— Выпейте, Майя, - кивает на мой стакан. - Вам нужно взять себя в руки. Вячеслав скоро вернется. Поверьте мне. Он не дурак, чтобы пачкать руки больше, чем необходимо. Он просто… расставит точки над «i».

Я беру стакан и в нос ударяет резкий торфяной запах виски.

Глоток обжигает горло, падает в желудок горячим шаром.

Он прав. Я знаю, что он прав.

Но от мысли о том, что сейчас, где-то в темноте, мой любимый мужчина «расставляет точки» с помощью кулаков, мне становится не по себе. И в то же время… где-то в самой темной, самой потаенной части души, я чувствую мрачное, первобытное удовлетворение.

Мой мужчина никогда не даст меня в обиду.

— Кстати, я как раз приехал к вам с разговором, - говорит Форвард, так ни разу и не притронувшись к алкоголю в своем стакане.

— Разве не поздравить Славу с Днем Рождения? – переспрашиваю на автомате.

— Одно другому не мешает. Но… - Его взгляд скользит по раздавленной коробке с тортом, вокруг которой уже образовалась лужица липкого сиропа. – Сначала нам нужно исправить этот беспорядок.

— Что? - Смотрю на него с непониманием. Он собирается заказывать новый торт? Мысленно кривлюсь, уже воображая выражение его лица, когда сообщу, что даже все его всемогущество не материализует нам новенький бенто за час. – Его делали под заказ, Павел Дмитриевич, и я не думаю…

— Уберите грязь со стола. Майя, - приказывает в своем привычном тоне, на который я уже давно перестала обижаться. Как и на то, что он всегда перебивает, когда не хочет дослушивать явно не интересные ему вещи. – Вячеслав, вероятно, вернется на взводе. А День рождения без сладкого – плохая примета. Даже для таких суровых парней, как он.

Форвард встает, снимает пиджак и аккуратно вешает его на спинку стула, остается в белоснежной рубашке. Закатывает рукава, обнажая сильные предплечья с дорогими часами.

— У вас есть мука? Сахар? Какао? – спрашивает деловито, открывая верхние шкафчики как будто решил устроить там ревизию.

Я моргаю. Сюрреализм происходящего достигает апогея. Павел Форвард, серый кардинал, человек, который вершит судьбы министерств, стоит на кухне моего парня и ищет муку.

— Вон… там, - показываю пальцем на угловой шкаф. – Вы серьезно?

— Абсолютно. - Форвард достает ингредиенты с ловкостью профессионала. - В детстве Слава обожал шоколадное печенье. Такое, знаете, тягучее внутри, с трещинками. Надеюсь, он его до сих пор не разлюбил.

Он поворачивается ко мне, держа в руках венчик, который нашел быстрее, чем я обычно нахожу ключи.

— Не сидите, Майя. Помогайте. Мне нужен шоколад. Горький. И сливочное масло.

Я встаю, как под гипнозом. Достаю из холодильника масло, нахожу в шкафу небольшой пакетик с дропсами бельгийского черного шоколада.

И мы действительно начинаем готовить.

Мой шок в шоке, как говорится.

Форвард командует парадом: разбивает яйца, смешивает сухие ингредиенты, рубит шоколад ножом – быстро, четко, не допуская ни одного лишнего движения. Я только подаю, мешаю и смотрю на него во все глаза.

— Слава тоже отлично справляется на кухне, - вырывается у меня, когда он мастерски замешивает густое, глянцевое тесто. Мой Дубровский точно так же не теряется на кухне, и я даже как-то пошутила, что он в принципе приготовит все что угодно, если посмотрит короткую пошаговую инструкцию. – Ваши гены, Павел Дмитриевич.

Он останавливается на секунду, стряхивая муку с пальцев. Усмехается.

— Мои, - кивает, впервые за вечер выглядит на мгновение расслабленным и довольным, как будто услышал комплимент. - Но открою вам секрет, Майя. Я терпеть не могу готовить.

— Да ладно? – Как тут не удивиться?

— Ловко выходит? – Форвард на минуту отвлекается от своего занятия, наслаждаясь моей реакцией. – Это просто навык. Алгоритм. И немного практики. Если следовать инструкции и контролировать процесс, результат неизбежен. Как в политике. Но удовольствия – ноль. Грязные руки, жар от духовки… Я делаю это только, когда нужно получить… определенный результат.

