— Ясно. – Его меланхоличный взгляд заметно гаснет. Не то, чтобы он сверкал до этой новости, но теперь я почти чувствую, как третьим участником нашего разговора становится грусть. – Надеюсь, он хороший человек, Пчелка.
Обсуждать с ним Дубровского и в принципе свою личную жизнь я точно не собираюсь, поэтому ограничиваюсь улыбкой и кивком, мол, не переживай.
Несколько долгих секунд Григорьев смотрит на меня как на предательницу. Возможно считает, что у меня это длится уже довольно долго, а я секретничала. Или потому, что в его картине мира, после всех наших перипетий, мы равно или поздно должны были прийти друг к другу.
Он открывает рот, чтобы что-то сказать. Наверное, «я рад за тебя». Или «Надеюсь, ты будешь счастлива». Или еще какую-нибудь банальность, чтобы скрыть, как ему на самом деле больно.
Но не успевает.
Его оживший на столе телефон подбрасывает в наш разговор Юлю – ее имя и фото горит на экране телефона, как красный флаг.
Саша хмурится, но не сбрасывает. Смотрит на меня виновато и отвечает:
— Да, Юль. Привет.
Я отворачиваюсь, делая вид, что смотрю на детей. Но я слышу. Я не могу не слышать. Не вставать же мне из-за стола, чтобы не прислушиваться к его разговору – мы же вместе здесь сидит в конце концов. И если бы Григорьев не хотел, чтобы я была в курсе, что они обсуждают, он бы явно сделал это первым.
— Да, мы в «Маке». Все в порядке», —говорит спокойно. Почти… как будто даже мило? – Да, я купил ему бургер, Юль… Хорошо. Да, я понял. Будем в шесть. Тебе тоже.
На этот раз он не кладет телефон на стол, а убирает его в карман джинсов.
Какое-то время молча разглядывает свое отражение в чашке, так что первой нарушить тишину приходится все же мне.
— У вас… перемирие? – Мне даже произносить это неприятно, зная все «пикантные подробности» их отношений после того, как Сашка подал заявление о разводе. А в последние месяцы Юля просто как с цепи сорвалась.
— Что-то вроде того. – Он кивает. Смотрит на свои лежащие на столе руки.
— А… развод? – Хотя, судя по его тону, ответ лежит на поверхности, но мне почему-то хочется, чтобы Григорьев прямо это озвучил.
— Мы… - Он вздыхает. - Мы думаем забрать заявление. Кажется, что сейчас не время. Ради Кирилла – он очень тяжело переживает наш разрыв.
Говорит это, не глядя на меня. Наверное, мне бы тоже было стыдно сознаваться в том, что я решила вернуться к человеку, который буквально весь прошлый год кормил меня дерьмом.
Кто автор идеи «А давай подождем ради сына» - догадаться не сложно. Юля, видимо, окончательно потеряв надежду вернуть внимание Резника и вдруг осознав, что на рынке «невест» такое счастье тоже не сильно котируется, решила снова обработать Сашку. Почему нет? Один раз у нее очень даже получилось развернуть его решение на сто восемьдесят градусов.
Во мне поднимается волна протеста, которую я из последних сил подавляю. Хочется врезать ему пару отрезвляющих пощечин, заорать, что он ведет себя как кретин, что после всего случившегося, уже ничего невозможно склеить. Что в конечном счете, Юля просто сожрет его с потрохами – теперь, когда смотрю на нее не через призму дружбы, а как есть, это кажется наиболее вероятным сценарием их воссоединения.
Но… я продолжаю молча на него смотреть, даже когда Сашка, набравшись смелости, поднимает взгляд, в котором без труда угадывается «Ну давай, скажи правду, ты же этого хочешь».
Он всегда был слишком хорошим.
Во мне нет ни капли сомнения, что он делает это не из-за любви к Юле, а только ради блага сына – и именно это причиняет мне самую сильную боль. Не представляю, как можно жить под одной крышей с нелюбимым человеком и всем их «замечательным бэкграундом».
Но это его грабли – кто я такая, чтобы снова лезть со своим мнением? Один раз я попробовала и усвоила урок на всю жизнь.
