Он встает, давая понять, что встреча окончена.

— И, кстати, что касается госпожи Григорьевой… - Орлов усмехается уголком рта, и от этой усмешки по спине бежит холодок. - Думаю, завтра на общем совещании ее ждет большой сюрприз. Владимир Эдуардович тоже будет удивлен.

Когда мы выходим из его кабинета и двери лифта закрываются, Кирилл шумно выдыхает.

— Майя… это было… сильно, - говорит он, поправляя очки. - И идея с центром переподготовки - просто пушка. Если вывести на уровень социальной программы, можно выбить пару грантов…

Я не особо вслушиваюсь в то, что он говорит, потому что этого слона нужно есть по кусочку, а пока на повестке дня программам минимум - вернуть людей и потушить скандал.

В зеркальной стене лифта у моего отражения до ужаса довольное лицо. Если разобраться, я даже злорадства не чувствую, хотя приятно будет посмотреть завтра на их лица. Если Резник и правда ни сном, ни духом о Юлиной выходке (я все еще склоняюсь к этой мысли), то когда Григорьеву начнут распекать - он даже пикнуть не посмеет, чтобы не ненароком не замараться еще больше. Как там говорят в таких случаях? «Любила жаба гадюку»?

Сегодня домой я приезжаю на удивление раньше обычного - в семь с небольшим уже ставлю «Медузу» на парковку и поднимаюсь к себе.

Переступаю порог, скидываю туфли и с наслаждением опускаю босые ступни на пол.

Мне категорически нравится наш офисный дресс-код и мое к нему крайне пристальное отношение, но когда проводишь на ногах добрую половину дня, начинаешь ненавидеть каблуки чуть больше, чем полностью.

Пока иду на кухню, в сумке раздается трель

Первым делом включаю чайник, потом бросаю сумку на диванчик и достаю телефон.

На экране имя Лили.

Смотрю несколько секунд, почему-то только сейчас вспоминая, что в последний раз мы с сестрой разговаривали… в тот день, когда я принесла ей деньги, выдвинула ультиматум и самоустранилась от ее проблем. Несколько месяцев.

Я пытаюсь выковырять в себе угрызения совести по этому поводу, но чувствую только абсолютную уверенность в том, что поступила правильно. И что это был единственный способ хоть как-то встряхнуть и Лилю, и мою мать.

— Привет, - говорю первой, когда подношу телефон к уху и прижимаю его плечом, чтобы освободить руки и бросить в заварник щепотку «игл» зеленого чая. Говорю без агрессии, спокойно и приветливо.

— Привет, Май, - слышу женский голос на том конце связи.

Хмурюсь, на всякий случай еще раз проверяю имя на экране, потому что это женский голос на голос моей сестры, мягко говоря, не очень похож. Но это действительно Лиля.

Просто… другая Лиля. Голос, который я привыкла слышать - капризный, с требовательными, почти истеричными нотками - исчез. Вместо него - тихий, немного глухой, уставший голос незнакомой женщины. В нем нет ни прежней дерзости, ни наглости. Только серая, бесцветная усталость.

— Лиль? Все в порядке? - спрашиваю я, и мой собственный голос кажется неуместно бодрым на фоне ее апатии. Хотя я тоже не так, чтобы филонила целый день, хотя, конечно, у меня есть причины чувствовать эмоциональный подъем.

— Да… да, все нормально, - отвечает сестра. Слышу, как на том конце связи что-то шуршит, будто она ищет удобное положение, чтобы говорить. - Просто… я только сегодня увидела в новостях про твою работу. Про эту статью. Там такое пишут… Прости, Май, правда, только вот почти только что. Просто хотела узнать, ты как?

Я замираю с чайником в руке. Она звонит, чтобы узнать, как у меня дела. Моя сестра, которая месяцами использовала телефон только для того, чтобы требовать деньги, просить решить ее проблемы и жаловаться на жизнь. А сейчас звонит, чтобы спросить, как я. Это настолько выбивается из привычной картины мира, что мой мозг на несколько секунд отказывается обрабатывать информацию.

— Со мной все в порядке, - стараюсь, чтобы голос звучал ровно и уверенно. - Это просто рабочие моменты. Грязные игры большого бизнеса, не более.

Естественно, посвящать ее в тонкости скандала, я не собираюсь.

