Можно, я задам вам прямой вопрос, товарищ Самойлов?

— Конечно, товарищ майор. И я думаю можно без лишнего официоза.

Секунду подумав Павлычев встал и протянул руку:

— Михаил.

— Виктор.

«Какие красные глаза у майора, — отметил комполка, — похоже не выспался».

— Распоряжусь чайку покрепче заварить?

— А может лучше я тебя кофе угощу? У нас настоящий, уже молотый. Эквадорский, сорт робуста. Вкус, конечно, не шоколад, особенно с непривычки, но по мозгам бьёт, как кувалдой. И захочешь не уснёшь. Может попробуешь ради интереса?

— Можно.

Отдав необходимые распоряжения ординарцу, майор Павлычев, раз уж гость сходу перешёл на «ты», решил добавить в разговор побольше личного:

— Я так понимаю ты его постоянно пьёшь. Не вредно?

— Если часто как я, то, конечно, вредно. А так просто хороший стимулятор. Мы тонну закупили для диспетчеров. Мало, конечно, но приходится чем-то жертвовать.

— Что за диспетчера такие?

— При Главном управлении ВВС РККА создан единый центр, куда круглосуточно будет стекаться вся информация по воздушной обстановке над территорией СССР. В военное время центр будет собирать и анализировать информацию, поступающую с фронтов и передавать её дальше, как руководству ВВС, так и в наркомат обороны. Генерал-лейтенант Смушкевич предложил возглавить этот центр мне, и я согласился. Вот поэтому на мне форма командира-лётчика. Об этом ведь хотел спросить?

— Да. Но как ты узнал?

— Ха, чего проще. Ты мне петлицы и фуражку взглядом чуть не прожёг. Да и документы рассматривал дольше, чем чекисты проверяют.

— А как же… — майор Павлычев замялся не зная, стоит ли спрашивать про школу, где готовят десант для захвата Варшавы.

Но на этот раз гость не стал договаривать фразу, вероятно для того, чтобы понять, что известно майору мотострелку.

— Со школой, где старший сержант Жуков обучался? — выкрутился товарищ Павлычев.

— Приходится совмещать.

— Ясненько. Значит Жуков теперь в ВВС служить будет? Хотя такой кадр везде с руками оторвут.

— Почему в ВВС? В документе же чётко сказано — по месту службы. А служит он, насколько я помню, в 64-й стрелковой дивизии.

«Конечно, конечно. А предписание тебя просто с оказией попросили передать. Да и не припомню я чтобы комдива Пушкина о простом майоре предупреждали аж из штаба округа. То-то он быстренько умотал по каким-то вдруг образовавшимся неотложным делам. А мне значит расхлёбывай».

— Как Жук вообще служил, расскажешь вкратце?

— Вкратце. Энергичный, инициативный, грамотный. Мне б ещё таких ещё хотя бы десятка два. Не полк бы был, а сказка. Мы пытались выйти на руководство школы, — гость чуть кивнул, не считая нужным скрывать, что это ему известно, — но не смогли найти понимания ни в округе, ни в наркомате.

— А ведь корпус стоит практически на границе, мы первыми… — лётчик сделал жест ладонью и комполка неожиданно для себя резко замолчал.

— Даже не начинай, Михаил. Каждый наш выпускник обходится государству, как взвод мотопехоты вместе с транспортом. На место Жука я привёз тебе сменщика? Привёз. Это максимум. И то потому, что глупо бросать его подопечных. Какой вариант вы выбрали?

— Рота.

— Вот.

— А в следующей набор? Хотя бы человек пять. Мы пошлём лучших.

— Следующего набора не будет.

— Почему?

— А сам-то как думаешь, товарищ майор?

— Я то? Да, вроде, званием не вышел, чтобы много думать, за нас приказ думает, — попытался отшутиться Павлычев.

— А всё-таки? Мотострелковый полк — это не одна тысяча судеб и за всех ты в ответе.

— А я от ответственности не бегал, — Павлычев нервно, ломая спички, попытался прикурить, но так и отшвырнул сигарету незажженной, — и не побегу. Но там, — майор ткнул зажатым в кулаке коробком в потолок, — пусть скажут, что конкретно делать. Пусть не мне, пусть Власову скажут, будет война или нет. У нас вот, например, в округе призвали шестьдесят тысяч человек на Сборы, что с ними делать? Распускать или нет?

