Магия, смешанная с мужской силой, обдаёт невидимым потоком с ног до головы, заставляя всё тело мгновенно оживиться.

Его глаза — как раскалённые угли, в которых пляшут отблески древней силы — медленно скользят по мне, словно взвешивая, оценивая, чувствуя. Ноздри слегка раздуваются, впитывая мой запах, а в воздухе витает что-то первобытное — смесь дыма, железа и необузданной мощи.

Это не просто взгляд — это незримый гнёт, от которого мурашки бегут по коже, а в жилах вспыхивает странное тепло.

Дверь за мной закрывается. Но Ройнхард даже на миг не отводит от меня взгляда.

— Нужно будет что-то ещё, я здесь, — говорит она.

— На сегодня всё, Кейл, можешь идти.

— Хорошо.

Снова слышу, как закрывается дверь, будто ловушка. И я остаюсь наедине со своим бывшим мужем.

— Зачем ты привёз меня сюда? — поворачиваюсь к Ройнхарду.

Он не спешит отвечать, будто и не слышит моего вопроса. Медленно отстраняется от стола, аккуратно откладывая карты. Я чувствую, как сердце бьётся где-то в горле, держусь из последних сил, чтобы не отступить. Мой глубокий вдох — единственное, что выдаёт волнение.

Я с ним тут. Одна. Если Ройнхард захочет… Он может многое. Бумаги ещё не вступили в силу. Только сегодня я перечеркнула всё, что связывало нас. Но разве он признает это?

— Затем, чтобы моя жена была в безопасности, — говорит он, спокойно, без единого повода оспаривать. Его голос звучит ровно, но в нём — металлическая грань. Предупреждение. Каждое неосторожное слово может обернуться ещё одной моей ошибкой.

Я не знаю, чего ждать от него. Чувствую горячий трепет в теле, пальцы рук становятся слабыми, когда его тёмно-синие, глубокие, почти чёрные глаза трогают моё тело: глаза, грудь, руки. В них — опасная смесь. Что-то первобытное, дикое. В этом взгляде — власть, голод и… желание.

Он будто весь горячее напряжение и возбуждение, дикий хищник, готовящийся к прыжку.

— Ройнхард, ты поступаешь неприемлемо, закидываешь меня на плечо как вещь, запираешь в душной карете, тащишь в замок как невольницу. И ещё, я не хочу быть одной из девиц твоего гарема.

— Гарема? — вскидывает темную бровь. — Ты про Кейл? Она моя племянница.

Я умолкаю, раскрыв огорошенно рот и одновременно покрываясь краской стыда за то, что где-то в глубине подумала иначе. Конечно, у дракона есть родственники, хоть и немногочисленные, но… Просто он о них мало говорил.

— Раз ты не захотела жить здесь, я разрешил Кейл жить здесь, — добавляет он.

— Ясно. Я думала, ты оставишь его Беттис.

И зачем сказала, открыв рану?

— Не зли меня, Шерелин.

Не злить его? Это я виновата в том, что случилось? Гнев поднимается, обжигает и тут же исчезает, когда Ройнхард выходит из-за стола и приближается, медленно, словно накатывающая волна, вселяющая трепет и страх.

— Я тебе объяснил, что это необходимость. Важная деталь для меня. Очень важная. Так нужно.

Внутри всё клокочет, затихшие чувства с новой силой накатывают. Обида, сожаление. Он не хочет меня слышать. И это больно.

Мне должно быть всё равно, пусть думает что хочет.

— Ты голодна? — скользит по мне взглядом, а у меня слабеют колени, не могу понять, что со мной происходит, душа выворачивается наизнанку, а тело, оно млеет, от этого баритона, силы и мощи.

— Отпусти меня, — срывается почти умоляющим стоном.

— Ройн, называй меня Ройн, как раньше.

— Нет.

Ройнхард напряжённо отводит взгляд в сторону и снова возвращает на меня.

— Сейчас Кейл принесёт ужин, — просто говорит он и делает шаг в сторону, — располагайся, — указывает в кресло.

А у меня просто теряются все слова, он ведёт себя так, как будто ничего не произошло.

— Ты, видимо, не понимаешь, я сегодня прошла бракоразводную церимонию. И Сфера Уз потемнела, понимаешь? Я имею право быть свободной, и больше никто этого не оспорит, ты должен был это узнать в ближайшие дни, бумаги ждут официального подтверждения, дело считанных дней.

Выдаю на одном дыхании.

