Нет, старик на это не пойдет, боясь мести советов.

Хариму не нравился этот молодой человек. Он был почти ещё юношей, но что-то в его взгляде, в его манере держаться казалось опытному моджахеду странным. Неестественным. Слишком спокойно, слишком уверенно этот мальчишка разговаривал с Хаджи. Не терялся, не прятал от него взгляд. Голос его оставался ровным и степенным. Уважительный тон звучал так, будто мальчик говорит с муллой едва ли не на равных.

Но более всего Харима раздражала наблюдательность этого молодого солдата. Он сразу понял — мальчишка заметил ссадину. Ссадину, которую на его указательном пальце оставил автомат Калашникова во время последней чистки.

Тогда Харим разговорился с Кандагари о планах относительно подрыва бомбы и по невнимательности защемил палец, когда извлекал пинал.

Такая вещь казалась Хариму мелочью. Но сейчас, когда он заметил, как парень посмотрел на его руки, то понял — мальчишка догадался, что Харим совсем недавно держал в руках оружие.

Харим молчал, ожидая, когда мулла закончит с шурави. Потом солдат встал, вежливо поклонился Хаджи. Потом обернулся, заглянул Хариму прямо в глаза.

Харим сдержался, чтобы не выдать мальчику свои эмоции. Взгляд мальчишки был внимательным, а ещё… не по возрасту глубоким. И ничего, совершенно ничего не выражал.

«Молодые люди твоего возраста не умеют так хорошо скрывать свои мысли, — подумал Хаджи, — глаза всегда выдают их. Так что же ещё ты скрываешь, молодой шурави?»

Мальчишка ничего не сказал Хариму.

Он лишь сдержанно поклонился, а потом энергично пошёл к выходу.

— Ты что-то хотел, Харим? — спросил старик, когда заметил, каким внимательным взглядом Харим провожает шурави к выходу.

— Да, Хаджи, — сказал Харим, сделав вид, что смотрит на играющих у стены детей. — Отец прислал меня спросить, не почтишь ли ты его своим визитом сегодня вечером. Ему есть что тебе сказать.

Старик помрачнел. Но ненадолго. Он почти сразу улыбнулся и проговорил:

— Конечно-конечно, дорогой Харим. Разве же я могу отказать твоему уважаемому отцу? Как его здоровье?

— Не изменилось, Хаджи, — сказал Харим. — Ноги по-прежнему подводят моего отца. Но мы молим Аллаха послать ему больше здоровья и долгих лет жизни.

Мулла покивал.

— А кто был этот шурави? — спросил Харим торопливо.

— Он приходил отблагодарить меня за то, что я проявил благосклонность к нему и советским солдатам, прибывшим сюда в составе агитационного отряда, — мулла показал Хаджи Коран. — Он принёс подарок.

— Очень обходительно с его стороны, — ответил Харим, стараясь, чтобы голос звучал не слишком кисловато.

— Это не по годам умный молодой человек, — согласился мулла.

Они немного помолчали. Послушали шум ветра в кроне старого дерева и журчание воды в источнике. Молчание это нарушил мулла:

— Ты хотел спросить ещё что-то, дорогой Харим?

— Нет, Хаджи. Извините меня, мне нужно идти. Отец ждёт.

Старик кивнул.

Когда они раскланялись друг с другом, Харим поспешил покинуть двор мечети.

Он быстро вышел из арки и заозирался по сторонам. А потом нащупал взглядом удаляющегося в сторону площади шурави.

Харим нахмурился.

Из мыслей его выдернул весёлый смех детей, игравших возле пересохшего колодца. Харим принял решение быстро.

Он подошёл к нескольким мальчишкам и тут же позвал одного из них — самого старшего, худого как палка паренька лет двенадцати.

— Доброе утро, — приветливо улыбнулся Харим, — ну как идёт ваша игра?

Дети тут же прекратили свою игру. Все как один уставились на Харима, но тут же уважительно опустили взгляды. Вежливо поздоровались.

— Очень хорошо, уважаемый дядюшка Харим, — сказал мальчишка, которого первым приметил Харим.

— А ты ведь Мустафа, сын старого пастуха Самандара. Так?

— Так, дядюшка Харим.

— Пойдём-ка со мной, мальчик. Хочу кое-что у тебя спросить.

Харим украдкой глянул вслед шурави. Тот уже достиг площади и разговаривал о чём-то с двумя другими солдатами.