— Я так и подумала, - в голосе Лили слышится облегчение. Такое… почти как настоящее? Или действительно настоящее? - Там твое имя так полоскали… Я как увидела, у меня аж сердце в пятки ушло. Думаю, господи, только этого ей еще не хватало.

Я молчу, прислушиваясь к ее интонациям, пытаясь найти подвох. Но его нет. Есть только искреннее, неподдельное беспокойство. И усталость. Она пропитывает каждое слово сестры, каждый вздох.

Из обрывков разговоров с матерью я знаю, что после нескольких недель попыток устроиться в «приличный офис» (мать говорила это с пафосом), Лиле пришлось устроиться туда, куда всегда берут на самых лайтовых условиях - на кассу в супермаркет. Мать говорила об этом через губу, не особо скрывая, что в ее картине мира все должно было выглядеть немного иначе. Хотя что именно в ее голове, я же даже перестала пытаться понять, потому что с одной стороны у нее куча претензий ко мне из-за моего карьеризма, а с другой - она ведь свято верила, что просидев дома и не держав в руках ничего, господи прости, тяжелее хуя, Лиля прямой наводкой пойдет на самую высокооплачиваемую должность. Что ж, теперь в печальных историях моей матери, появился еще один повод для разочарования.

Не могу сказать, что новость о Лилиной «карьере» меня хоть как-то задела, но сейчас эта картинка - сестра за кассой, монотонно пробивающая чужие покупки, с потухшим взглядом и болью в спине - встает перед глазами с пугающей отчетливостью.

— Все уже уладилось, - мой голос смягчается против воли. - Теперь просто нужно подождать, когда смоет дерьмо.

— Я так за тебя рада, Май. Правда. - Лиля почему-то переходит на шепот. - Ты такая сильная.

В ее словах нет ни зависти, ни сарказма, без которых раньше не обходился ни один раз разговор. Сейчас Лиля просто тихо, даже как будто с уважением, констатирует факт. И от этого становится еще больше не по себе. Мне гораздо проще воевать с наглой, эгоистичной Лилей. А что делать с этой, новой, повзрослевшей через боль сестрой, я пока не знаю.

— Как ты сама? - спрашиваю я, переключая тему. - Как работа?

— Нормально, - вздыхает и пытается выдавить в голос хоть немного бодрости, но делает это как будто из последних сил. - Работаю. Знаешь, много. Привыкаю потихоньку. Коллектив хороший, девочки поддерживают. Иногда, конечно, такие персонажи приходят… вчера один дед пытался мне доказать, что килограмм сахара должен стоить как в восемьдесят пятом году. Чуть с кулаками не набросился. Как будто я сама от балды эти цифры на ценниках рисую.

Лилька пытается шутить, но смех получается вымученным и сиплым. Я догадываюсь, что скрывается за этой бравадой: бесконечные часы на ногах, гудящие вены, унизительные стычки с покупателями, мизерная зарплата, которой едва хватает, чтобы свести концы с концами. Наглая, уверенная в себе мамина любимица, которая порхала по жизни, не зная забот, как стрекоза из басни, исчезла. А на ее месте родилась эта уставшая женщина, которой приходится экстренным порядок постигать науку выживания.

— Как Андрей и Ксюшка? - Своих племянников я с тех пор видела только мельком и то - пару раз. И тоже очень по ним скучаю. Хочу на автомате, по привычке, спросить, не нужно ли им что-то, но тут же мысленно бью себя по рукам. - Давно их не видела.

В динамике повисает пауза. Достаточно многозначительная, чтобы я еще до ответа сестры поняла, в чем дело.

— Нормально, - наконец, говорит Лиля, с новой надтреснутой ноткой в голосе. - Растут.

— Лиль, ты их видишь вообще?

— Мало, - выдыхает сестра, и в этом коротком слове - вся ее боль. - Очень мало, Май. У меня смены дурацкие. То с утра до вечера, то в ночь. Я ухожу - они еще спят. Прихожу - уже спят. Иногда кажется, что я для них - просто какая-то тень, которая иногда появляется в квартире.

Я молчу. Что я могу сказать? «Держись»? «Все наладится»? Это будут пустые, казенные слова. Я сама поставила ее в эти условия. Я сама заставила ее повзрослеть. Цена, которую Лиля за это платит, очень высокая, но все жизненные уроки стоят нам дорого. Я не знаю ни одного, который для меня самой бы не прилетел по зубам.