Ждать следующий состав пришлось мучительно долго, кажется, я изучил каждую извилину в полу станции, прежде чем услышал гудок. И на платформу выехал головной вагон, где на табличке красовалась надпись «Каховская».

Добравшись до конечной, вышел с оставшимися пассажирами платформу. Я редко бывал здесь, но всё равно заметил, как всё изменилось. Зал станции чем-то напоминал «Речной вокзал», облицовкой красно-коричневым гранитом колон, которые поддерживали потолок. Только сами столбы имели не квадратное сечение, а восьмиугольное. Отделка стен — грязно-белая керамическая плитка. Светильники прятались в ребристом потолке. И ещё одна черта, которая отличала от «Речного вокзала» — панели из металлической чеканки, изображавших революционных бойцов — солдат, матросов.

В голове закрутился куплет из песни:

Каховка, Каховка, родная винтовка,

Горячая пуля, лети!

Иркутск и Варшава, Орёл и Каховка —

Этапы большого пути.

Прошедшее время убрало со станции переходы на Большое кольцо. Исчезла пересадка на «серую» линию, как растворилась в небытие и сама линия. Вместо десятка выходов у Каховской теперь остался один. На висящей над выходом панели значилось: «выход к улицам Азовская, Каховка, Чонгарскому бульвару». Я быстро поднялся по лестнице и вышел наружу. Мгновенно обрушились жестокие порывы ветра, настоящий снежный шторм, разбушевалась вьюга. Все застилала белая стена, в лицо впивались колючие горсти снежной пыли.

И я растерялся, совершенно не понимая, куда идти. Привык, что вот достану смартфон, вызову карту, выстрою маршрут. А как в незнакомом месте, без карты, в пугающем снежном саване, сквозь который едва просвечивает свет фонарей, понять, куда идти? Поёжился, ощущая, как расползается холод по спине, сосёт под ложечкой, спазмом перекручивает желудок и ноги отказывают. Я помнил адрес, но совершенно забыл, посмотреть на карте, как дойти до нужного дома. Проехать через всю Москву и оказаться в тупике. Идиотизм! Недавно смеялся над ребятами, которые не могут определить время по часам со стрелками. А сам-то? Потерялся, как маленький мальчик.

Около выхода из метро торчал киоск «Союзпечати», но, разумеется, уже закрытый, тёмный. Я ради интереса, глянул туда, но не увидел ничего интересного — «Труд», «Вечерка», какие-то журналы, названия которых я не рассмотрел.

Я лихорадочно огляделся, пытаясь найти запоздавшего прохожего, и заметил, как по ступенькам со станции поднимается мужчина с почти таким же портфелем, что у меня, в черном пальто, крашенной кроличьей шапке. И я кинулся к нему. Он испуганно воззрился на меня, прижав к себе портфель.

— Не подскажите, как пройти до дома двадцать восемь. Чонгарский бульвар?

— Не знаю, — буркнул он.

Склонив голову, прошмыгнул мимо, и я смог разобрать его слова: «Лимита проклятая, ходят тут всякие». Слово «Лимита» он произнёс с ударением на последний слог. И это задело меня. Неужели я настолько стал похож на приезжего?

— Что ищете, молодой человек? — скрипучий, слабый старческий голос оторвал меня от грустных размышлений.

Рядом я увидел старика в длинном пальто и берете, свет уличного фонаря бросал блики на толстые стекла в черной оправе, резко обрисовывал глубокие морщины.

— Ищу дом по Чонгарскому бульвару, — объяснил я. — Двадцать восемь.

— А, ну так это просто. Отсюда, — он махнул рукой по направлению от выхода метро. — Дойдёте до ближайшего поворота налево. Потом по дорожке. Там девятиэтажный дом, обойдёте его справа. Увидите подъезд. Не промахнётесь.

— Спасибо, дедуля, — не веря своему счастью пробормотал я.

— Не за что.

