Я не настолько наивна, чтобы всерьез верить, что обойдется без разговоров о прошлом. На его месте у меня был бы более чем длинный список «почему» и «зачем». Дубровский ведет себя как ангел, выбрав самую корректную формулировку, дающую мне широкий простор для ответа.
Но его вопрос все равно повисает в воздухе тяжелым неизбежным моментом истины.
И, конечно, мой ответ изменит все.
Я могу соврать – он, наверное, даже не станет ковыряться, по крайней мере – не сейчас.
Но врать ему я больше не хочу. Не могу – так точнее.
— Если что, - Слава явно чувствует мое напряжение, - можем поговорить об этом потом.
Боженька, чем я заслужила это чудо и даже не под Новый год?
В горле саднит от желания разреветься – исключительно счастливыми слезами.
— Все нормально. Я… - откашливаюсь, потому что голос предательски соскальзывает в шепот. – Нам нужно поговорить об этом сейчас.
Откладываю вилку. Смотрю на свои руки, лежащие на коленях. Потом – на него.
Он сидит напротив, спокойный, выжидающий. Ни намека на давление, но в серебряных глазах – вопрос, тот самый, главный.
Я выдыхаю, собираясь с силами. Хватит недомолвок.
— Ты же помнишь, что у нас с Резником… напряженные отношения?
Слава кивает, морщится.
Мне неприятен не сам разговор, а то, что снова приходится окунуться в дерьмо того вечера.
Но я все равно рассказываю как есть – про разговр с Резником, про шантаж, про то, что он поставил меня перед выбором, хотя это фактически была тупиковая сиутация.
Дубровский слушает не перебивая. Воздерживается от комментариев, хотя пару раз замечаю, как нервно дергается его кадык и белеют костяшки пальцев, когда он цепляет их в замок и подпирает подбородок.
Когда моя история доходит до разговора с Форвардом, взгляд Славы, ожидаемо, темнеет.
Я продолжаю говорить, хотя теперь каждое слово ощущается как шаг по тонкому льду.
— Я не знала, к кому еще пойти, - сознаюсь. – Прости. Ты имеешь полное право злиться. Это все из-за того… что я была слишком неразборчивой и глупой, и… испугалась. До смерти испугалась, что за мои ошибки придется расплачиваться тебе.
Слезы снова подступают к горлу, но я решительно их сглатываю. Жалеть себя бессмысленно – сделанное, даже если я еще долго буду отмываться от нашего с Резником «романа», все равно уже не вернуть.
Я замолкаю, потому что на этот раз сказала все. Вывернула душу наизнанку.
Теперь – ход Славы. Угадать, что он скажет – настолько трудно, что я даже не пытаюсь это делать. Просто украдкой поглядываю на его сосредоточенное лицо, и на то, как потирает большим пальцем нижнюю губу. Даже сейчас, хоть момент абсолютно не подходящий, мои мысли снова съезжают в сторону так, как ему невероятно идет каждая деталь, особенно – это колечко в губе.
— Значит, это был план Форварда… - Наконец говорит Слава. Без злости – просто констатирует вслух.
— Я просила его решить вопрос и закрыть рот Резнику. Технически, он просто выполнил мою просьбу, Слава.
— Ох, Би, поверь, он не нуждается в твоей защите, - на этот раз в его голосе звучит легкая ирония.
Я согласно киваю – апеллировать к этому мне совершенно нечем.
— Ты сделала то, что считала нужным, Би, - в голосе Дубровского нет ни намека на обвинение, хотя так же очевидно, что говорить это ему больно. И вспоминать, как я его отфутболила – тоже. – Но, блин, давай договоримся на будущее…
Он делает паузу, подбирая слова.
А я слегка офигеваю от «на будущее», потому что… честно, была уверена, что после моих откровений, он не будет готов разговаривать об этом еще очень и очень долго.
— Я не оспариваю твое право строить карьеру, Би, я уже однажды говорил это и готов повторить – мне не нужны жертвы, я готов во всем тебя поддерживать и подстраиваться. – Его голос становится тверже. – Но никогда, слышишь, Би? Никогда не отбирай у меня право выбора. Не решай за меня. Даже если ты уверена, что так будет лучше.
