И хоть Михаил Леонтьевич Миль информацию и полёте товарища Сталина на вертолёте полностью подтвердил на Северном флоте всё равно появилась присказка: «Не веришь⁈ Да хоть у Лаврентий Палыча спроси!»
Но сейчас ни у товарища Берии, ни у товарища Жукова что-либо спросить было невозможно. Даже с Полярным нельзя было связаться по причине того, что Дьяконов «забыл» включить рацию.
— Опущусь ещё метра на три. Больше не могу.
— Три, так три. Всё хлеб. Я пошёл.
— Стой!
— Что?
— Ни пуха ни пера, Володя!
— А! К чёрту!
На подлодке мелочей не бывает, вдалбливали командиры в голову Владимира Лернера начиная с его учёбы в «Военно-морском Краснознаменном училище им. Фрунзе» и вплоть до крайнего погружения. Вот и сейчас Владимир неторопливо проверил не перекручены ли ножные обхваты на «сбруе», пристёгнут ли к поясу карабин. Похлопал себя по карману, проверяя на месте ли нож-стропорез и глубоко вздохнув надел импортные (аж из Америки) перчатки тонкой кожи с отрезанными пальцами.
Лейтенант сдвинул боковую дверь и припав на колени посмотрел вниз. Из кабины вертолёта всё выглядело несколько иначе. Оттуда постоянное подрагивание и раскачивание не казались такой уж большой проблемой, ведь опуститься в лодку длинной около двух метров и шириной более метра с высоты 5–7 метров не так и сложно… в штиль.
Вертолёт в очередной раз дёрнулся вбок, несильно, буквально сантиметров на тридцать, а вот лодка внизу моментально, одним скачком, отпрыгнула куда-то под брюхо машины, сразу оказавшись на границе видимости.
«Якорь тебе от линкора поперёк гальюна! Как же Ильич целиться то будет?» — пронеслось в голове лейтенанта, вцепившегося руками в кромку обшивки аппарата.
Додумать свою мысль Лернер не успел, лодка таким же стремительным рывком снова оказалась почти точно под брюхом вертолёта. Дьяконов посчитал это удачным моментом и начал кренить машину на левый борт. Летнаб вскочил на ноги, собираясь прыгнуть и вдруг отлетел назад, впечатываясь в стенку. Вертолёт, неумолимо снижаясь, отчаянно молотил винтом воздух, стараясь набрать хоть какую-то скорость.
«Задраить люки! Погружение!» — с изрядной долей истерики мысленно расхохотался бывший подводник, наблюдая, как волны, то подступают вплотную, грозя слизнуть летнаба, то чуть отступают, продолжая издевательски пениться в паре метров под ним. «А нет! Пронесло! Ильич, удачливый чертяга, бочонок рома ему в кают компанию».
— Командир, что это было? Я чуть не обделался!
— Не смогу я накренится! Высоты нет, скорости нет, винты под углом поток не держат. Сам видел, чуть не угробились.
— Да уж. И увидел и всей спиной ощутил.
— Ну, извините.
— Ладно, давай так. Страви верёвку метра два, как прыгну толчок же почувствуешь?
— Да. Нам бы ещё тонны две веса, встал бы как влитой. А так. Эх… одно слово «Стрекоза».
— Ни чё, командир! Прорвёмся!
Через пару минут, поймав относительно спокойный момент, Лернер солдатиком прыгнул вниз. В море. В тёплое майское море почти нулевой температуры. Как бы это не показалось странным, последнее мысли лейтенанта Лернера перед прыжком были о майоре Самойлове, которого он знал, как капитана третьего ранга Сидоренко.
«Не мог догадаться, что две „сбруи“ надо! Как мне лётчика-то поднимать теперь прикажете! А ещё форму ка-а-а-апитана нацепил».
Закемарившего на мягком, хоть и давно потерявшем товарный вид, диванчике Лернера разбудили голоса. Вернее один хорошо поставленный командирский голос. Тонкая фанерная перегородка, отделяющая зону отдыха от собственно ремонтной мастерской, да к тому же не доходящая до потолка, являлась серьёзной преградой для солнечных лучей, но вот борьбу со звуковыми волнами проигрывала вчистую.
— Будешь, Тимофей Иванович?
— Кхм… а не откажусь. С утра кости ломит, так что капельку в медицинских целях само то будет.
— Держи. Армянский.
