Срываю трубку.

— Слава?! - выдыхаю я. - Ты…

Пауза.

— Майя? Почему же я не удивлен.

Голос. Спокойный, властный, бархатный и, конечно, очень знакомый. Но это не Слава.

Я застываю с трубкой у уха. Мозг на секунду отказывается обрабатывать информацию. Этот голос здесь, сейчас, в этой квартире, в этот момент?

— Павел… Дмитриевич?

— Он самый, - в голосе слышится легкая усмешка. - Впустите? Или мне надо сказать какое-то волшебное слово?

Я нажимаю кнопку. Пальцы дрожат.

Я жду у двери, и в моей голове – полный вакуум. Взгляд цепляется за отражение в зеркале - растрепанная, бледная, с синяком на щеке и помятой грязной коробкой в руках. Выгляжу как городская сумасшедшая.

Звонок – и я открываю мгновенно.

Павел Форвард стоит на пороге, и он выглядит так, словно только что сошел с обложки журнала. Идеальное кашемировое пальто песочного цвета, безупречный шарф, в руках - лаконичный бумажный пакет и бутылка какого-то дорогого алкоголя. Он излучает спокойствие, уверенность и ту самую, особую ауру власти, которая заставляет воздух вокруг него становиться разреженным.

Окидывает меня быстрым, цепким взглядом. Конечно, замечает все: бледность, дрожащие руки, несчастную прижатую к груди коробку. Но на его лице не дергается ни один мускул.

— Добрый вечер, Майя, - говорит он так, будто мы встретились на светском вечере, а не в дверях квартиры его сына, где я стою в полуобморочном состоянии.

— Добрый… - Пытаюсь собраться, но получается плохо. - Павел Дмитриевич… что вы… почему вы здесь?

Он чуть приподнимает бровь, и уголки его губ трогает легкая, ироничная улыбка.

— Вообще-то, я отец именинника, - говорит он просто. - Решил заехать, поздравить сына. Он не берет трубку.

Я чувствую себя полной идиоткой. Жмурюсь на секунду, пытаясь собрать остатки самообладания и окончательно не упасть в грязь лицом.

— Славы нет, - говорю почти шепотом, отступая на шаг, чтобы пропустить Форварда внутрь.

— Я подожду.

Он проходит мимо меня, и шлейф его дорогого парфюма смешивается с запахом моего страха. Снимает и вешает на крючок пальто. Аккуратно, не спеша, почти лениво и как-то по-хозяйски. Как будто бывает здесь каждый день.

Я все еще стою с коробкой.

— Майя. – Поворачивается, еще раз окидывает взглядом с ног до головы и говорит уже серьезнее: - Поставьте это. И сядьте. Вы выглядите так, будто сейчас упадете.

Я послушно иду на кухню. Ставлю коробку на стол с торжественностью, как будто в ней красивый целый торт для именинника, а не несколько непригодных ни для чего кусков. Сажусь на стул и гипнотизирую взглядом мой несчастный «черный бархат с вишней», надеясь на чудо.

Форвард заходит следом, ставит пакет и виски на стол рядом с моим изуродованным тортом. Осматривается.

— Мило, - комментирует лежащий на кухонном диванчике плед карамельного цвета с длинными кистями и полку, которую Слава купил специально для моей коллекции чашек. Все это явно не атрибуты холостяцкой жизни молодого парня. – Живенько так.

Я понимаю, что это ирония, но никак не реагирую, потому что берегу силы.

Только где-то внутри зудит, что сейчас я разговариваю с ним не как со всемогущим Форвардом, «серым кардиналом» политики и хитрым гроссмейстером политического закулисья, а как с отцом моего парня. Он знает про нас со Славой уже давно, но сейчас все доказательства у него буквально перед носом.

Форвард подходит к шкафчику, достает стакан. Безошибочно с первого раза угадывает, где они стоят – как ему это удается? Сомневаюсь, что он часто здесь бывает. Сомневаюсь, что он вообще здесь был. Достает из холодильника минералку, наливает и ставит стакан передо мной.

— Пейте. – Сказано тем самым тоном, который он любит применять к другим, чтобы заставить сделать так, как ему нужно.

Я беру стакан двумя руками, чтобы не расплескать. Зубы стучат о стекло. Делаю глоток – холодная вона немного приводит в чувство.