— Не успеете.

— Или раз уж всё… Что⁈

— Чего ты завёлся, майор. Понимаешь, что война на пороге, но душой принять не можешь? Правильно понимаешь. Не успею я для тебя бойцов выучить. И резервисты не успеют по домам разъехаться. Именно на пороге. Неделя у нас, край две.

— А что же Москва? Вчера вот в «Красной звезде» и в «Правде» даже… Читал?

— Читал.

— И?

— Москва этим сообщением ставит Германии вилку. Если вдруг Гитлер решится на переговоры мы получаем дополнительное время. А если молчит, значит война дело ближайших дней. В воскресенье 22-го или 29-го.

— Не верю!

— Вот это правильно. Верить никому нельзя. ТАСС можно.

— Будешь? — не найдя, что ответить Михаил Петрович предложил гостю папиросы, да и самому хотелось закурить. Привести мысли в порядок. Злая, не совсем уместная шутка, как будто гость пытался доказать что-то тому, кого сейчас не было рядом. Нужно бы посмеяться, какой медиум выискался, прям вторая Блаватская[63]. Но смеяться не хотелось, прежде всего потому, что сам Павлычев считал скорое начало войны очень вероятным.

— Не курю. Не тянет. Да и плохой пример не стоит парням показывать. Им то курить запрещено, войну ещё воевать. А я своё отбегал. Теперь письменный стол — мой боевой пост.

До этого Михаил Петрович рассматривал гостя, как некого абстрактного штабного руководителя. Даже, можно сказать, чиновника от армии. Школа переподготовки, какой-то центр при штабе ВВС. Сбивала ещё эта лётная фуражка, так и лезущая в глаза. А сейчас картинка сложилась. Плохо выбритый и с красными от недосыпа глазами Самойлов ведь был очень молод, как минимум лет на десять моложе тридцативосьмилетнего майора.

Сколько он пьёт уже эту свою робусту? Недели? Или скорее месяцы? Даже отметив сходство со старшим сержантом и оценив излучаемые майором флюиды опасности, Павлычев был словно загипнотизирован. Да и совсем не так представлял он командира разведчиков. Как? Трудно сказать. Но не так. У того должны быть казацкие усы, загорелое лицо со шрамом, хитрый колючий взгляд и вся грудь в орденах.

А сейчас словно молния, скупые движения, приглушённые эмоции, да и какое-то едва уловимое безразличие, это же всё просто от усталости.

Самойлову сейчас плевать и на него, и на Власова, и даже на Москву, вспомнив свой опыт недельного аврала, когда приходилось спать по четыре часа в сутки, понял комполка.

— Тяжело было?

— Я думал ты от моей фуражки так и не оторвёшься, — уголками рта Самойлов обозначил улыбку.

Павлычев отзеркалил в ответ кривую ухмылку и резко затушил окурок, демонстрируя что он думает о думках гостя.

— Фуражка красивая, спору нет. А вот где твои награды? Или набедокурил чего? — на грани хамства, парировал комполка

— Хочешь на чистоту, тащмайор, давай. Не для хвастовства, просто констатируя факт, мало у кого в Союзе боевого опыта столько сколько у меня. В Испанию не успел и на озере Хасан не был. А вот на Халкин-Голе, в Карелии и на оккупированных Польшей территориях повоевать пришлось. Чего мне это стоило? Два тяжёлых ранения. Японцы чуть на тот свет не отправили, чудом выкарабкался. А финны так по зимним болотам гоняли, что пришлось пальцы на левой ноге ампутировать. От поляков вот не получил ничего, зато нервов там оставил, один дьявол знает сколько.

Так что да, было тяжело. А награды. Есть награды. И «Звезда», и «Знамя». Не хуже, чем у людей.

Михаил Петрович на секунду удивился почему Самойлов поставил орден «Красной Звезды» перед орденом «Красного Знамени».

— Постой. Ты что Герой Советского Союза⁈

— Ну да. Так получилось.

— И молчишь! А почему не носишь? По уставу же обязан, да и вообще, это же какая честь.

— Понимаешь, это тут мне смысла особого нет конспирироваться. Жук он прирождённый воин. Пусть пока наивный, добрый, но война это его. Хоть он сам об этом пока ещё весьма слабо догадывается. Плюс талантливый тактик, он даже минные закладки воспринимает, как прикладные тактические задачи.