Хотевший было выйти из-за перегородки Владимир замер. Момент что бы показаться на глаза контр-адмиралу был, мягко говоря, не самым удачным. А учитывая, что пускать постороннего, а тем более, оставлять его одного на территории мастерской, воентехник 2-го ранга Казарян не имел права, получалось показываться на глаза начальству было чревато, прежде всего для его приятеля, улыбчивого армянина с красивым именем Микаэл.
— Ух. Божья роса.
— Жаль у нас виноград не растёт.
— Виноград за Полярным кругом то? Ничего, Арсений Григорьевич, ещё вырастит. Вот построим коммунизм и тут сады да оранжереи будут.
— Думаешь?
— Не сразу, конечно, но будут. Чего ты меня привёл сюда то, Арсений Григорьевич?
— Даже не знаю с чего начать.
— Давай по-простому, Арсений Григорьевич. Зачем нам все эти политесы, все эти хождения вокруг да около. Что? Там о моём недостаточно пролетарском прошлом вспомнили? Ваше благородие, Тимофей Иванович Лаптев, звучит! Только тебе ли, Арсений Григорич, не знать я всего лишь прапорщик по флоту 17-го года розлива.
— Успокойся, Тимофей Иваныч, не о тебе речь. Да и шкур всяких к трудовому народу прилепившихся я думаю мы уже повычистили.
— Так, напустил таинственности, Арсений Григорьевич, уж подумал по мою душу, что случилось.
— Ничего страшного не случилось, да и думаю не случится, но разговор и правда не для лишних ушей. Да и по пути мне. Хочу на «Баку»[25] поближе взглянуть.
— Похоже в Москве склоняются больше к войне с Германией чем Японцами, раз лидер к нам пригнали. Весь флот гудит. Выходит «Баку» теперь флагман у нас, Арсений Григорьевич?
— Про это и разговор. В общем, новая вводная такая. В случае военных действий СФ должен обеспечить проводку конвоев союзников.
— А это кто ж это у нас союзники, Арсений Григорьевич?
— Англия и Америка. Ну что ты на меня смотришь так? Потенциальные! А учитывая возросшую роль авиации, Москва требует усилить противовоздушную и противолодочную компоненту.
— Эно во как! Авиация то и до Норвежского моря не до тянет, а эсминцами против тяжёлых немецких крейсеров много ли навоюешь?
— Там всё прекрасно понимают. Нам ставятся задачи исходя из наших реальных возможностей. Противодействовать противнику на море будем совместно с союзниками. Нам нужно усилить противовоздушную оборону. И повысить эффективность борьбы с подлодками и минными постановками.
— Повысить. А как это сделать? Есть конкретные предложения?
— Вот об этом, Тимофей Иваныч, и разговор. Первое, «Баку» к нам пришёл не просто так. Сейчас на всех флотах на подходящие корабли ставят оборудование по радиолокационному обнаружению самолётов. Эсминцы для этого не подходят по размерам, вот у нас попробуют присобачить эту штуку на лидер.
— Радио…локационному… Это радар что ли на корабль присобачить хотят? Так-то мысль, конечно, дельная.
— Второе, Николай Герасимович обещает усилить нашу авиацию и зенитную артиллерию.
— Ты смотри, вспомнили про Северный Флот.
— Похоже, так. Посмотрел кто-то на карту и докумекал, что Балтику можно минами за неделю засеять. А мы хоть и в обход, но при любом раскладе сможем в Атлантику выйти. Третье, у нас будет проходить испытания автожир какой-то новой конструкции с вертикальным взлётом и посадкой. Разработчики обещают, что он сможет садиться прямо на корабль. Ну и взлетать соответственно.
— Прямо на эсминец?
— На лёгкий крейсер, если там оборудовать площадку. В общем детали я и сам не знаю, но товарищ адмирал считает этот автожир очень перспективным. Сказал посмотришь сам поймёшь. Вот, этому значит автожиру, который называется вертолёт нужно оказывать полнейшее содействие.
— Николай Герасимович зря не скажет. Давай, Арсений Григорьевич, и правда, сами посмотрим, а потом и выводы делать будем.
— И четвёртое.
Даже, затаившийся за перегородкой и боявшийся сделать лишней вздох, лейтенант по интонации понял, что это четвёртое и будет самым важным. Из-за чего собственно разговор и происходит вдали от лишних ушей.