Поэтому, вместо морали, собираюсь сказать что-то нейтральное, что-то вроде «Ну… удачи», но на этот раз в наш разговор вторгается уже мой телефон. И сообщение от Дубровского. У меня нет фото Славы на экране, но Сашке достаточно просто мельком глянуть на имя – после чего он, судорожно сцедив воздух сквозь зубы, откидывается на спинку стула.
Первое сообщение на экране: «Смотреть, когда детей нет рядом».
Я заранее ощущаю легкий жар в области висков, оглядываюсь – детвора уже в другом конце зала, увлечены попытками достать что-то из игрового автомата, поэтому смело открываю сообщение.
И… тоже слишком шумно выдыхаю, едва не роняя телефон.
Слава на фото явно только что из душа – стоит перед запотевшим зеркалом в ванной.
Абсолютно голый. Капли воды блестят на широких плечах и стальных мышцах пресса. Взгляд в отражении – хищный, слегка как будто нарочно самовлюбленный, потому что, конечно, он знает, что это фото произведет на меня эффект разорвавшейся бомбы. А мне хочется потянуться пальцем к стеклу, стереть запотевшие части, стратегически прикрывающие самое «взрослое». И именно это делает фото максимально горячим.
Хочется заорать на весь свет, что вообще-то дикпики нужно делать именно ВОТ ТАК!
Но вместо ора я просто всхлипываю, давлюсь воздухом и пытаюсь откашляться.
Сашка с пониманием протягивает свой стаканчик с колой, из которого я делаю пару глотков. Смотрит на меня с выражением «Серьезно? У тебя теперь вот так?» Не осуждает, но как будто для него сам факт существования сообщений с интимными фотками, кажется чем-то очень противоестественным. Я не обижаюсь – до появления в моей жизни Дубровского, я думала о себе примерно то же самое.
Мне вообще кажется, что все самое важное мы сегодня говорим друг другу исключительно невербально.
Я быстро блокирую телефон, бросаю его в сумку и прикладываю к щекам прохладные ладони.
Сашка – мистер, блин, деликатность – от комментариев воздерживается.
Вместо этого бросает взгляд на часы и начинает преувеличенно быстро собираться.
Говорит, что обещал ему весь день играть в приставку. Я понимающе киваю и на ходу придумываю, что нам с племянниками вообще-то нужно в парк. Ксеня и Андрей немного ворчат, что отрываю их от игры, но мы все равно успеваем собраться раньше, чем Сашка.
— Пока, Саш, - я по-дружески приобнимаю его за плечи.
Такси вызываю уже на улице – на этот раз на удивление быстро нахожу нужную машину. Она приезжает ровно через пару минут, и я с наслаждением упаковываю племянников внутрь, сама забираясь на соседнее с водительским сиденье. Слава богу, машина успевает отъехать раньше, чем выйдет Сашка – я бы не хотела еще раз сегодня с ним пересечься. Понимаю, что эта неловкость временная, и что спустя какое-то время мы снова сможет разговаривать как раньше. Наверное. Хотя понятия не имею, как в разговорах с ним избегать темы Юли – меня уже сейчас подворачивает от мысли, что она будет и дальше портить ему жизнь. Возможно, из шкуры вон вылезет, лишь бы сделать наше общение максимально некомфортным или и вовсе свести его к минимум.
Я делаю глубокий вдох. Оглядываюсь на племянников, которые восторженно обсуждают свои игрушки, и достаю телефон. Стараюсь держать так, чтобы на экран не смог упасть ничей, даже случайный взгляд.
Несколько секунд разглядываю фотку, снова плавлюсь и чуть не прошу водителя открыть окно, потому что моментально загораюсь, как будто температура воздуха подскакивает до сорока градусов.
Пальцы летают по экрану, когда пишу ему: «Ты в курсе существования слова «совесть»?»
Слава отвечает через пару минут, пишет, что слово такое он, конечно, знает.
Я: Мог бы иногда ею и пользоваться для разнообразия.
Слава: Я обязательно прислушаюсь к твоим советам, Би (нет)))))
Я: Собираешься меня так весь день мариновать?
Слава: Ага 😉
Я старательно прикусываю нижнюю губу, чтобы не издать рвущийся из груди стон предвкушения.
Слава: Жду не дождусь, когда твои племянники уедут домой. У меня на тебя очень серьезные планы..)
