У меня внутри все сжимается.

— Именно этого он и хотел. Он хотел… — Я замолкаю. Я не хочу снова повторять то, что он сказал. Одного раза полиции было достаточно. — Он сказал, что ты больше не захочешь прикасаться ко мне. Это правда? Ты не хочешь прикасаться ко мне?

Я встречаю тяжелый взгляд Генри.

— Нет. Это неправда, — спокойно говорит он.

Я проглатываю свои сомнения.

— Тогда сделай это. Прикоснись ко мне. Пожалуйста. Мне нужно стереть эти воспоминания.

Он открывает рот, но сомневается.

— Ты уверена?

— Да. Мне нужно, чтобы ты прикоснулся ко мне.

Генри больше не медлит, просовывает руку под мою футболку, скользит по животу, пока не достигает груди.

— Вот здесь, да?

Я сглатываю.

— Да.

Если пальцы Скотта ощущались как шипы, то пальцы Генри — это океан, мягко ласкающий мою кожу. Он быстро отказывается от идеи отодвинуть кружевную чашечку лифчика и просто расстегивает его. Прохладный воздух касается моей чувствительной кожи, когда он приподнимает футболку и обнажает грудь.

Наклонившись, он втягивает в рот мой левый сосок. Я провожу пальцами по его мягким волосам и спокойно наблюдаю, как следующие несколько мгновений он посвящает ласкам, его рука и язык делают это с благоговением.

— Здесь тоже? — Его губы перемещаются к моему ушибленному плечу, отодвигая хлопковый рукав и пакет со льдом, чтобы осыпать мою кожу поцелуями. — Так лучше?

— Да. — Моя грудь переполняется любовью к этому мужчине от той редкой нежности, которую он проявляет ко мне. Ради того, чтобы увидеть, что он способен на такие чувства, стоило пережить ужас, выпавший на мою долю сегодня вечером.

Генри сдвигается и, осторожно нависая надо мной, чтобы нигде не давить своим весом, прижимается губами к моим.

— Никто — ни Скотт, ни кто-либо другой — не изменят моего отношения к тебе, — говорит он тихим, уверенным тоном. — Ты понимаешь это?

— Да.

— Ты мне веришь?

Я протягиваю руку, чтобы провести ладонью по его щеке, колючей от вечерней щетины.

— Я тебе верю.

Он вздыхает.

— Когда мне позвонили и сказали, что случилось… — Я чувствую, как у него под моими пальцами сжимаются челюсти. — Я был уверен, что потеряю тебя.

— Нет.

— Я не могу потерять тебя. Никогда. — В его голосе звучат редкие эмоции.

— Ты и не потеряешь. Никогда.

Взгляд пронзительных голубых глаз впивается в меня, в них проносится вихрь нечитаемых мыслей. Его грудь поднимается от глубокого вдоха. И затем уголки его губ приподнимаются в едва заметной улыбке.

— Что?

— Ничего. Просто… — Его пальцы скользят по моей щеке, убирая непослушную прядь волос, изучая черты моего лица. — Я даже представить себе не мог, что влюблюсь в деревенскую девственницу из Гринбэнка, Пенсильвания, с того видео-интервью.

У меня перехватывает дыхание. Я правильно расслышала?

Неужели Генри наконец сказал…

— Я люблю тебя, Эбигейл Митчелл.

Мои глаза наполняются слезами, пока я запечатлеваю в памяти этот момент — его слова, звук его голоса, выражение его глаз.

— Я тоже люблю тебя. Так сильно, что это причиняет боль.

Он делает еще один глубокий вдох, словно тоже впитывает этот момент, и затем его губы скользят по моим.

— И где именно у тебя болит? — шепчет он.

— Везде.

— Везде?

— Да. До самой глубины души.

— Здесь? — Он покрывает поцелуями мою линию подбородка, спускаясь к ключице, его губы едва касаются моей кожи.

Я покрываюсь мурашками.

— Да.

— А здесь? — Он спускается ниже.

Я вздыхаю, ощущая, как язык Генри, скользит сначала по одному соску, затем по другому. Его щетина царапает мою кожу, пока он движется дальше, по животу, к резинке леггинсов, оставляя влажный след из поцелуев, от которых по всему телу пробегает дрожь.

— Здесь?

У меня между ног зарождается желание.

— Определенно.

