— Рассказываю по порядку. С вертолётом всё нормально. Двигатель исправен, все приборы работают в штатном режиме. Радиосвязи не было, потому что я задел коленом переключатель и случайно выключил рацию. Лётчика мы смогли поднять. Отвезли его в Порт-Владимир, оставили в поселковой больнице. Очень сильное переохлаждение, пришлось применить спиртовую настойку. Приём.

— Понял тебя. Без этого ни как нельзя было? Приём.

— Нет. Он бы умер. Даже сейчас ещё не известно выкарабкается ли. Лейтенант Лернер в ходе спасательных работ тоже пару раз окунулся в воду. Кашляет и у него поднимается температура. Сейчас я в двадцати километрах на северо-запад от Полярного, прошу разрешения сесть в Мурманске и госпитализировать лейтенанта. Приём.

— Хорошо, лети в Мурманск. Думаю, ты понимаешь, что твой поступок не останется без последствий и по прилёту тебя ждёт серьёзный разговор. Тут многие товарищи хотят с тобой побеседовать. Приём.

— Понимаю, Михаил Леонтьевич, чего уж. Но мне нужно обязательно рассказать вам, как вела себя машина. Приём.

— Расскажешь не волнуйся. Или думаешь мне самому не интересно. Эх, Константин… Приём.

— Я не о чём не жалею и готов понести любое наказание. Хотя, строго говоря, инструкции я не нарушил. Приём.

— Как так? Тебе же категорически запретили полёты над морем без сопровождения.

— Запретили. Только запретили испытательные полёты, а про спасательную операцию разговора не было. Приём.

— Ну-ну. Вот сам это и объяснишь сам знаешь кому. В Москву о ЧП уже доложили. Приём.

— Доложу, Михаил Леонтьевич. Приём.

— Добро. Тогда мягкой посадки, поеду встречать тебя.

Машину капитан Дьяконов посадил, на самом деле, мягко и прямо во двор недавно отремонтированного и переоборудованного мурманского госпиталя. Там его и встретили товарищи из компетентных органов флота, вежливо предложив прогуляться до гауптвахты. Хотели предложить и лейтенанту, но не успели, лейтенанта сразу увели медики.

Впрочем молодость, хороший уход, моральная поддержка со стороны Светочки (выступающей уже в качестве невесты) и новейшие лекарства — антибиотики быстро вернули Лернера в строй. Из больницы он вышел совершенно здоровым и довольным жизнью сержантом. С другой стороны, а чего бы ему жаловаться, должностной оклад воздушного наблюдателя ему сохранили, а слава народного героя и понимающие соседи по палате позволили ему с невестой прямо в лечебном учреждение осуществить одну совершенно недостойную советских комсомольцев фантазию. Служить ему теперь правда предстояло под командованием не капитана, а лейтенанта Дьяконова, но Владимир Лернер совершенно справедливо полагал, что эту неприятность он как-нибудь переживёт. Кроме понижения в звании экипаж «Стрекозы» на два месяца посадили на губу, правда условно, сам Иосиф Виссарионович сказал, что не время прохлаждаться, когда каждый день на счету.

Узнав о том какое наказание Москва вынесла вертолётчикам, контр-адмирал Головко решил поступить аналогично, то есть понизил старшего лейтенанта Ботнару на одно звание и на два месяца посадил на губу, тоже, разумеется, условно.

В первой половине последнего дня мая 1941 года к двум неспешно прогуливающимся по набережной Мурманска командирам подъехал антрацитово-чёрный легковой автомобиль.

Вышедший из машины стройный лейтенант козырнул и открыл заднюю дверцу.

— Товарищ Дьяконов, товарищ Лернер, лейтенант Соловьёв. Прошу вас проехать со мной.

— Куда? — сегодня был последний день их такой насыщенной северной командировки, и лейтенант Дьяконов планировал просто немного погулять по городу, а потом помочь молодой чете Лернеров собрать вещи для переезда в Москву.

— Не велено говорить, — лейтенант очень искренне улыбнулся.

— Вы не из НКВД? Вы лётчик?

— Нет. Да. Это же очевидно, — парень постучал пальцем по крылышкам на петлице, — Константин Ильич, поедемте, это не долго. Вас там ждут.

— Что скажешь, Владимир? Кажется, нас ждут какие-то неприятности.

