— Ну выбирай, — Жора сел на диван, достал пачку «Кент», закурил, выпустив вверх струйку дыма.

Я рассмотрел все «фенечки», подумав, что Марине такую фигню дарить абсолютно нельзя, досада, разочарование залили душу — проехать такой длинный путь, подраться с каким-то отморозком и уехать ни с чем.

— Нет, это мне не нравится. Артём Викторович говорил о другом сувенире. Здесь такого не вижу.

Хозяин хитро усмехнулся, вскочив с дивана, сунул окурок в жестяную банку из-под растворимого индийского кофе. И подошёл к среднему шкафу. За дверцей оказался большой сейф. Жора вытащил из кармана связку ключей. Два из них вставил в отверстия, и начал крутить ручку кодового замка, издававшего ритмичный щелчок. Чем-то это напомнило взлом сейфа в банке Крамера из польского фильма «Ва-банк». Наконец, тяжёлая дверь отошла, парень открыл ещё одну, маленькую дверцу, и вытащил холщовый мешочек. Выложил мне на руку.

Да, эта вещь выглядела совсем иначе. Ажурная рамка из потемневшего серебра, с вкраплением мелких блестящих камешков. А в центре вырезанное на молочно-белом камне изображение мадонны с младенцем. Я подошёл ближе к трёхрожковой люстре, свисавшей с потолка. И у меня перехватило дыхание — камешки вдруг заиграли всеми цветами спектра, и фигура матери с младенцем стала будто бы голограммой, приподнялась, воспарила над поверхностью.

— Сколько? — спросил я дрогнувшим голосом, боясь, что всех моих денег, что я взял с собой, не хватит за эту красоту.

Жора показал три пальца.

— Три штуки?

— Нет, — он покачал головой. — Три сотни.

— Шутишь? Антикварная же вещь. Цены немалой.

— Впервые вижу покупателя, который хочет платить больше, не торгуясь, — ухмыльнулся Жора. — Три сотни. И все. Я сказал.

Я вытащил из пачки, которую дала жена Тетерина, двенадцать бумажек по четвертаку и передал хозяину. Он пересчитал и сунул в карман. А я аккуратно вложил подвеску в мешочек и хотел спрятать во внутренний карман пиджака, но Жора остановил мою руку:

— Футляр сейчас дам.

Он вытащил из ящика обшитую красным бархатом коробочку, подал мне. Когда я бережно уложил кулон внутрь, показалось, что из него вдруг вырвался яркий луч, заполнив душу теплом.

— Так сколько на самом деле эта вещь стоит? — поинтересовался я.

— Она бесценна. Ты ж видишь. Вещь старинная, платина, алмазы. Тогда гранить алмазы не умели, но украшали. Резной опал.

— Из музея умыкнули?

— Нет. Краденным не торгую. Бабульки несут в скупку старинные драгоценности. Ну, сколько им там дадут? Платина, как лом, ну грамм двадцать там. Алмазы, не огранённые, мало чего стоят. Резной опал на помойку выбросят, из него ж ничего не сделаешь теперь, а тут религия. Ну, а наш человечек это перекупает. Даёт бабкам нормальную цену.

— За такое на нары легко можно присесть.

— Можно, — скривился Жора. — Если ты к ментам пойдёшь. Если спросят откуда у тебя эта вещь — молчи.

— У меня, знаешь, прабабка — дворянкой была, дочкой мирового судьи города. Так что объяснить смогу.

— Ну, вот. Значит, ты тоже в какой-то степени дворянин.

— Да уж. Дворянин из меня точно выйдет, — я усмехнулся.

Прошёлся вдоль стен, наткнувшись на пару картин и икону, явно старинную.

— А иконами тоже торгуешь? — поинтересовался я.

— Нет. Иконами нет. Это так. Приобрёл по случаю. Пацан один принёс. Но больше — ни-ни.

— Это почему?

Жора присел на край стола, вытащил из пачки новую сигарету, прикурил и выпустил вверх струйку приятного дыма. Сам я курить бросил, но аромат хорошего табака мне нравился.

— Потому, чувак, что занимается иконами сейчас, очень серьёзный. Дорогу ему переходить не стоит.

— И ты знаешь, кто это?

— А почему тебя это интересует? — в голосе хозяина я ощутил напряжённость.