Он садится. Аккуратным движением убирает пакет со льдом, охлаждающим мое ушибленное бедро. Его пальцы забираются под резинку леггинсов. Он останавливается, вопросительно глядя на меня.

— Все в порядке. — Я изо всех сил стараюсь не морщиться от боли, пока Генри стаскивает мои леггинсы с бедер и ниже, до лодыжек, а затем бросает их на пол.

Мои трусики немедленно следуют за ними, открывая Генри вид на багровый кровоподтек на моем боку. Его челюсти сжимаются.

— Это не твоя вина, — напоминаю я, откидывая его волосы назад.

Он прижимается лбом к моему животу.

— По крайней мере, он больше никогда не сможет причинить тебе боль. — Его теплое дыхание скользит по моей коже вместе с тяжелым вздохом. Именно там, где будет расти наш ребенок.

Я играю с прядями его волос, переваривая эту безумную мысль, задаваясь вопросом, насколько она безумна сейчас. Генри сказал, что любит меня. Я знаю его достаточно хорошо, чтобы понимать — это не было легкомысленным или необдуманным заявлением. Генри не сказал бы этого, если бы не был абсолютно уверен.

Генри любит меня.

Я должна повторять себе это снова и снова, пока этот сон не станет реальностью.

Он поправляет пакет со льдом, чтобы мой бок снова охлаждался.

— Больно двигать бедром?

— Немного.

Он пристально смотрит на меня.

— Очень.

Его рука мягко скользит под бедро моей непострадавшей ноги.

— А с этой стороны?

— Думаю, нормально.

Он внимательно следит за моим лицом, пока осторожно приподнимает эту ногу и отводит в сторону, открывая меня.

— А так?

Внутри меня начинает разгораться жар.

— Да, все хорошо.

Он закидывает мою ногу себе на плечо.

— Хорошо? — Когда его лицо оказывается у меня между ног, предвкушение того, что должно произойти, быстро затмевает все остальное, включая болезненную пульсацию на лбу.

— Да.

Генри еще долгий момент внимательно изучает меня, словно выжидая, когда мое притворство рухнет, что я сломаюсь. Наконец, поверив моим словам, он наклоняется вперед.

Я ахаю от первого же прикосновения его языка.

Он усмехается, и в его прекрасных глазах светится возбуждение.

— Теперь я знаю, как буду будить тебя каждый час сегодня ночью.

***

— Убийство, Эбигейл! Убийство!

Я съеживаюсь от маминого оглушительного голоса в телефонной трубке.

— Теперь ты понимаешь? Понимаешь, в какой семье его растили? В которой готовы убить свою кровь из-за пары долларов!

Золотой прииск, мама. Несколько больше, чем пара долларов.

— И ты понимаешь, какие отношения были у этого Уильяма Вульфа с двадцатипятилетней девочкой, Эбигейл?

Думаю, все уже догадались, какие у них были отношения, мама.

— Он ей в отцы годится! Или даже в дедушки! А ты посчитала? Она всего на четыре года старше тебя!

Я отхлебываю кофе и молча проклинаю новостные сводки, обнародовавшие отвратительные подробности смерти Уильяма Вульфа, потому что больше мне ничего не остается, пока мама неистовствует.

— Ты знала об этом, Эбигейл?

— Мы заподозрили неладное несколько дней назад, и Генри обратился в полицию, — спокойно отвечаю я.

— И ты была там, когда этот его брат-убийца ворвался в пентхаус?

Ее слова отдаются тупой болью в виске и в том самом внушительном синяке. Припухлость уже сошла, но прикосновения к ушибу все еще болезненны.

— Была, но со мной все в порядке. Я не могу говорить о произошедшем прямо сейчас. Пока расследование еще не завершено. — Генри удалось не допустить утечки в прессу информации о нападении Скотта на меня. Пока. Я уверена, что правда рано или поздно всплывет, но до тех пор я избегу необходимости выслушивать, как мама проклинает Генри.

— Что ж, мы с твоим отцом ожидаем, что ты вернешься домой, где тебя окружают порядочные люди. Сегодня же, Эбигейл, вернись туда, где безопасно.

И вот опять. Она все еще думает, что может мной управлять. И при этом прикрывается мнением отца. Интересно, правда ли это, последние новости действительно лишили меня его поддержки насчет отношений с Генри?