Форвард придвигает второй стул, садится напротив. Смотрит на меня умными, проницательными глазами человека, который видел вещи гораздо хуже, чем женская истерика над испорченным бенто.

— А теперь рассказывайте, - еще один приказ, которому подчинился бы даже мертвый. - Где Вячеслав? И почему вы похожи на человека, который только что видел привидение?

Я смотрю на телефон, лежащий на столе экраном вверх. Гипнотизирую его, молясь, чтобы Слава позвонил. Чтобы хотя бы написал. Чтобы дал сигнал, что с ним все в порядке и он не… сделал ничего непоправимого.

— Резник, - выдавливаю с трудом, потому что проклятое имя царапает горло.

— Он был здесь? - Глаза Форварда сужаются. Едва заметно.

Я киваю и сбивчиво рассказываю, как он подкарауливал меня на парковке.

— Он, наверное, убил бы меня там. - Делаю вдох, воздух со свистом входит в легкие. -Но… приехал Слава.

Форвард молчит, не перебивает, не ахает. Слушает, как судья слушает показания- внимательно, фиксируя детали.

— Слава… он… - Чувствую, что голос срывается на всхлипы и откровенные сопли, но ничего не могу с собой поделать. - Слава остановил его. А потом… запихнул Резника в свою машину. И увез. Сказал… сказал, что отвезет его поговорить.

Я поднимаю на Форварда полный ужаса и паники взгляд.

— Павел Дмитриевич, я боюсь! Я никогда его таким не видела! – Зубы снова начинают стучать. - Я боюсь, что Слава… что он что-то сделает с ним. Что-то непоправимое. Резник - мразь, но Слава не должен ломать свою жизнь из-за него!

Я замолкаю, ожидая реакции. Ожидая, что он, как отец, встревожится. Что начнет кому-то звонить, поднимать связи, спасать сына от всего на свете.

Но Форвард делает то, чего я ожидаю меньше всего.

Он улыбается.

Снисходительно. Чуть устало. Как улыбаются детям, которые боятся монстра в шкафу.

И лениво откидывается на спинку стула, скрещивает пальцы в замок.

— Майя, - говорит очень мягко. - Вам нужно перестать так тревожиться по пустякам.

— По пустякам?! – Кажется, я близка к тому, чтобы задохнуться от возмущения. - Он увез человека в багажнике! Ну, почти! Вы его лицо не видели…!

— У них явно намечается мужской разговор, - спокойно и твердо перебивает он. - Вячеслав — большой мальчик. Он вполне способен справиться сам. И с собой, и с такой мелкой сошкой, как Резник.

Он берет бутылку, которую принес, достает еще два стакана. Плещет в них янтарную жидкость. Делает все ленивыми неторопливыми движениями, как будто издеваясь над моей зудящей паникой, над тем, что я готова в любую секунду сорваться и бежать лишь бы куда, чтобы только не дать Славе наломать дров.

— Вы недооцениваете моего сына, Майя, - Форвард пододвигает ко мне один из стаканов. - Видите в нем… кого? Творца, инженера, золотого мальчика? Но он в первую очередь Форвард, и когда задевают то, что ему дорого… - Он делает многозначительную паузу, глядя на меня, - он будет жестоким. Это у нас в крови.

— Но… если он нарушит закон… - лепечу я, хотя на самом деле, в глубине души, наверное, все равно не верю, что мой Дубровский способен… убить человека.

Форвард усмехается.

— Закон – это инструмент, Майя. А справедливость – понятие философское. - Он поднимает свой стакан, разглядывая жидкость на свет. – Резник перешел черту. Он тронул семью – вас.

Если бы ситуация не была такой напряженной, наверное, я придала бы больше значения тому, как легко он вписал меня в их семью. Но сейчас у меня совершенно нет на это сил. Я просто хочу, чтобы мой Дубровский был сейчас здесь – улыбающийся, довольный и счастливый.

— Честно говоря… - Продолжает Форвард, делает глоток и смотрит прямо мне в глаза. В его взгляде на секунду вспыхивает холодная, жестокая сталь. - Резнику давно пора было оторвать яйца. И я рад, что Слава наконец-то решил заняться этим лично.

У меня все-таки немного отвисает челюсть. Этот элегантный мужчина в дорогом свитере и с манерами английского лорда, рассуждает о допустимом насилии с такой легкостью, как будто говорит о погоде.