Вот так я убила звезду.
Тебя, голубая красавица.
Прости, а? Прости! Я тоже живая, и мне тоже больно. У тебя дети есть? Ты понимаешь, что это значит — дети? Ты бы тоже ради своих детей и убила, и Султанджабба нашла, и заставила б его убрать флот от твоих детей. От их солнца. От их планеты. С их синего неба.
Мирного.
Просто мирного неба любого цвета.
С хвостами твои дети или без.
Квакают они, лают, скрипят или поют, неважно.
Если твои дети в опасности — ты сделаешь всё.
Вот и я.
Всё.
Сделала.
Прости меня, а? Прости, Стань! Я так хотела прожить с тобой всю жизнь, чтобы долго-долго, чтобы интересно, чтобы внуки и правнуки, и мы с тобой — ещё сто лет, а потом в один день и час, вместе…
Но я вернусь. Слышишь? Я сделала всё, что нужно, и вернусь к тебе.
Ведь я есть.
А раз я есть — значит, слышу тебя. Слышу, как ты зовешь. Ты… ты не плачь, Стани. Ведь всё хорошо. Я всё сделала и теперь иду к тебе. Я же топ-пилот, Стань. Я всегда тебя найду.
Где бы ты ни был.
Куда бы меня не занесло.
Тут просто громко очень. Но я все равно тебя слышу…
Всё хорошо…
— Хорошо…
Слово выскреблось из сознания, протиснулось, шершавое и твердое, прорвало собой свернутое пространство — и безумный крик звезды наконец-то затих, отдалился, и сгоревшие глаза начали различать… Не свет, нет. Пока — просто что-то различать. Собственное существование, наверное.
И вот это оказалось больно. Горячо, кисло, остро и больно.
А еще мокро и солоно.
Вот так, мокро и солоно, слову откликнулось другое слово.
Даже не одно.
Мокрый, соленый шепот — как волна на берег, как шелест песка, как… песня? Как… зов?
Кто-то зовет ее по имени? Или не её?
Она же знает свое имя.
Тысячу раз слышала его. Тысячу раз собирала себя из кварков, выходя с тропы — и рилспейс пел ей: здравствуй… кто? Имя! Она должна вспомнить свое имя!
— …ты меня слышишь? — то набегал, то отступал шепот. — хорошая моя, любимая… вернись ко мне, пожалуйста. Просто вернись. Я знаю, ты можешь. Ты сильная. Ты… самая лучшая, моя… Рикки… ты же знаешь… да всё ты знаешь… Вот зачем, а? Зачем? Ты же обещала — со мной. Всегда. Вместе. Рикки…
Она — Рикки?
Она — Рикки.
Голос был совсем близко. К ней близко. А то, что она не знала, где это близко, совсем не важно. Она же топ-пилот. Она проложит тропу куда угодно.
Лишь бы там был он.
Её лучший друг.
Её второй пилот.
Её муж.
Её…
— Стани? — второе слово продралось через комок расплавленного металлолома, резкое и рваное, с острыми неправильными краями.
Голос замер.
Она тоже замерла — где-то, когда-то.
Дрожал чей-то хвост.
Кто-то смеялся.
Где-то коллапсировала звезда.
Зачем-то взрывался флаер.
Почему-то она не могла понять — верит она или нет? Здесь она или сейчас? И почему тот, кто звал ее, не зовет больше?
Он нужен! Нужен этот голос! Маяк для ее тропы! Отсюда, из веерной неопределенности не-здесь и не-сейчас, можно выйти только к очень-очень нужному и любимому маяку.
— Ста… — попробовала позвать она.
Потянулась.
Всем корпусом — крыльями, соплами, антеннами и парусами… пушками?..
Нет, не так. Она же не звездолет. Она — топ-пилот.
Она тянется к другому топ-пилоту.
К людю.
К живому, теплому людю.
К другу.
К любимому.
— Мы?.. — спросила она, и мир взорвался: запахи, звуки, краски, ощущения!
Эмоции!
Голос!
Руки — родные, теплые, нежные руки!
— Рикки, ты вернула… вернулся! Рикки!
Мокрое и соленое — это слезы. На ее лице. Его слезы.
Неправильно.
Она убила звезду, чтобы ему не пришлось плакать.
Она вернулась, чтобы он мог улыбаться.
И она улыбнулась ему. Чтобы он понял: все хорошо.
Все непременно будет хорошо!
Улыбнулась, открыла глаза…
Встретилась взглядом с ним. С родным, любимым, самым лучшим и дорогим людем во всей галактике. С половиной своей души.
