Слава стоит у бара. Он сменил джинсы на идеально черные брюки со стрелками и темно-серую рубашку, которая идеально обтягивает его мощный торс. Он не один. Вокруг него - стайка женщин - разных возрастов, смеющихся и из шкуру лезущих, стараясь перехватить у конкуренток побольше его внимания. Он что-то им рассказывает, улыбаясь именно так, как я помню - с легким оттенком иронии и каплей интереса. Но он вполне раскован и больше не отгораживается от женского внимания так же радикально, как раньше. Дубровский здесь - словно центр притяжения. Темная звезда, втягивающая на свою орбиту всех женских особей в зоне видимости. Даже мой внутренний компас начинает жестко сбоить, и на мгновение кажется совершенно нормальным просто подойти к нему и спросить о какой-то фигне. Как коллегу. В конце концов, просто не вежливо, что мы до сих пор никак не обозначили присутствие друг друга, если даже с Сорокиным я успела совершить этот акт вежливости, выслушав сразу три его идиотских шутки.

Но я вовремя трезвею, когда замечаю, как рука темненькой красотки словно бы невзначай мажет по его запястью. А он принимает это внимание - легко, словно настоящий Казанова. Отвечает на их улыбки, потом наклоняется, чтобы лучше расслышать, что говорит ему яркая блондинка в обтягивающем платье. Как будто это какой-то другой Дубровский, который воспринимает женское внимание не в штыки, а как должное.

Я понимаю, что слежу за ним слишком долго только когда он вдруг отрывается от своих собеседниц и поворачивает голову в мою сторону.

Успеваю ли отвернуться до того, как наши взгляды встречаются - не знаю, но жжение в затылке ощущается слишком сильно еще несколько секунд.

Я не имею права ревновать. Это абсолютно бессмысленно и так же глупо. Я сама поставила на «нас» крест, потому что это было единственное возможное решение, при котором ни одному из нас не пришлось бы чем-то жертвовать. То, что он, конечно, не сидит в монахах все эти месяцы, буквально очевидно - он всегда был магнитом для женского внимания. Но сейчас, в моменте, меня все равно разъедает ревность - горячая как лава. Удушающая. Она поднимается из самого нутра, обжигает горло, на секунду мешая вдохнуть.

Я чувствую ее физически, как яд, который растекается по венам и медленно меня убивает.

Знать и увидеть - это слишком разные вещи.

Видеть я оказываюсь не готова.

— Майя? - голос Мэтта возвращает меня в реальность.

— Прости, - мотаю головой, пытаясь прийти в чувство. Хватаю у проходящего мимо официанта бокал шампанского. Выпиваю почти залпом, хотя за вечер ни разу не прикоснулась к алкоголю. А сейчас - даже не чувствую его вкус. - Задумалась. И кажется я все-таки переоценила свои силы. Мечтаю снять туфли, в душ и спать.

— Полагаю, это «нет»? - с грустной улыбкой уточняет Мэтт.

— Я… - Хочу отказаться без всяких разночтений, но проклятый слух приковывает разносящийся звонкий женский смех. Я кожей чую, откуда он. Кажется, весь зал знает, что сегодня Дубровский точно не уйдет без парочки номеров телефонов в кармане. Даже если каждый звонок будет означать всего лишь короткую интрижку. - Знаешь, я бы съела что-то более существенное, чем канапе.

Матиас тут же расцветает - так искренне, как может радоваться мужчина, который уже мысленно смирился с отказом. Мы договариваемся встретиться в квартале отсюда - чтобы не привлекать внимание своим совместным уходом.

Но я все время чувствую на спине его взгляд. Чувствую серебро кожей, как инстинктивную угрозу остаткам моего самообладания.

Хочет повернуться - вдруг увидеть, что он там один, смотрит на меня. Я все равно не подойду - нельзя, мы - табу друг для друга. Когда мы притягиваемся друг к другу - не случается ничего хорошего, даже если картинка сладкая до безумия.

Поэтому я, выпрямив голову до ломоты в затылке, иду к Форварду. Говорю ему пару ничего не значащих фраз, отвечаю на такие же суховатые вопросы о том, как я и готова ли к завтрашнему выступлению. Шучу, что свою речь с десяток раз репетировала с секундомером, пока она идеально не уложилась в таймлайн. Получаю его невербальное разрешение покинуть мероприятие и иду к выходу.