Он говорить уверенно, но без давления. Отличницей, которую отчитывают за первую в ее жизни восьмерку, я себя точно не чувствую. И его слова – совершенно правильные.
Мне нечем апеллировать, а самое главное – абсолютно не хочется.
Слава встает, подходит ближе, и я невольно тянусь к нему, зажмуриваюсь от острого счастья, когда обнимает мое лицо ладонями и притягивает выше – к своему.
Скажи мне, что я не сплю, Дубровский… Что ты здесь, настоящий, а не призрак из моего сна…
— Лучше, Би, может быть только в одном случае - когда мы вместе. – Он улыбается, растирая большими пальцами уголки моей совершенно благоговейной улыбки. - Когда мы – честны друг с другом. Даже если весь мир против нас. Даже если мы проиграем – мы проиграем вместе, а не поодиночке.
Он настолько абсолютно прав, что я просто моргаю – даю невербальный сигнал, что с этого момента ему разрешается рулить нашими отношениями. Что – пять лет разный в возрасте в нашу пользу, но старше и мудрее все равно он. И мне впервые в жизни хочется просто спрятаться за широкую мужскую спину и стать девочкой-девочкой, которую просто залюбливают до смерти и которой ни о чем не нужно думать, потому что ее большой гениальный байкер уже обо всем подумал и все решил.
— Би, и по поводу… ммм… конфликта интересов.
Хорошо, что у меня в голове осталась капля мозгов, чудом не утонувшая в море ванильного сиропа, в которое я стремительно превращаюсь. Понимаю, что он собирается сказать и успеваю опередить.
— Я увольняюсь, Слав. – Произношу это – и внутри немного царапает, но не так сильно, как я когда-то думала.
— Что? - Он удивленно поднимает брови.
— Я увольняюсь из NEXOR, — повторяю решительнее. – В понедельник напишу заявление и конфликт интересов будет исчерпан.
Он хмурится.
— Би, не говори глупостей. Это твоя карьера. Ты, блин, живешь этим – какое к черту увольнение?
— Ну, такое, которое обычно пишут от руки на А4, - улыбаюсь я, стараясь стереть из этого решения нотки трагичности.
Было бы ложью сказать, что оно далось мне легко – я приняла его спонтанно, примерно в ту же минуту, когда лежала в кровати Дубровского после нашего секса. Просто вдруг поняла, что как бы далеко я от него не бегала – мы в итоге оказываемся рядом: в одном отеле, в одном доме, в одной кровати. И что если так подумать, то я не готова жертвовать этим притяжением.
Ни ради чего.
И хотя осознание того, что я собираюсь перечеркнуть десять лет своей упорной карьерной жизни, наверняка просто еще меня не догнало. И что самое ужасное начнется после того, как я положу заявление на стол Орлову и на его попытку заставить меня передумать (а он будет пытаться это сделать) придется сказать твердое категоричное «нет».
— Би, давай без вот этих жертв, - чуть-чуть раздражается Слава, и в ответ уже я обнимаю его лицо ладонями, так, что одеяло ползет по плечам, как бы намекая, что если это не сработает – у меня в запасе есть еще один способ закрыть ему рот и поставить жирную точку в препираниях, которые не имеют никакого смысла.
— Я так решила, Дубровский. Ты сказал, чтобы я не решала за тебя, помнишь? Я согласна, но только если это будет взаимно. Так вот – я решила и выбрала. Тебя. Пусть будет так, хорошо?
— Ты точно понимаешь, что ты делаешь?
— Не уверена, но кажется, это называется «сжигать мосты»? – Делаю вид, что раздумываю. А потом улыбаюсь, шире и шире, пока не начинают покалывать уголки рта. - И строю новый. К тебе. Правда, если я засижусь на бирже труда, тебе, возможно, придется оплачивать мои счета за квартиру. Она у меня дорогая, знаешь ли.
Слава сгребает меня в охапку и смеется так громко и счастливо, как кажется никогда. А я жмусь щекой к его груди и позволяю себе наслаждаться этим моментом до последней секундой. Вбирать кожей каждую нотку смеха, вибрирующую в его груди.
— О квартире можешь не волноваться, Би, потому что ты переезжаешь ко мне.
— В смысле? – Выныриваю из сопливо-романтической неги и смотрю на него ошарашенно округлившимися глазами.