— Раз ждут, надо ехать, — непроизвольно улыбнулся в ответ Соловьёву сержант, верить в какие-то бы не было неприятности новоиспечённый муж категорически отказывался.

Высадили их прямо на взлётной полосе, перед группой из трёх человек. Дьяконов узнал командира 72-го смешанного полка полковника Губанова. Рядом стоял пожилой капитан первого ранга и худой лётчик лейтенант. Ещё больше удивления вызывала стоящая за спинами этой троицы шеренга пилотов и техников.

— Эскадрилья! Ро-о-вняйсь! Смирно! — подал команду командир полка, заставляя строй вытянуться и замереть.

Первым шагнул к приехавшим почему-то лейтенант. Чётко отдал честь и не смог сдержать улыбки, обнажая щербинку между верхними зубами:

— Разрешите представиться, лейтенант Тополенко Александр Андреевич, командир звена 2-й эскадрильи 72-го смешанного авиаполка ВВС Северного Флота.

Немного растерянные вертолётчики поочерёдно пожали Тополенко руки не совсем понимая, чего от них хотят.

— А я ведь тебя где-то видел лейтенант, — Лернер даже прищурился, пытаясь разглядеть лётчика получше.

— Так точно. В резиновой лодке посреди моря. Товарищ капитан, товарищ лейтенант, разрешите вас поблагодарить! И за себя лично и от лица всего Флота.

— Нас вообще-то немного понизили в звании, — усмехнулся, начинающий понимать куда ветер дует, Дьяконов.

— Для лётчиков и моряков Северного Флота вы, товарищ Дьяконов, и вы, товарищ Лернер, всегда останетесь капитаном и лейтенантом, — вступил в разговор капитан первого ранга, — разумеется до того момента, пока вы эти звания не перерастёте.

Капитан протянул руку Дьяконову:

— Тимофей Иванович. Хочу отдельно извиниться перед вами, Константин Ильич, это мою излишне экспрессивную речь вы слышали по рации.

— Товарищ капитан первого ранга, Тимофей Иванович, извиню, но с условием, что вы мне слова запишите. Очень уж мне понравилась «селёдка лупоглазая» и всё остальное. В воспитательных целях самое оно то для некоторых сержантов, — и «капитан» выразительно посмотрел на «лейтенанта».

— Договорились. Думаю, Георгия Петровича, — капраз кивнул в сторону комполка, — вы все знаете. У него тоже есть для вас несколько слов.

— Добрый день, товарищи, — повторяя ритуал рукопожатия, поздоровался полковник Губанов, — значит уезжаете?

— Служба, Георгий Петрович. Да и подозреваю наша командировка сюда не последняя.

— Приезжайте, вы тут всегда желанные гости. Вы ведь не просто одного лётчика спасли. Вы подарили надежду всем, кто так или иначе связан с морем. Особенно в таким морем, как наше. Оно ведь ошибок не прощает. Да хоть взять и Чёрное, побарахтается там моряк подольше, а конец едино один. Вот, Тимофей Иванович, не даст соврать.

— Верно. Да и не только, как морской спасатель этот вертолёт нужен. Давай Георгий Петрович много говорить не будем. Ребята всё понимают, а дел у них сегодня наверняка ещё много запланировано.

— Согласен. Товарищи командиры! — перешёл на командный тон полковник, заставляя присутствующих встать по стойке смирно.

— От лица командования Северного Флота разрешите выразить вам благодарность и преподнести памятный подарок.

Полковник повернулся к Тополенко и взял протянутый истребителем кортик.

— Капитану К. И. Дьяконову за беспримерное мужество от моряков и лётчиков Северного Флота, — прочитал он лаконичную гравировку на клинке.

— Служу Советскому Союзу!

— Лейтенанту В. Я. Лернеру за беспримерное мужество от моряков и лётчиков Северного Флота, — гравировка второго клинка была практически идентичной.

— Служу Советскому Союзу!

— Что ж в добрый путь, товарищи!

Пока вертолётчики садились в машину капраз ухитрился на пару секунд придержать Дьяконова и шепнуть ему, что в багажнике машины находится ящик молдавского коньяка, привет от комэска Ботнару. Майор Петров тоже передаёт привет и просит старые петлицы далеко не убирать, обещает, что лейтенантом и старшиной экипажу «Стрекозы» быть не долго.