Ушёл медленно, прихрамывая, тяжело переставляя ноги, опираясь на трость. Ведь я совсем недавно тоже был таким немощным. Хочу ли я вновь вернуться в подобное тело? Нет! Не хочу. Сжал упрямо зубы и направился по улице. Вот и поворот на асфальтированную дорожку. И, наконец, на фоне сизого неба в призрачном свете фонаре проступила цель моего долгого путешествия — девятиэтажный кирпичный дом с рядами балконов на торце. Удивительно, но в некоторых окнах горел свет. Подъезд здесь оказался один, внутри все оказалось очень похоже с тем домом, где сейчас жил я. Ряд металлических почтовых ящиков на стене слева, ступеньки к лифту.

За дверью квартиры я услышал ритмичный шум — орала музыка, басы глухо ударяли в стены так, что казалось заставляли их трястись, как от землетрясения. На часах — почти полночь, как же бедные соседи выдерживают такое издевательство? Звонок в дверь не возымел никакого действия, и я выругался про себя. От злости вмазал пару раз по двери. Она распахнулась и на пороге я увидел худого мужчину в широких коричневых брюках и серой футболке. Вытянутое лицо, острые скулы, всколоченные тёмные волосы, небритый, нос картошкой.

— Ты хто? — поинтересовался хозяин, беззлобно, даже с улыбкой.

— Дед Пихто, — я не удержался. — Туманов, Олег. Приехал, чтоб купить сувенир. Я от Артёма Викторовича.

— Заходи! Заходи! — он схватил меня за рукав, втащил в прихожую.

Эта квартира выглядела полной противоположностью тем, где я побывал сегодня. Низкий потолок, кажется, я мог, чуть подпрыгнув, достать его рукой, крошечная прихожая, то есть её практически не было, на тумбе свалены шубы, пальто, куртки, стояла разнокалиберная обувь: кроссовки, сапоги мужские и женские, и даже валенки. Но хозяин помог мне снять полушубок и отошёл в коридор, видимо, который вёл к кухне, повесил во встроенный шкаф.

— Георгий, — он протянул мне руку. — Лучше Жора или Жорик. Так привычней. Ты от Артёма?

— Да, сувенир хотел купить.

— Пошли.

Из прихожей вправо вела всего одна дверь, и когда я шагнул за порог, в нос сразу ударила ядрёная смесь: аромат ароматических масел смешивался с запахами табака, вина, потных человеческих тел. Я даже закашлялся. Сумерки разгоняли лампы с высокими пластиковыми плафонами, изображавших цветомузыку. Мигали разными цветами под шум, издаваемый огромным стереомагнитофоном с двумя колонками, с передней панелью, затянутой серой плотной тканью. Орала эта бандура нечеловеческим голосом, так что я даже не смог понять, кого же они слушают. Когда глаза привыкли, я сумел разглядеть гостей моего хозяина, и каждый занимался своим делом, не обращая на нас никакого внимания.

Рядом с включённым торшером с оранжевым тканевым плафоном с большой пачкой журналов, явно иностранных, судя по красочным картинкам, сидел молодой человек, длинные волосы касались страниц, которые он переворачивал, слюнявя пальцы. Около магнитофона танцевала колоритная пара — девушка в одеянии то ли цыганки, то ли хиппи. Длинная мешковатая юбка из разноцветных лоскутов, белая, вышитая короткая рубашка, под ней виднелся голый впалый живот и пупок. И широкая цветная лента на голове, из-под которой на плечи падали длинные пряди светлых и темных волос. Напротив неё извивался парень в джинсах, клетчатой рубашке, завязанной узлом на животе. На софе слева лежала ещё одна пара, уставившись в потолок, на котором сменялись одна за другой картинки из диапроектора. А где-то в углу, вытянув ноги, и привалившись к стене, курил кальян худой, бледный парень, абсолютно лысый.

Жора провёл меня к двери справа, за которой оказалась комната поменьше. И выглядевшая вполне культурно, если не считать, что рядом с дверью на крючках висело на черных шнурах огромное количество металлических и резных деревянных подвесок, изображавших черепа, хищных птиц, названия рок-групп. Такие я видел на «горбушке» — когда в начале 90-х рядом с ДК им. Горбунова открылся стихийный рынок, где продавали пластинки, пиратские видеокассеты, первые компьютерные игры. И в самом здании ДК — журналы, вырезки и вот такие подвески для рокеров и байкеров.

Остальное место занимал низкий односпальный диван, стеклянные витрины, выстроившиеся около стены, и простой столярный стол у окна, которое выходило на застеклённый балкон.