Остается самое сложное - пройти мимо Славы.

Собираю всю волю в кулак. Спина - прямая. Голова - высоко поднята. Улыбка - прибита гвоздями к лицу.

Взгляд - строго перед собой, как будто здесь, в этом полном людей зале, я существую в вакууме.

Прохожу в метре от него.

Чувствую его запах.

Слышу хрипловатый смех.

Не смотрю. Даже не думаю - просто мысленно считаю шаги, как будто от этого зависит моя жизнь.

«Останови меня!» - кричит маленькая, до одури влюбленная в него Майя, но я успеваю набросить замок ей на рот. Тяжелый, с которым она камнем идет на самое дно моей души.

Мэтт привозит меня ужинать в маленький, уютный ресторанчик с клетчатыми скатертями и запахом свежего хлеба. Вечер оказывается на удивление легким, почти безмятежным. Мэтт, с его очаровательной улыбкой и искренним интересом, как глоток свежего воздуха после удушающей атмосферы последних месяцев. Он тонко чувствует мое состояние, не задает лишних вопросов и не пытается перевести наш дружеский разговор в романтическое русло. Мы говорим о работе, о путешествиях, о смешных случаях из прошлого, и на какой-то час мне даже удается притвориться женщиной, у которой все в порядке.

Не знаю, дело ли в моем «противозачаточном лице» или в его собственном настроении, но он ничего такого не предлагает, даже не намекает. Мы болтаем просто как старые приятели, которые очень долго не виделись и потом, скорее всего, не увидятся снова, но здесь и сейчас им есть о чем поговорить.

Потом он так же галантно подвозит меня в отель.

Прощание - короткое, почти целомудренное. Легкое, дружеское объятие, обещание списаться в социальных сетях, дежурная улыбка. Он предлагает проводить меня до лифта, но я отказываюсь, ссылаясь на усталость.

Видит бог, я пыталась. Я даже мысленно допускала вариант, в котором он отвезет меня к себе и мы займемся сексом как раньше - хорошим, расслабленным, кайфовым. Совершенно безопасным, потому что я не буду от нег зависима. Но у меня ничего не получилось. Мысль о том, что меня будут трогать чужие мужские ладони, не вызвала ничего кроме однозначного категоричного «ни за что». Я и раньше не прыгала из постели в постель, но не делала этого потому что работала, не искала любовника нарочно и просто не было острой необходимости.

После Славы все иначе.

По-другому.

На мне как будто висит невидимый знак его владения, и я не знаю - правда не знаю - сколько месяцев или лет должно пройти, прежде чем он сотрется.

Так что после ужина с Матиасом единственное, в чем я остро нуждаюсь - это одиночество.

Роль «холодной бездушной суки» - как платье не по размеру: красивое, но жмет в груди и не дает дышать.

Я иду по огромному, гулкому холлу отеля под оглушительный марш собственных каблуков - единственный звук в сонной ночной тишине. Чувствую себя самозванкой в этом мире роскоши и спокойствия, актрисой, которая доиграла свою роль (халтурно, чего уж там) и теперь возвращается в пустую, холодную гримерку.

Лифт бесшумно поднимает седьмой на этаж. Двери разъезжаются, я выхожу в длинный, пустой коридор, залитый приглушенным, медовым светом. Тихо, как в склепе. Ковровое покрытие поглощает звук моих шагов, но я все равно позволяю себе слабость, оперевшись ладонью на стену, стащить туфли и с беззвучным стоном облегчения, встать на всю ступню.

Мой номер - в левом крыле. Его - в правом. Нас разделяет всего один поворот, а как будто целая Вселенная.

Я иду, глядя прямо перед собой, стараясь не думать и не чувствовать. Но когда подхожу к этому проклятому повороту, сердце делает болезненный удар и замирает.

Невольно замедляю шаг.

Зачем?

Какая-то идиотская, мазохистская часть меня хочет посмотреть. Убедиться.

Но уже через секунду я ненавижу себя за то, что поддалась этой слабачке. Нужно было просто идти, не останавливаться, просто закрыться в своем номере и… не знать.