Ройнхард резко останавливается, его плечи напряжены.

Тишина давит.

Он медленно поворачивается, и я вижу, как в его глазах мелькает что-то похожее на боль, смешанную с гневом, но он тут же прячет это за маской непроницаемости.

— Я все прекрасно понимаю, — тихо говорит он, но в голосе чувствуется сталь. Он возвращается, делая ещё один шаг ко мне, и я невольно отступаю.

— И я знаю о Сфере Уз. Но одно дело — понимать, и совсем другое — принять.

Он замирает, глядя на меня сверху, из-под тёмных ресниц, глаза кажутся глубинами моря. В его взгляде читается нечто, от чего по коже бегут мурашки.

— Кейл принесет ужин, — повторяет он, но его голос уже не звучит так ровно и безразлично, как раньше. В нем появляется какая-то надломленность.

— Поужинаем, поговорим. Может быть, ты объяснишь мне, как такое могло произойти.

— Ройнхард, ты меня слышишь? Нечего объяснять. Не о чем говорить. Не о чем! Ты спишь с Беттис, желаешь от нее ребёнка, зачем тебе нужна я, чтобы мучить? Ты хоть понимаешь, что ты мне причиняешь боль! — мог голос всё же срывается, звенит в этих мрачных стенах криком отчаяния.

— Сядь, — ответ — грубый приказ.

Я вздрагиваю, внутри всё опускается. Понимаю, что хожу по краю пропасти, но чувства кипят, я не могу с ними справиться. Сжимаю подрагивающие пальцы. Понимаю, что не отпустит. Бесполезно. И это бессилие отнимает остатки моей уверенности. Невозможно. Просто невозможно с ним бороться. Не могу. Да и нужно беречь своего ребенка.

Медленно прохожу к креслу, опускаюсь в него. Смотрю перед собой. Ройнхард берёт что-то со стола. В этот момент в кабинет снова без стука входит Кейл. На руках у нее тяжёлый поднос.

Видимо, слуг внутри главного крыла не имелось. Эта девушка вела вполне аскетический образ жизни — судя по внешнему виду и сноровке. Будто выкована из стали. На её лице — ни единой эмоции, но теперь я замечаю: в ней сквозит нечто породистое. Те же густые иссиня-чёрные волосы, тот же холодный блеск глаз. Присутствие высокого качества, будто печать благородной марки.

Она неспешно выставляет блюда с подноса, аккуратно расставляя их на светлой скатерти, тщательно разглаженной и чуть подсвеченной мягким светом канделябров.

Блюда дымятся, источая пряные ароматы — обволакивающие, тягучие. Каждое движение её выверенное, безмолвное — как будто она старается не нарушить хрупкое равновесие в комнате. Затем она наливает янтарный сок в тонкие фужеры и тихо, почти незаметно удаляется, снова оставляя нас наедине.

Аппетитные запахи бьют в нос, раздражают, дразнят. Пахнет тушёным мясом, свежим хлебом, специями, которыми он когда-то любил баловаться. Я сжимаю губы. Мысли вовсе не о еде, но инстинкты берут своё — тело требует, желудок скручивает голодом. Я не ела с самого утра. Ну как так можно? Дер Крейн будто нарочно задумал это — морить голодом, чтобы потом обрушить на меня эту кулинарную артиллерию. Чтобы сдобрить.

Не хочу поддаваться.

Но ощущаю, как защитный барьер, выстроенный с таким трудом, слабеет. Это злит. Ещё больше, чем всё остальное. Потому что он добивается своего.

Ройнхард приближается, опускается в кресло напротив — грациозно, уверенно, кладет какие-то бумаги на стол. Дракон, которому не нужно говорить, чтобы доминировать.

Вжимаю пальцы в обивку кресла.

Мы сидим друг напротив друга — как раньше. Как в недавний вечер, когда всё было по-другому.

Воспоминания лавиной обрушиваются, глухо ударяя в грудь. Дышать тяжело. Зачем? Зачем он делает это снова?

Он молча открывает одну из серебристых крышек. Из-под неё вырываются клубы густого горячего пара, насыщенного ароматами тушёных овощей, подливки, мяса. Всё ещё горячее, как будто специально — чтобы соблазнять.

— Прошу, — говорит он, голос звучит почти заботливо.

Я отворачиваюсь.

— Ну ладно, — следует спокойный ответ. Он медленно поднимается. Сердце замирает. Я задерживаю дыхание.

Что он задумал?