— Я был в одном селе, там ограбили храм, унесли иконы. Я одного вора поймал, но менты так и не сказали, для кого он их воровал. А у меня есть мысль на этот счёт.

— Знаешь, старик, скажу я тебе так. Если ты забудешь об этом, избежишь очень многих неприятностей. Чел этот, что иконы собирает, очень и очень опасный. Говорят, он для бандюков выполнял всякие грязные делишки. И вот разгорелась как-то между двумя бандами война. И чтобы её прекратить, этому челу поручили это потушить. Потушил он или кто ещё, мне не ведомо. Но семью главного бандюка вырезали полностью. Вместе с детьми малыми, и беременной женщиной. Понял? Вот.

Я представил эту ситуацию, и холодок пробежал по спине. Говорить, что как раз этот субъект ищет меня, чтобы отомстить за своих шестёрок, я не стал.

— Понятно.

Я отошёл от стены с иконами и прошёлся вдоль витрин. На некоторых полках заметил скрипки, гитары. Но одна гитара, самая интересная, с раздвоенным грифом, висела просто на стене. Я начал внимательно рассматривать её.

— Играешь? — рядом остановился Жора.

— Да, два класса в музыкальной школе занимался по классу фортепиано и гитары. Потом бросил. Физика пересилила. И драться надоело с пацанами, дразнили меня, что я — девчонка, всё время с разбитым носом ходил. Можно попробовать?

Когда Жора кивнул, я аккуратно снял гитару со стены, надел ремень. Присев на диванчик, провёл по струнам. Покачал головой.

— Что? Не нравится? — Жора с интересом наблюдал за моими жестами.

— Расстроена сильно.

— Настрой.

Я подтянул колки, настроил чуть ниже, чем обычно. Провёл по струнам, заиграл «Клён ты мой опавший», самую простую пьесу, которую заучивал в музыкалке. Гитара отозвалась каким-то необыкновенным глубокими, берущими за душу звуками, превратив простенькую мелодию в нечто яркое и трогательное. Лицо Жоры почему-то вытянулось, он словно испугался. Не обращая внимания, я проиграл куплет из старинного романса:

Гори, гори, моя звезда,

Гори, звезда, приветная.

Ты у меня одна заветная;

Другой не будет никогда.

Распахнулась дверь, на пороге нарисовался парень в джинсах и клетчатой рубашке, которого я видел танцующим с девушкой в одеянии хипарей. И выпалил:

— Жорик! У нас музыка кончилась. Дай чего-нибудь ещё.

И тут заметил меня с гитарой на диване. Остановился и поинтересовался:

— А ты кто?

— Конь в пальто, — ответил я. — Ты кто?

— А я? Я — Витяня, Виктор. А ты играть умеешь? Сбацай что-нибудь бомбическое, — очень настойчиво попросил, или скорее приказал он.

— А я — Олег. Олег Туманов. Ну, слушай.

Я сходу заиграл ритмичное «Crazy Little Called Love» с альбома Queen «The Game», совершенно забыв, что альбом этот выйдет только через два года. Но я очень любил этот альбом, и особенно эту песню, в клипе Фредди исполнял зажигательный танец, вместе с мотоциклом. Особенно классно на гитаре прозвучал проигрыш Брайна Мэя. Удивительно, что акустическая гитара позволила мне хоть и не точно, но воспроизвести уникальные пассажи.

— О! Элвис! — воскликнул парень. — Круто.

— Это не Элвис. Это под него. Фредди Меркьюри.

— Да? Никогда не слышал. Но круто. А чего-нибудь из битлов можешь слабать?

— Легко.

Мелодии «Битлз» исполнять раз плюнуть, простенькие, без претензий. И я заиграл первый куплет «All My Loving», стараясь немного подражать Маккартни:

Close your eyes and I’ll kiss you, tomorrow I’ll miss you.

Remember I’ll always be true.

And then while I’m away, I’ll write home every day,

And I’ll send all my loving to you.

— Оу! Класс! Давай ещё! — заорал парень, подпрыгивая и хлопая в ладоши. — Ещё давай!

И я начал исполнять мой любимый хит Джонни Кэша: «I Walk the Line», отбивая ритм ногой:

I keep a close watch on this heart of mine