Когда выскальзываю из душа – нарочно взяла его гель, чтобы пахнуть точно так же – на экране телефона висит сообщение от Дубровского: пишет, что задерживается дольше, чем рассчитывал. Чтобы не ждала его и ложилась спать.

Я, мысленно – а может и не только мысленно – насупив брови, отвечаю, что вообще-то обещала ему ужин, и дождусь в любом случае.

Его холодильник, в отличие от моего, забит едой – правильной. Даже нет полуфабрикатов, так что даже если бы у меня были сомнения насчет его оптимизма на тему готовки, теперь они полностью растворились. Хотя я ничего такого и близко не думала – у Дубровского, как научила жизнь, слова с делом никогда не расходятся.

Секунду подумав, достаю куриную грудку (она уже старательно отбита и замаринована), спаржу и помидоры. Я не кулинар, но сегодня у меня определенно есть вдохновение.

Ужин получается простой, без изысков – мясо, паста, салат со свежими и запеченными овощами. Готовлю посуду, чтобы, когда приедет Слава – осталось только разложить по тарелкам.

Разглядываю его кухню – и в груди приятно щемит.

Господи, я как будто делаю самую естественную вещь на свете – жду с работы своего мужика. Наверняка приедет задёрганный, уставший, возможно даже взъерошенный. Воображаю, как он будет пахнуть – и с тоской бросаю взгляд на часы, не зная, чего хочу больше – поторопить стрелки или чтобы у Славы на полигоне все, наконец, сложилось.

Но он возвращается действительно поздно – я устраиваюсь в кресле, и даже успеваю задремать. Но на щелкнувшую в одиннадцатом часу дверь, реагирую очень чутко – слышу, как проворачивается замок, моргаю и вскакиваю на ноги, пытаясь разогнать дремоту.

Дубровский стоит в пороге - уставший, взъерошенный, пахнущий холодным ноябрьским ветром. До безумия, до боли в сердце одурительно красивущий. Настоящий великан. Только с цветами. Разглядываю букет желтых и белых кустовых хризантем, снова купленный у какой-то старушки, потому что завернут в выдернутые из глянцевого журнала листы.

Я безумно счастлива, что он не носит мне пафосные букеты из салонов.

Я безумно счастлива, что он не делает ничего «по канону».

— Би, черт, прости… - говорит вместо приветствия чуть охрипшим от усталости голосом. Протягивает мне букет, стаскивает тяжелые ботинки, куртку.

Я зарываюсь носом в припорошенные дождем цветы, вдыхаю их горьковатый аромат – и в глазах щиплет от счастья. Но реветь я себе все равно запрещаю, даже если это исключительно по офигенному поводу.

— А я приготовила ужин, - смотрю на него, прикрываясь букетом.

— Ты похожа на мамонтенка из мультика, - широко улыбается Дубровский. По движению плеч вижу, как выдохнул – медленно, но с явным облегчением. Смотрит на меня с такой нежностью, что перехватывает дыхание. – Пиздец как боялся, что приеду – а тебя нет.

— Я тут сидела как прибитая, ты что. – Чувствую, как краснею, пока разглядываю цветы. На глянцевых гладких, местами мокрых страницах – обрывки рекламы. Господи. – Слав, это намек?

Мы оба разглядываем картинки секс-игрушек для взрослых девочек.

Дубровский трет штангу в брови, начинает трястись от едва сдерживаемого смеха.

— Би, я в целом не против заиметь парочку, но надеюсь, что в ближайшее время тебе будет достаточно меня.

— Даже не сомневаюсь, - переступаю с ноги на ногу, краснея как маленькая. Но даже это смущение ощущается супер-комфортно и правильно. – Я сегодня целый день вспоминала… гммм… твое усердие.

Серебряный взгляд моментально наполняется очевидным желанием.

Слава делает шаг ко мне.

Я делаю шаг навстречу.

Но дойти не успеваю, потому что он преодолевает оставшееся расстояние в одно движение и сгребает меня в охапку.

Цветы летят на пол. Рядом с грохотом падает его рюкзак.

Слава поднимает меня на руки, мои ноги в ответ обхватывают его талию.

Максимально естественно.

— Думал о тебе весь день, - выдыхает мне в губы, и мое «я тоже…» тонет в его поцелуе.

Целует так, как будто не видел вечность.