Я невольно вспоминаю лицо Славы, когда он крутится на кухне – недовольным он не выглядит. Делающим это через силу – тоже.

И, как будто прочитав мои мысли, Форвард говорит каким-то почти теплым человеческим голосом:

— Слава в этом плане другой, - он выкладывает шарики теста на противень – методично, без пауз и они у него абсолютно одинаковые. Готова поспорить, что, если взвесить, погрешность по весу будет не больше пары граммов. – Ему нравится творить. В детстве, пока учился, переводил продукты килограммами, пока не добивался результата.

Он ставит противень в духовку, включает таймер.

— Он всегда немного одержим тем, что его поджигает. – Форвард, бросив последний взгляд на печенье в духовке, как будто чтобы убедиться, что его алгоритмы и техники, и в этот раз сработали идеально, поворачивается ко мне. Вытирает руки бумажным полотенцем, разглядывая меня с легкой задумчивостью. - Если что-то любит - то до конца. Сначала это были конструкторы. Потом байки. Теперь – двигатели. – Делает паузу. - И вы.

Форвард знает все про нас со Славой, он, блин, знает, что я живу с его сыном, что из непростого выбора между своей карьерой и любовью к Славе, я выбрала его сына.

Но его слова все равно заставляют меня покраснеть и на секунду опустить взгляд.

— Теперь он вас не отпустит, Майя, - добавляет уже без сантиментов, тем тоном, которым озвучивает свои решения на совещаниях «Синенргии». Те решения, которые не предполагают обсуждения, а просто констатируются как факт. - Даже не надейтесь.

— Очень рассчитываю, что не отпустит, - набираюсь смелости сказать в ответ.

По квартире начинает плыть теплый, уютный, одуряюще-шоколадный запах выпечки.

Я, наконец-то, немного расслабляюсь, но когда слышу звук повернувшегося в замке ключа и щелчок, замираю, пропускаю дыхание – и вылетаю навстречу.

Оказываюсь в прихожей раньше, чем успевает закрыться входная дверь.

Слава.

Стоит, прислонившись спиной к двери. Куртка расстегнута. Волосы слегка промокли, в руках два внушительных бумажных пакета с продуктами. Он дышит немного чаще чем обычно, как будто взбирался на наш девятнадцатый пешком. Может, и правда так?

— Слава! - Выдыхаю и врезаюсь в него всей собой.

Плевать на пакеты.

Обнимаю его за шею, прижимаюсь всем телом, вдыхаю запах его кожи возле ключицы.

От него пахнет холодной улицей, октябрем и моим Дубровским.

Он не сразу, но обнимает меня в ответ – сначала наклоняется, чтобы поставить пакеты на подставку для обуви. Одной рукой. Второй – осторожно гладит по спине. Утыкается носом мне в макушку, делает глубокий вдох.

— Биии, - хрипло шепчет мне в волосы. – Я тебя как будто всю жизнь не видел.

— Я тебя как будто тоже, - шепчу в ответ, прижимаясь сильнее. – Все хорошо, Слав? Ты в порядке?

Отстраняюсь, заглядываю ему в лицо.

На скуле - красное пятно. Просто мазок, кажется.

Я смотрю на его руки – и грудь как будто уменьшается вдвое, стягивается, лишая возможности нормально дышать.

Костяшки на правой сбиты в кровь. Кожа лопнула, запеклась темной коркой, вокруг - припухлость и синяки. На левой – пара неглубоких царапин, но в целом как будто ничего серьезного.

Беру его правую руку в ладони, осторожно, боясь причинить боль.

— Господи, Дубровский… - В глазах предательски щиплет.

— Ерунда, - он морщится, пытаясь убрать руку. – Лед приложу, и пройдет. Зубы у этой суки оказались крепче, чем я думал. Но не настолько, чтобы остаться с ним до старости.

Меня передергивает от этой фразы, но я молчу. Главное – Слава здесь.

Он поднимает голову, оглядывает коридор. Взгляд падает на вешалку, и я знаю, что он сразу же замечает там чужое кашемировое пальто.

Замирает. Его тело под моими руками мгновенно напрягается, превращаясь в камень.

— Это что? – Голос падает на октаву ниже.

Он переводит взгляд вглубь квартиры, откуда льется теплый свет и запах шоколада.