Правда, он почему-то выглядел намного младше. И вместо короткой стрижки носил хвост. Глаза будто бы потемнели, до цвета спелой вишни, и ушки — милые, пушистые на кончиках ушки! — еще удлинились. Но разве это важно, когда он — тут, смотрит на нее, и в его взгляде, в его касаниях — нежность?
— Стани, — сказала она уже совсем ясно, почти без скрипа. — Вот видишь, всё хорошо. Мы вместе.
Потянулась смахнуть слезу с его щеки, едва не уронила тяжелую, словно чужую, руку, но дотянулась — и коснулась.
Горячо.
А он улыбнулся светло и счастливо.
— Рикки, — сказал он, а слезы катились и катились по её пальцам; и по его пальцам, поверх её. — Мой Рикки.
Она тоже улыбнулась, хотя что-то было не так. Что-то с именем.
Разве Стань называл ее «Рикки»? Странное производное от Марины. Но… Пусть Рикки. Как угодно. Где угодно. Лишь бы вместе.
— Мой Стани.
Он едва заметно вздрогнул, в глазах появился вопрос. Как будто и это имя — не то.
— Что?.. — начала было она, но Стани ее опередил:
— Ты вернулся домой, Рикки. Мой Рикки. Братишка.
И обнял ее. Крепко-крепко, как всегда!
— Конечно же вернулась. Мой дом там, где ты, — прошептала она, наконец-то прижавшись к нему…
…И не понимая: то ли ей смеяться от счастья, потому что никто, никогда не возвращался из звезды — только она. Только Марина Осман. Только к своему Константину Наварра. И совершенно неважно, как зовут их обоих, и почему он называет её — братишкой.
Или ей плакать.
Потому что на стене, в золотых солнечных бликах, темнели цифры и буквы. Обычные цифры и буквы, обозначающие время и место.
Самое обычное место: планета Нью-Васюки, сектор Сибирь, госпиталь ВКС СДИ.
Правда, Марина не помнила такой планеты. Как и Академии. Да и Людская Федерация была Людской Федерацией, а никакой не СДИ.
Время тоже было самым обычным: одиннадцать часов утра двадцать четвертого ноября тысяча триста сорок второго года.
Вот только она помнила совершено точно: голубую джаббскую звезду она убила в мае. Тридцать второго мая. А год был пятьсот двадцать вторым.
Это что же получается, она возвращалась домой восемь сотен лет?!
*** *** *** *** *** *** ***
Дорогие читатели!
Ваши лайки и комментарии вдохновляют нас на новые свершения, а подписка на нас позволит вам увидеть наши новые книги. Что особенно актуально, учитывая, что первый том подходит к концу, а публиковать второй мы планируем практически сразу после завершения первого.
С уважением, Игорь и Татьяна.
*** *** *** *** *** *** ***
Глава 27. Особый подход
Генералиссимус — планетарный КрИИ, класс 0. Является частью кластера Имперский Стратегический КрИИ «Бонапарт».
Основная локация: Нью-Васюки, зв.с. Сибирь. Координирует деятельность Академии ВКС и 8-ми ее филиалов; управляет более чем 100 000 периферийных устройств, включая два уникальных комплексных тренажера Академии: «Шервудский Лес» и «Взлетку».
Особой любовью не только курсантов, но и всех граждан Империи заслуженно пользуется символ Академии: антропоморфный аватар «Генералиссимус». Его можно увидеть как в рекламных роликах, так и на агитплакатах ВКС.
Справка: выпущенные до принятия «Основных Законов СДИ» антропоморфные аватары, такие как «Генералиссимус», являются историческими памятникам и не могут быть признаны нелегальными либо оскорбляющими чьи-то чувства, равно как и вся история СДИ.
Большая Советская Энциклопедия, 1342 г.к.э.
31 ноября, Нью-Васюки
— Что ж, у Невструева получается, — словно нехотя согласился Игнасий Перельман, ректор Академии ВКС, глядя на смеющуюся Лису.
На самом деле он был доволен. Тащ Лисян, вечная его головная боль и лучший учитель пилотирования для мелюзги, требовала особого подхода. Настолько особого, что после каждого ее возвращения в родные пенаты собирался консилиум, дабы сравнить впечатления от ее последних приключений, дружно покрутить пальцами у висков и запить все это безобразие чем-нибудь покрепче компота. Сегодня консилиум состоял из Наса (его самого), Гены (аватара Генералиссимуса) и Зены (проректора по воспитательной работе). А собрался консилиум традиционно за крайним столиком преподавательской столовой, отделенным от основного помещения перголой с виноградом: голографической, односторонне прозрачной.