Как будто боится, что растаю как мираж, а я тоже боюсь – и поэтому отвечаю так же пылко и влажно. Сейчас его губы грубоватые, требовательные, со вкусом кофе и табака.

Язык вторгается в мой рот, властный, подчиняющий, не оставляющий ни единого шанса на сопротивление. Стальной шарик влажно скользит по моему языку, и это настолько интимно, что из моего горла рвется очевидно выпрашивающий большего стон.

Впиваюсь пальцами в его плечи, в плотную ткань его толстовки.

Я скучала. Боже, как же я скучала. Один день. Всего один день, а я изголодалась по нему как будто прошел год.

— Чуть не ёбнулся на этом полигоне, - бормочет Дубровский, отрываясь от моих губ, чтобы впиться ими в мою шею, в ключицу. Короткая щетина царапает кожу, выживая из меня новую порцию стонов в ответ на приятную долгожданную боль.

Пытаюсь сказать, что мои мысли были примерно такими же, но он снова затыкает мой рот поцелуем.

Его руки – везде. Одна забирается под свитер, гладит голую кожу, выуживая мурашки и всхлипы, другая – крепче сжимает ягодицы. Потом настойчиво тянет свитер вверх, я послушно стаскиваю его через голову, комкаю и бросаю куда придется. Длинные, все еще прохладные пальцы скользят по лифчику, находят грудь. Сжимают соски сквозь тонкую ткань, поглаживают. Хорошо, что Дубровский уверенно держит меня в руках, потому что у меня даже от этой ласки подкашиваются ноги.

— Слава… ужин… - лепечу я, когда он дает мне секунду на вдох. Хотя, по правде говоря, ужинать сейчас я хочу меньше всего.

— Хочу тебя, Би, - говорит вместо ответа. – Лопну просто, если не трахну.

Мы на секунду снова отрываемся друг от друга. Он продолжает ласкать мою грудь, дразняще изредка запуская пальцы под ткань. Я выразительно ёрзаю – Слава выразительно коварно, как дьявол, прищуривается.

— Би… - губы прижимаются к моим, но не целуют, просто ловят дыхание. Я как зеркало, делаю тоже самое. Меня от его запаха и вкуса просто ведет и плавит. – Давай договоримся – дома ты ходишь без этой штуки, ладно?

— С какими-то грязными намерениями это предлагаешь? – Пока он не ответил – спускаю бретели по плечам.

— С очень… - Его пальцы находят застежку бюстгальтера и одним щелчком с ней справляются. Белый клочок ткани так же отлетает в сторону. – С очень грязными намерениями, Би.

Я остаюсь перед ним голая до пояса. Стыд? Какой, к черту, стыд. Перед ним - нет. Вижу, как он сглатывает. Как его взгляд прикипает к моим соскам, которые затвердели от холода и возбуждения.

Он наклоняется и берет один сосок в рот. Горячий, влажный язык скользит, лижет, как будто нарочно смачивая кожу чуть-чуть сильнее, чем нужно. Когда прихватывает нежную кожу зубами – вскрикиваю, царапаю пальцами короткий ёжик волос у него на затылке. Он отрывается от одной груди и припадает к другой, посасывая, дразня, доводя меня до исступления, пока уверенно разворачивается в сторону ванны.

Вваливается внутрь, дверь остается распахнутой. Загорается невидимый тусклый, мягкий свет. Слава не ставит меня на пол – сразу прижимает спиной к холодной, кафельной стене перегороженной матовым серым стеклом душевой зоны. Снова целует шею, покусывает ключицы, пальцами мнет грудь.

Наверное, срабатывает какой-то невидимый датчик, потому что в эту минуту на нас сверху обрушивается поток воды. Сначала слегка прохладный, но никто из нас не обращает внимания – и это точно не повод останавливаться.

Слава упирает колено в стену, ссаживает меня и поднимает руки, давая мне стащить с него верх. Я, как всегда, на мгновение замираю, когда взгляд падает на татуированные широкие плечи, на выразительно проступающие под кожей мышцы. Вода оживляет рисунки и кажется, что они скользят по его коже.

Противозаконно быть таким охуенным, Дубровский…

— Прикинь, Би, - он ловит мой взгляд, забрасывает мои руки себе на плечи, - весь день этот гребаный датчик снова и снова давал сбой, а у меня член стоял примерно… всегда.