Ju-86 начав набирать высоту значительно снизил скорость и советские истребители догнали немецкий самолёт раньше предполагаемого срока. Пе-3 капитана Долгих подбирался к двенадцати тысячам, высотник с бортовым номером два болтался где-то километра на четыре ниже. Немец, опробовавший даже для него экстремальные тринадцать, собирался спуститься до обычных десяти.

В итоге они увидели друг друга практически одновременно. Немецкий наблюдатель унтер-офицер Йохан Клюге, заметив совсем близко незнакомый двухмоторный самолёт, непроизвольно вздрогнул, вспоминая свой пусть и недолгий французский плен[110], что, впрочем, не помешало ему тут же довести новую информацию до пилота. Лейтенант Дирк Шмелинг решил, что самолёт, летевший под ними, курсом на несколько градусов южнее, скорее всего новый бомбардировщик большевиков. С неожиданно высоким потолком и несомненно заслуживающий быть со всей тщательностью сфотографированным.

А капитану Долгих и решать-то, собственно, было нечего — он пошёл в набор высоты. Немец заметил сразу, кинул самолёт влево и тоже, по всему выходило, стал карабкаться ещё выше. Оставалась только тщательно, как автомат, вести машину и сожалеть, что коммунисты не верят в бога и другие суеверия. Сейчас безусловно не помешало бы покровительство какого-нибудь сильного духа-механика калибра Ивана Кулибина.

Увы или духам запрещено летать так высоко над землёй, или по каким-то другим причинам, но набрав ещё метров двести машина наотрез отказалась подниматься выше. Особенно обидно было от того, что и немец похоже достиг своего потолка. Разведчик подскакивал примерно до 13 100 потом сыпался метров на 50 ниже, разгонялся, снова заныривал вверх и снова сыпался.

— Командир, пора отстреливать «маленькие» — подсказал второй пилот, исполняющий функции штурмана.

— Пора, — не стал спорить капитан Долгих, совершенно не уверенный, что, «выкинув на ветер» 82-мм эрэсы из-под крыльев, сможет подняться на достаточную для пуска ракет высоту.

— Что-то у нас топливо быстро уходит, — как будто мало им было проблем, обрадовал штурман, выполняющий изрядную долю работы бортинженера.

— Легче — выше, — парировал Иван твёрдо намеревавшийся хоть тараном, но сбить гадину.

Штурман только хмыкнул, а вот «Горыныч» походу идти на таран особо желанием не горел. Так или иначе, но истребитель после отстрела 82-мм реактивных снарядов, выцарапывая метр за метром, пополз вверх. Поднимались не долго. Хватило метров на шестьсот. Но этого хватило, чтобы Долгих решился на пуск ракет. Правда сделать это немедленно было невозможно. Пускать ракеты практически вертикально вверх «Пешки» не могли.

Пришлось какое-то время лететь зигзагом, чтобы и скорость не потерять и немца от себя отпустить вперёд хотя бы метров на триста. Пока отставали поднялись ещё метров на сто, самолёт по мере выработки топлива становился легче. Причём топливо уходило так быстро, что штурман, не выдержав постучал ногтём по стеклу топливометра, а то Иван сам не видел аномально высоких расход.

Теперь по прикидкам Ивана его «Горыныч» шёл на триста метров сзади и на триста метров ниже немецкого разведчика. Прямая линия, соединяющая машины, если вспомнить геометрию, как раз и должна была быть где-то метров пятьсот в длину. Задача осложнялась тем, что пускать ракеты нужно было с кабрирования. Учитывая, что «Пешка» шла на пределе высотности для того, чтобы самолёт смог задрать нос в момент пуска эрэсов сначала нужно было снизится. Элементарнейшее действие, но не в том случае, когда и техника и люди действуют на пределе.

Долгих до побелевших костяшек сжал ручку управления и медленно стал отжимать её от себя. Самолёт чуть-чуть опустил нос и плавно пошёл на снижение, словно охотничья собака, накапливая энергию для финального рывка. Снизившись метров на пятьдесят, так же плавно потянул ручку на себя, внешне спокойно и уверенно, как на тренировке. Вышел на ударную позицию с практически идеальным углом и даже некоторым запасом, но в последний момент скорее интуитивно, чем осознанно дал залп не всеми четырьмя, а только двумя ракетами.

