Когда добрался до своего подъезда, уже совсем рассвело, и я заметил, что дом напротив вырос уже до пятого этажа. Так что, может быть, его как раз и достроят до 9-го мая. Вспомнилась новая учительница французского, которая хочет квартиру получше. Если переедет сюда, будем встречаться часто. Привлекательная женщина, положила на меня глаз. Зачем всё это?

В подъезде — темень, хоть глаз коли: опять хулиганы или разбили, или выкрутили лампочку. Ощупью я поднялся по ступенькам к лифту. Попытался вызвать, но кнопка не загорелась красным, и никакого звука я не услышал. Пришлось подниматься пешком, но далось мне это легко, перепрыгивая через пару ступенек, оказался у нас на этаже. Позвонил в дверь. Через минуту она распахнулась, Людка в своём любимом «королевском» халате, ярко-красном с вышитыми золотыми лилиями, пропустила меня и встала около двери в большую комнату, таинственно улыбаясь.

— Явился, наконец. Думала, вернёшься, весь перемазанный губной помадой, а ты опять с разбитой рожей, — сказала со смешком, но в голосе я не услышал осуждения, лишь иронию.

Сложив руки на груди, она демонстративно отошла в сторону, и тут я увидел на стене то, что повергло меня в полный восторг — телефонный аппарат бежевого цвета, такой же, как я видел в квартире Тетерина. Не веря своему счастью, подошёл ближе, снял трубку.

— Работает?

— Хех, а то? Конечно. Вот тебе номерок, как просил, — она подал мне клочок бумаги, с написанными размашистым почерком цифрами.

— Хороший номерок, легко запомнить, — теперь я понял, почему Людка звонила в школу. Хотела проверить, как работает домашний телефон.

— Ладно, иди душ прими, а то выглядишь, как бандит с большой дороги.

— Кофейку мне сварганишь?

— Сделаю, мой герой. И завтрак приготовлю. Давай, переодевайся.

Я снял полушубок, стащил сапоги и отправился в свою комнату. Пиджак остался цел и невредим, а вот рубашка оказался вся порванной, придётся, видно выбросить. И тут я вспомнил о пухлом конверте, который передали от цыгана. Я заглянул внутрь и поразился — Буряца вложил не тысячу рублей, а целых две. Десять бумажек по сто рублей, десять по пятьдесят и остальные по четвертаку. Я уселся на диван, с интересом рассматривая 100-рублевую бумажку. Я их видел, но никогда в руках не держал. И в голове зазвенели строки из песни, которую мы вместе пели с Буряца:

Всюду деньги, деньги, деньги,

Всюду деньги, господа,

А без денег жизнь плохая,

Не годится никуда.

Полтинники помню обменивали в 91-м году, а фиолетовые четвертаки делались с самой серьёзной защитой. Почему-то на ум пришло уголовное дело, когда один умелец смог сделать эти фиолетовые купюры так, что никто не мог заподозрить, что они фальшивые. Прокололся он лишь на том, что надписи на банкнотах делали на всех языках республик Союза, и в каком-то закралась ошибка. Я отложил мелкие купюры, а сторублёвки сунул в карман халата.

Ушёл в ванну, пустил горячую воду, но потом сделал ее еле-еле тёплой, иначе от ударов струек воды начинали зудеть всё мои «боевые» раны. Удалось даже побриться, шрамы от когтей Златы-Машки почти зажили. Вылез из ванны, взглянул в зеркало. С удовольствием разглядывая свою физиономию, рельефные бицепсы. Все-таки как здорово быть здоровым и молодым! Начинаешь ценить молодость по-настоящему, только когда ее теряешь, в старости.

Людка уже суетилась на кухне, в нос ударил сногсшибательный аромат свежесваренного кофе и жаренных котлет. Жена выложила две штуки с гарниром из гречневой каши, щедро сдобренной сливочным маслом.

— Держи, — я подал ей пачку сторублёвок.

Она выхватила деньги, пересчитала.

— Фарцевать что ли начал? — бросила хитрый взгляд.

— Нет. Все честно заработано, — я усмехнулся. — Моими талантами.

— Ясно, — вытащив три купюры, она сунула в карман халата, остальные отдала мне обратно.

— Это я на хозяйство беру, а это ты копи лучше на машину. А то ездишь, как пацан на мотоцикле. Надо солидней быть. Купить машину.