Мальчишка, озадаченный словами Харима, несмело поднялся с пыльной земли.

— Пойдём-пойдём. Не бойся.

Они отошли под дувал мечети.

— А не хочешь ли ты помочь своему отцу немного? — спросил Харим.

— А… А как я могу помочь? — немного повременив, спросил мальчишка.

— Видишь в-о-о-о-н тех солдат? Советских солдат? Тех троих, что стоят у большой грузовой машины?

— Вижу.

— Очень хорошо, — Харим улыбнулся ещё добродушнее, а потом посерьёзнел. — Твой отец, насколько я знаю, должен старейшине Рахматулле-Хафизу козу. Так?

— Так, дядюшка Харим, — мальчик кивнул.

— А что если я скажу, что ты можешь оказать мне такую услугу, после которой Рахматулла-Хафиз простит твоему отцу долг? Я об этом с ним договорюсь.

Мальчик смущённо потупил взгляд. Потер грязноватое и очень смуглое предплечье своей левой руки.

— Если бы это случилось, отец наверняка бы обрадовался, — сказал мальчик.

— Обязательно обрадовался бы. Тем более, если бы узнал, что его сын сделал важное дело. Дело для джихада.

Мальчик вдруг заинтересовался. Широко распахнул глаза, уставившись на Харима, словно заворожённый.

— Дело важное. Но, видит Аллах, я щедр, — продолжал Харим. — Твоему отцу я оплачу его прощением долга, а тебе…

Харим полез за кушак и достал маленький кошелёк из бычьей кожи. Развязал его, достал несколько афгани. Протянул свою грубую ладонь с монетами мальчишке.

— Если ты согласен, возьми их. Это будет только первая часть награды. Если ты сделаешь всё как надо, я отдам тебе и вторую.

Мальчик думал недолго. Он тут же жадно сгрёб монеты себе в ладошку. Уставился на Харима.

— А какая вторая часть, дядюшка Харим?

— Нож, — улыбнулся Харим. — Настоящий нож, который я забрал с тела убитого мною шурави. И я отдам его тебе.

Глаза мальчишки тотчас же загорелись от интереса, радости и предвкушения.

— Я… Я согласен! — набрался он храбрости.

— Вот и хорошо, молодой моджахеддин. Теперь слушай, что нужно сделать.

— Извините, я опоздал, — сказал Волков, закрывая за собой дверь.

Когда мы собрались на одной из квартир агитбригады, уже вечерело.

Квартиру Миронов арендовал у одного из местных старейшин. Это были несколько комнат его большого, просторного дома, располагавшегося несколько на отшибе, на северном краю кишлака.

Здесь ночевали солдаты из взвода охраны агитотряда, но до отбоя было ещё далеко, и потому Муха смог договориться с капитаном занять её на несколько часов под предлогом опроса местных жителей. Муха, якобы, собирался выяснить, кто из жителей кишлака мог быть замешан в попытке взорвать бомбу на площади.

Миронов благосклонно согласился.

Комнаты эти были скромно обставлены. Из мебели — лишь низкие столики. Ковры на полу, топчаны и подушки у стен. Но теперь на эту «восточную классику» наложились элементы солдатского быта: у дальней стены стояли несколько ящиков со снабжением. На стоящем в центре комнаты столике покоилась рация.

Тут и там на полу солдаты устроили свои спальные места. На стене повесили оперативную карту с пометками, сделанными карандашом. В углу я заметил оставленные котелки с недоеденной кашей из полевой кухни, а также солдатский чайник и алюминиевые кружки с остывшим чаем.

В квартире царил сложный тяжёлый дух из смешанных запахов ладана, сушёных горных трав, солдатской махорки и мужского пота.

За дверями всё ещё шумела улица: где-то кричал ишак. Смеялись дети, играющие под стеной дома старейшины.

Идею с квартирой подкинул Мухе я после того, как встретил странного Харима ибн Гуль-Мохаммада у муллы.

— Я считаю, — сказал я тогда, — этот человек моджахед. И он насторожился, когда увидел меня во дворе мечети. Возможно, следует ожидать слежки.

Вместе мы рассудили, что квартира будет самым разумным вариантом. С одной стороны, все в кишлаке знают, что здесь живут советские солдаты, и то обстоятельство, что шурави постоянно заходят в этот дом, не вызовет ни у кого подозрений. Да и у Анахиты тоже будет достойное оправдание — её просто опрашивали в рамках расследования, которое, якобы, ведёт Муха.