Ракеты ушли хорошо. Кучно, словно по ниточке. Разорвались метров на так всего 80–100 дальше немца. Может быть, он и влетел бы в облако осколков. Только вот взрывы были чуть ли не на 20 градусов правее. У Ивана волосы на голове зашевелились от мыли, что случилось бы выпусти он сейчас все эрэсы разом. Промазали бы — вот бы что случилось.

Штурман, казалось, не дышавший последние несколько минут, грязно выматерился. Поднял руку стукнуть по чему-нибудь кулаком да так с поднятой и остался. По чему тут стукнешь, вся кабина в приборах и индикаторах.

— Спокойно, Васян. Может барабан перекосило. Самолётом наведусь. Не дрейфь, щас мы прижучим эту суку, — Иван опять кинул машину в пологий спуск, думаю о том, что разлетись ракеты в разные стороны вот было бы худо. А так всё нормально. Ракеты штатно бабахнули, за что он переживал больше всего. Всего-то, самое вероятное, от мороза перекосило направляющие, а это легко скомпенсировать, просто держа нос самолёта в момент пуска на 20 градусов левее.

— Пошли родимые! — Иван впился взглядом в уходящие огненные стрелы и сразу же застонал от бессильного отчаянья. Первая ракеты пролетев метров сто закувыркалась вниз, разбрасывая во все стороны снопы жёлто-оранжевого пламени. Зато вторая полетела как надо и куда надо. Взорвалась метрах в двадцати правее. Практически с нулевым расхождением по дальности.

Несколько секунд ничего не происходило. Немецкий самолёт продолжал лететь, а в кабине Пе-3 люди замерли, впившись глазами во врага и отказываясь верить в то, что все их усилия были напрасны.

— Командир, дымит! Ей-богу дымит!

— Спокойнее, товарищ лейтенант. Спокойнее. Вы бы ещё перек…

Разведчик развалился как-то обыденно, совсем не зрелищно. Вот он летит и вот у него отваливается правая плоскость до мотора, моментально разламываясь на несколько фрагментов. И вот он уже летит вниз, закручиваясь в спираль, но теряет хвостовое оперение с правой же стороны и уже, совершенно хаотично кувыркаясь, несётся к земле.

— … Кочерыжку мне в маслопровод! Мы его сбили! Васян, ты понимаешь какие мы молодцы⁈ Уделали суку! Как есть уделали! Ну всё! Вертите дырку под орден, товарищ лейтенант!

— А и проверчу. Заслужили. Всё выше и выше, и выше, — второй пилот ударил кулаками друг об друга чтоб хоть как-то выплеснуть переполняющие его эмоции.

— Обожди петь, Утёсов доморощенный. Доложить надо.

— Мы рождены чтоб сказку сделать былью. Хорошо. Только ты, командир, рацию не забудь включить, ха-ха.

— Чёрт, когда я её успел-то?

— Так перед первым пуском.

— Во дела, — Иван щёлкнул тумблером, представляя как его сейчас костерит комкор Грицевец.

— … «Замку». «Первый» ответьте. «Первый» приём, — кабину истребителя заполнил потрескивающий с едва уловимыми нотками паники голос диспетчера.

— «Первый» на связи. Приём.

— Товарищ генерал! «Первый» на связи! — радостно бабахнуло в наушниках.

— «Первый» это «Ключник». Почему не выходили на связь? Доложите обстановку! Приём.

— Связи не было. Товарищ «Ключник», докладываю. Учебная цель поражена. Повторяю, цель уничтожена! Приём.

— Уверен! Я могу доложить на верх? Приём.

— Можете, товарищ «Ключник». Абсолютно уверен. Наблюдали, как «мишень» развалилась на куски! Запросите подтверждение у «Второго» он тоже должен был видеть обломки. Приём.

— Принял, — даже через радиоэфир было слышно, как облегчённо выдохнул генерал, словно сбрасывая с плеч многопудовый груз, — давайте домой. Встретим как подобает.

Как оказалось последнее комкор сказал зря. Сглазил. Только и успел Иван переговорить со вторым экипажем да спуститься на полкилометра, как левый мотор полыхнул. Яркий всполох, чёрный густой дым из мотора, а потом с плоскости потекло пламя, создавая за крылом узкий огненный хвост в несколько метров длинной.

— А вот и пропавший бензинчик нашёлся, — капитан щёлкнул тумблером, перекрывая подачу топлива к загоревшемуся мотору.