После разговора с этим «раненым» Борис Николаевич и Иван Павлович вышли из лаборатории, мягко говоря, со странным выражением лица. Как будто каждый узнал о крупном выигрыше по облигациям внутреннего займа и одновременно неизбежном приезде любимой тёщи ближайшим поездом.

— Веришь?

— Хотелось бы.

— А если нет?

— У нас есть выбор?

— Сжечь!

— Толку? Ты разве забудешь?

— М-да. Значит будем работать.

Теперь по прошествии года Дьяконов стал хоть примерно понимать о чём тогда так непонятно говорили конструкторы. Готовый проект геликоптера с двумя расположенными поперечно винтами выбросили в корзину, зато стахановскими темпами начали с ноля строить машину по одновинтовой схеме. Как в сказке из ниоткуда появились помещения, фонды и сотрудники. В третье ОКБ вдруг перевели около десятка молодых конструкторов с других направлений. Появились жутко дефицитные чертёжники и неразговорчивый куратор из органов. Как сказал Борис Николаевич Юрьев: «Для баланса».

Для баланса, так для баланса. Самое интересное тут даже не то, как все забегали. Это то понятно, товарищ Сталин зелёный свет дал. Самое интересное, хелихоптер этот, если можно так сказать, строить начали параллельно со всех сторон. Не дожидаясь чертежей, полномасштабный макет вертолёта изготовили просто по каким-то эскизным рисункам. Взяли максимальное количество узлов и агрегатов от «Омеги» и без какого-либо согласования всё это начали перекомпоновывать, пытаясь втиснуть в новую машину. Разумеется, детали вертолёта — это не детский конструктор, но даже часть прошлых решений позволила сильно сэкономить время. И главное, уже были чертежи сердца машины — винтомоторной группы, хотя конечно, пришлось многое подгонять и переделывать. Сразу, опять никого не спрашивая, изготовили десять корпусов, обшитые фанерой проволочные каркасы и начали их безбожно потрошить, пробуя различные варианты компоновки.

Место им выделили на химкинском аэродроме МАГОН[23], называемом иногда ещё «Захарково» по названию ближайшей, надо сказать, достаточно большой деревни. Аэродром использовался, в частности, лётчиками Полярной авиации, а на берегу Химкинского водохранилища, напротив Северного речного порта ещё с 1937 года была организована испытательная база гидросамолетов. Вот, наверное, и их сунули сюда, а не в Тушино, полагая, что на фоне гидросамолётов вертолёт лучше затеряется.

Фото взято из статьи Льва Тюрина «Забытый аэродром Захарково». https://tushinec.ru/article/zabytyy-aerodrom-zakharkovo

Неожиданно быстро прототип поднялся в воздух. Вернее даже, скелет прототипа, этакая деревянная цистерна с винтом. Далее, оставшийся к тому времени за главного, Иван Павлович Братухин снова никого не спрашивая, ставит три импортных мотора на кое-как слепленные каркасы будущих машин и начинает их интенсивно гонять.

Тогда-то Дьяконов и познакомился с «хромым командиром». При очередной посадке на высоте в пару метров чихнул двигатель и вертолёт плюхнулся вниз, от удара об землю лопнуло колесо и погнулась стойка. Приехавший на место аварии Братухин оказался не один, вслед за ним из машины вылезли куратор и «хромой».

Познакомились, гость представился капитаном Петровым, не уточняя ни должность, ни что-либо ещё. Дьяконов тогда удивился, но виду не подал, справедливо рассудив, что это у куратора голова болеть должна. Если, конечно, они вообще не из одного ведомства. Иван Павлович пожаловался, что колёса ломаются часто, да и не только колёса. Только позавчера один из пилотов-испытателей при посадке сильно побил машину. Но вот покрышки самая острая проблема, чуть жёсткая посадка лопаются.

Затем заговорили про прошлые аварии. Дьяконов прикрыл глаза, вспоминая очень интересную концовку разговора.

— Я, понимаю, что это неизбежно, особенно если так форсировать испытания, — интонация Ивана Павловича не оставляла сомнений, в том, кого он считает виновником спешки, — гоним ведь как на пожар.