— А ты мне её достать сможешь, если накоплю?

Она ничего не ответила, только губы тронула снисходительная ухмылка, мол, о чем ты говоришь? Какие проблемы?

— Ты не забыл, сегодня у тебя встреча с Глебом, которого по физике надо подтянуть?

— Нет, конечно, помню.

Хотя, разумеется, у меня вылетело из головы, что нужно опять тащиться в тот элитный дом, заниматься с Глебом. Все мои мысли теперь занимал спектакль. Казалось, время мой враг, злобно откусывает целые куски моей жизни, так нужные мне.

Я отправился опять на остановку. Несмотря на то, что основной народ схлынул, все равно грязно-оранжевый «Икарус», выпуская вонючие клубы дыма, подкатив к остановке, загрузил внутрь целую толпу, мест свободных не нашлось. И я встал в круге, вокруг которого сжималась и разжималась «гармошка». В салоне было холодно, неуютно, темно, воняло отработанным дизельным топливом. Я кое-как держался за поручень. И краем уха услышал разговор. Болтали две кумушки: одна полноватая дама в светлом пальто с серебристым воротником, вторая в каракулевой тёмно-коричневой шубке. Дама в светлом пальто, укутанная в белую шаль, рассказывала своей товарке страшную историю, как на школу напали бандиты и вынесли все ценное, застрелили несколько человек.

— А ещё говорили, в этой школе есть учитель физики, — она наклонилась к уху собеседницы, прошептав что-то.

У той глаза округлились, как два блюдца, лицо вытянулось, выступили красные пятна.

— Не может быть! Затаскивает в подсобку и насилует? Куда же дирекция смотрит?

— Дирекция смотрит в свой карман, дорогуша. Этот учитель-то не простой, у него покровители — ого-го-го.

Я понял, что они сплетничали обо мне. Хотелось развернуться и рассказать этим тупым дурам, что о них думаю, но понял, что это бесполезно. Раздосадованный, злой, пальцы подрагивали, я вылез на своей остановке и направился к школе.

Когда вошёл в актовый зал, оглядел ребят, с тревогой отметил, что Ксении и Генки нет. Я зашёл на сцену, вынес из подсобки кассеты и магнитофон:

— Я сумел тут кое-что записать. Пусть каждый послушает свои зонги.

— Олег Николаевич, а расскажите, как вы тут с бандитами сражались, — пробасил Пётр. — Интересно же.

— Да ничего интересного, Петя. Зашли два отморозка, я их сдал милиции.

— Но вы же с ними дрались, у вас и синяки остались, расскажите, — подал голос Аркаша.

— Ребята, нам надо делом заниматься. Времени мало остаётся. Давайте быстро пробежимся по зонгам, потом начнём дальше репетировать. И, кстати, где Ксения и Гена Бессонов? Почему я их не вижу? — задал я сильно беспокоящий меня вопрос.

— Они в милиции, — к нам подошла Аня с большим альбомом в руках и парой карандашей.

— В милиции? Почему?

— Ксения звонила мне, сказала, что они нашли девушку. Гена вызвал милицию. Ну, а потом их как свидетелей вызвали.

— Труп нашли? — я нахмурился.

— Нет, что вы! — Аня широко раскрыла глаза, воззрившись на меня с испугом. — Только раненую.

Но теперь я вздохнул с облегчением, по крайней мере, с Ксенией и Геной все в порядке.

Послышались шаги, я обернулся и увидел Ксению, румяную с мороза, со снежинками в густых волосах. Увидев меня, она улыбнулась, радостно помахала мне рукой. За ней шёл Генка, тащил большой, обтянутый коричневым дерматином, чемодан.

Я спрыгнул со сцены и кинулся к ним, не пытаясь даже скрыть радости. Взял девушку за руки, взглянул в глаза.

— Извините, Олег Николаевич за опоздание.

— Мне сказали уже, что вы из милиции. Что произошло?

— Мы с Геной, когда через парк шли, вдруг услышали крик, — она начала быстро и сбивчиво рассказывать. — Бросились туда, а там кто-то лежит. Оказалось, что девушка. Зоя Зарубина. Ее кто-то по голове ударил, но мы вовремя подошли. Скорую вызвали, отвезли в больницу. Ну, не будем об этом, — она мягко улыбнулась. — Вот, я принесла несколько костюмов.