— Сука… Жжется… — шипел Бычка.

— Дай глянуть, — бросил ему я.

Бычка, работая локтями и извиваясь, сполз немного ниже ко мне.

— Руки убери, я ж не вижу.

Он с усилием оторвал дрожащие руки от уха.

— Сильно там? — спросил Бычка.

Рана оказалась пустяковой. А Бычка — настоящим везунчиком.

Пуля только задела ему кожу на кончике уха. Притом сделала это так, что даже почти не кровило.

— Тебе надо в Спортлото играть, — сказал я с ухмылкой.

— Чего? — удивился Бычка.

— Везунчик ты, говорю. Еще бы три сантиметра влево, и все. Кердык. А так — пластырем заклеешь и будет порядок.

Бычка, пытаясь нащупать ранку, принялся материться себе под нос.

Я же подтянулся на руках и немного привстал. Слегка выглянул из-за камня.

Все это время мальчишка-душман не прекращал истошно орать. И пусть крики его звучали все реже, он упорно продолжал звать снайпера, чтобы тот оборвал его жизнь пулей.

Но, кажется, в планы снайпера это не входило.

Но когда я едва успел выглянуть, над ущельем снова раздался выстрел. Я тут же спрятался. Пуля угодила куда-то в землю. При этом по моим ощущениям — довольно далеко от моей позиции.

Кажется, стрелок был неважным снайпером. Возможно, только прошел обучение, а может быть, и вовсе только вчера получил свою СВД.

Я укрылся за неровностью рельефа. Душманенок же, возбужденный новым выстрелом, лишь сильнее растревожился. Снова принялся орать как резаный.

— Командир! — снова прижавшись к земле, закричал я Мухе, — он на гребне, засел в кустистой местности, у скалы, похожей на клык!

— Ты уверен⁈ — глянул на меня Муха, потянувшись к рации.

— Да! Наводите!

Муха извлек гарнитуру и принялся связываться с Андро:

— «Ветер три»! У нас снайпер! Повторяю, у нас снайпер! Пусть кто-нибудь его накроет!

Снайпер снова молчал. Не спешил стрелять.

Рация с позывным «Ветер два» была у Волкова и, видимо, оставалась в подбитом БТРе. Теперь Геворкадзе потребуется больше времени, чтобы оповестить БТР о том, где следует подавить огневую точку. Ведь кому-то из его парней придется буквально вручную передавать сообщение.

Так и лежали мы в своих укрытиях около пяти или семи минут. За это время даже пленному надоело орать. Парнишка затих где-то за камнями. И что самое интересное — он даже не пытался бежать.

Скорее всего, он попросту был в шоке. Другого объяснения у меня не нашлось.

— Да куда они запропастились⁈ — крикнул вдруг Муха.

И ответом ему стала протяжная, мощная очередь из КПВТ, которую открыл сдвинувшийся и подобравшийся поближе БТР.

Все бойцы тут же выглянули посмотреть, что твориться у скалы-клыка. Я тоже приподнялся на локтях. Увидел, как крупнокалиберные, в четырнадцать миллиметров снаряды утюжат вершину, под острой, тянувшейся к небу скалой.

Там поднялась такая пыль, что укрыла скалу чуть не на половину. В этой буре не было видно ни кустов, ни камней, за которыми мог бы скрыться стрелок.

Секунд двадцать продолжался обстрел. Когда пулемет затих, склон превратился в выхолощенную пустыню, где не могло уцелеть ничего живого.

Судя по тому, что снайперская стрельба прекратилась, душман или отступил, или был уничтожен.

— «Ветер три» — Муха, не отрывая взгляда от горы, над которой все еще клубилась пыль, приложил гарнитуру к уху. — Снайперская позиция подавлена. Отличная работа. Конец связи.

Мы выбрались из укрытий. Бычка немедленно полез в вещмешок за аптечкой.

— Глянь мне ухо, — обратился он к Смыкало.

Мы же с Мухой первым делом встали над душманенком.

Парень сжался в позу эмбриона, зажмурился и трясся под камнем, словно осиновый лист. Я опустился на корточки рядом с ним.

— М-да… Дела… — протянул Муха хмуро.

— Эй, — я ткнул парня в плечо.

Тот вздрогнул, затравленно посмотрел на меня. В глазах его больше не было никакой злобы. Только отчаяние.

Я потянулся за фляжкой с водой. Открыл. Молча предложил ему попить.