— Сроки — это не моя прихоть, они обусловлены объективными факторами, — резко ответил капитан.

— Но год — это не реально.

— Иван Павлович, я не жду от вас истребитель вертикального взлёта. Скорость — сто, высота — тысяча, полезная нагрузка — двести. Это разве много? При таких нагрузках фюзеляж можно вообще делать фанерным.

— Кроме фюзеляжа, к сожалению, ещё есть двигатель, трансмиссия, органы управления, пушки. Я уже не говорю про бронирование.

— Какие пушки⁈ Иван Павлович, сделайте мне морской наблюдатель и, если получится эвакуатор. Потом уже будем думать про вооружение и бронирование. Тогда и более мощные моторы, надеюсь, подоспеют и у вас уже опыт будет. Вот тогда сделаете штурмовик, а сейчас морской наблюдатель. Простой и неубиваемый как дерево.

— Легко вам говорить, Пётр Сергеевич, неубиваемый. У нас и без всякого моря люди бьются. Из трёх штатных лётчиков сейчас вот один только в строю.

— А поставьте полозья, — предложил капитан Петров.

— С ними взлетать труднее, да и другие недостатки есть.

— У вас же не вчерашние курсанты, взлетят. Смотрите, Иван Павлович, что я предлагаю. Сейчас же аэродинамика для вас не самое главное?

— Нет конечно. Мы тут ещё с компоновкой не определились, двигатель, бывает, подводит. Да сами видите.

— Вот. Поставьте полозья, только стойки не обычной высоты, а метра два и не очень прочные. А между полозьями наварите в трёх плоскостях металлические прутья, выйдет что-то типа клеток-кубиков из тонкого металла.

— Какие ещё кубики, — пренебрежительно начал фразу конструктор, но не договорив замер.

— Позвольте… позвольте, товарищи, — Иван Павлович вытащил блокнот и начал в нём размашисто что-то чертить.

Закончив делать пометки, Братухин с удивлением посмотрел на капитана Петрова.

— Запланированное разрушение конструкции как демпфер. Очень любопытно. Вы думаете, так делают за границей?

— Думаю, не делают. Думаю, в вертолётостроение мы должны стать первыми.

— Нужно всё хорошенечко обсчитать, аэродинамика здорово ухудшится. Увеличится масса. Но идея интересная, да что там, революционная идея. Для улучшения аэродинамики конструкцию можно будет обшить, да хоть перкалем. Лишний груз не беда, будем учитывать, как полезный. На серийные машины конечно всё это ставить глупо, а вот сейчас это может сохранить нам здоровье пилотов и целостность деталей. Что скажешь, Константин?

— Машина будет по-другому вести себя в воздухе, но думаю приноровиться можно, если польза будет. Жёсткие посадки, конечно, бывают очень неприятными. Но вы уверены, Иван Павлович, что железки выдержат удар?

— Наоборот! Понимаешь, Костя, весь секрет как раз в том, чтобы они не выдерживали, а сминались. Энергия столкновения уйдёт на деформацию этих кубиков. По крайней мере в теории должно быть так. Ещё есть вопросы, товарищи? — конструктор несколько раз непроизвольно похлопал себя по пиджаку, порываясь достать блокнот.

— Одно предложение, Иван Павлович, раз уж затронули проблему безопасности. Предлагаю в конструкцию кабины вписать прочный каркас, а пилота ремнями зафиксировать в кресле. Так чтобы если даже вертолёт перевернулся, пилот остался бы висеть на этих ремнях, пусть даже и вниз головой, а каркас не позволил бы обшивке его раздавить. Я могу принести вам рисунки, как я вижу решение этой проблемы.

— А время? Насколько это усложнит конструкцию?

— Ну Иван Палыч, кто из нас конструктор, — улыбнулся капитан, — сообразите уж что-то простенькое, навроде каркаса вокруг пилота. И к креслу несколько ремней, что б обхватывали живот, грудь. Не думаю, что это очень сложно, зато сильно повышаются шансы выжить в аварии.

— Возможно. А почему для авиации так не делают?