Парень помедлил. Он посматривал то на фляжку, то на меня. Потом сглотнул и кивнул.

Я поднес фляжку к его губам, душманенок принялся жадно пить. При этом тянулся за горлышком, словно телок за выменем матери.

— Командир, переведи ему мои слова, — сказал я Мухе, когда отнял фляжку от губ парня.

Муха вздохнул. Потом тоже опустился рядом.

— Ну? И чего говорить-то?

— Скажите ему, что он смелый солдат, — сказал я без всяких обиняков. — Что не боится смерти и это похвально.

Муха нахмурился.

— Ты похвалить его решил?

— Переводи, командир.

Муха снова вздохнул и принялся переводить.

Когда парень услышал знакомую речь, то как-то опасливо, словно провинившийся щенок, посмотрел на Муху. Душманенок будто не решался на полный зрительный контакт со старшим лейтенантом и оттого постоянно прятал глаза.

— Перевел, и что? — спросил Муха. — Все равно молчит.

— Скажите ему, что его братья по оружию не заслуживают его смелости, — покачал я головой. — Потому что пожалели для него даже одного патрона.

По мере того как Муха передавал ему мои слова, душманенок менялся в лице. Он становился все грустнее и грустнее. Взгляд его, полный отчаяния, на несколько мгновений стал просто пустым.

— Спроси его, командир, — продолжил я, когда Муха закончил, — считает ли он людей, так легко бросающих своих братьев врагу, достойными воинами? Считает ли он их теми, кто действительно ведет джихад? Или же это просто трусы, которые всего навсего им прикрываются.

Когда Муха перевел, парень нахмурился. Сказал что-то в ответ. Но теперь слова его звучали совершенно неубедительно. Не было в них больше той пламенной веры, с которой он просил снайпера застрелить его. Пусть я не понял смысла незнакомой речи, но уловил ее суть — мальчишка сомневался.

— Вот сука… — протянул Муха сквозь зубы. Потом поднялся и выпрямился. Сложил руки на груди.

— Что он сказал? — спросил я.

— Ты был прав, Саша, — покачал Муха головой, — Муаллим-и-Дин где-то здесь.

Остальные погранцы, слушавшие наш разговор, заинтересовались словами Мухи. Притихли. Казалось, даже перестали шевелиться.

— Он говорит, — начал старлей, — что Муаллим-и-Дин праведный человек. Называет его настоящим человеком Аллаха.

— Настоящий человек Аллаха станет обрекать своих братьев на плен неверных? — сказал я, удерживаясь от того, чтобы хитровато ухмыльнуться. — Передай ему.

Когда Муха закончил переводить, парень ничего не ответил. Он просто сидел с завязанными за спиной руками и таращился в землю.

— Видать, это все в бестолку. Упрямый он как пробка, — сказал Муха.

Я несколько мгновений помолчал. Задумался. Потом сказал:

— Командир, спроси его, откуда он.

Муха пожал плечами и спросил.

— Айвадж, — не сразу бросил парень.

— Я так и думал, — покивал я. — А теперь спроси, не знал ли он случайно Харима, сына одного из старейшин.

Когда Муха передал ему мои слова, парень вдруг оживился. Он несколько удивленно поднял свой взгляд и глянул сначала на Муху, а потом на меня. Проговорил несколько слов.

— Он знает, что Харим мертв, — сказал Муха.

— Он погиб в бою с нами, — покивал я. — И его последними словами были такие: «Я искал честь не там. Я умер не как шахид, а как дурак, проливавший кровь за чужую ложь». Он говорил о вашем Учителе Веры, мальчик. Говорил, потому что понял его ложь. И сегодня ты своими глазами увидел плоды этой лжи.

— Прямо так и передать? — помрачнел Муха.

— Прямо так.

Муха вздохнул и заговорил на дари. Душманенок слушал его, снова не решаясь посмотреть на старшего лейтенанта. Потом он кратко ему ответил.

— Он говорит, что уважал Харима.

— Мы тоже его уважали, — сказал я, глянув Мухе в глаза, — пусть он и был нам врагом, но по крайней мере в конце жизни понял, что заблуждался. Это уже много.

Муха молчал, поджав губы. А потом бросил парню несколько слов.

— Спроси, как его зовут, — сказал я.

— Омар, — ответил дух, когда старлей передал ему мой вопрос. А потом парень вдруг спросил еще что-то.